Чем ближе к лестнице, тем сильнее пахнет нафталином. Ну или как там это называется? Таблетки от моли! Кажется, такие тоже продавались в аптеке Баха!
Мама Толли открыла шкаф под той лестницей, которая ведёт на второй этаж. Там не шкаф, а целая комната. Гардеробная, или даже костюмерная, как у нас в театралке. Пальто, плащи, платья в пол, коробки какие-то, шляпы, ботинки, деревянная лошадь на колёсиках, зонтики и чёрт знает, что ещё. Скелет сюда хорошо бы вписался! Даже два. Один простой человеческий для красоты, а второй – шерстистого мамонта! На него бы платья вешали, крючками прямо за рёбра!
Мама Толли перебирает детские вещи. Штаны, рубашки, ещё штаны… форменная синяя куртка с нашивками станции – зелёная капелька на сером фоне.
– Зачем нам столько штанов?
– Юре это мало, Августу велико… – дальше я её не слышу, смотрю на…
Штаны! Реальные, нормальные, почти типа джинсы, серо-болотные… я хватаюсь за них, как за что-нибудь невероятно прекрасное и супер-брендовое в секонд-хенде. Ну, по сути, это секонд и есть.
– Ты что? – изумляется мама Толли. – Зачем? Орден милосердный и все его пророки! Дым! Где ты платье так уделала?
Но я занята, я примеряю брюки, задираю чёртов подол и влезаю прямо как была… Застегнулось! Не сползает! Не дует! О-о-о-о! Счастье как оно есть!
– Ты же девочка! У нас так не носят.
– Я наследница Ордена! Мне можно.
И мама Толли не спорит. Поджимает губы, качает головой, а потом выпрямляется и говорит очень серьёзно:
– Тогда отгладь их, пожалуйста. В мятой одежде наследница Ордена ходить не будет!
Глава XI
Жизнь в брюках – это очень удобная жизнь. Хотя карманов мало. И Юре не нравится.
– Будто я с парнем хожу.
Дурак! У парней здесь не бывает таких длинных волос, как у меня. И вообще, кому какое дело, кто с кем ходит, лишь бы люди были счастливы! Но я молчу.
Я даже не уверена, что мы с ним «ходим». Ну, именно что ходим вместе. На улицу меня одну не пускают. На рынок мне можно вместе с мамой Толли, Августом и Юрой, в дом, где Арка героя, вместе с Ларием. В книгоубежище с Августом, по парку или по набережной – с Юрой, да. Вот тогда мы действительно ходим. И целуемся. А дома и при всех Юра – ну типа Юра, да. Юра-бро. Почти как Август. Этот, кстати, к Юре всё время липнет, так что при нём ходить очень неудобно. Август всегда просится с нами на набережную и в парк. Иногда приходится брать. Юре норм, а я злюсь. Я хочу быть только с ним одним. А он хочет, чтобы я носила юбку в пол и не ходила к Тай.
И мы даже поссориться нормально не можем, потому что рядом с нами всегда ещё кто-нибудь. Мама Толли, Ларий, Август. Или вот Тай в книгоубежище общается одновременно со мной и Юрой. Я их ревную.
Тай к Юре – потому что они вместе росли и она его знает лучше и дольше, чем я.
Юру к Тай – потому что это Юра, он мой! Он меня здесь держит сильнее всего.
И именно ему я хочу рассказывать всё главное, что со мной происходит. Но он всё время занят. Мне кажется, это как-то неправильно. Если мы вместе, мы должны быть единым целым. Но Юра про меня не слушает, о себе молчит. Значит, мне остаётся только Тай.
– Тебе не из кого выбирать, поэтому ты на нём повёрнутая.
Мы с Тай сидим в книгоубежище. Домой к ней я с того раза больше не ходила. И далеко, и некогда. И мимо аптеки Баха лишний раз идти не хочу. Хотя на ту смотровую мы с Юрой поднимались, но с другой стороны и днём. С нами был Август, поэтому без поцелуев. Просто смотрели на красивое туманное Захолустье. А потом Юра довёл меня до книгоубежища, а сам пошёл работать на станцию канатки. Он сейчас может работать, как раньше. Мне кажется, Юра выздоровел, потому что я рядом. Я его грею своей любовью. В Захолустье так можно!
В общем, теперь я у Тай на работе. Сижу, пью чай без чая, угощаю Тай сыром и булкой с маслом, которые принесла из дома.
Я раньше не замечала, что у нас там много еды. Теперь знаю – много. Даже Август, который сперва мёл всё, что не приколочено, теперь успокоился. Правда он до сих пор несколько раз в день открывает дверцы буфета и кухонных шкафов, проверяет, не съели ли мы всё без остатка. И он прячет хлеб под подушку, я не видела, но мама Толли ругала Августа за крошки. Говорила, что мыши заведутся. Он сказал, что для мышей не жалко, они тоже люди, потом пообещал, что не будет, а сам до сих пор каждый вечер хрустит и чмокает под одеялом. Но он уже перестал спускаться в погреб смотреть на банки.
Если бы не Август, я бы вообще не заметила, сколько у нас чего. Если бы не Тай, не узнала бы, сколько это стоит.
Вообще на фоне чужих проблем у меня очень спокойная жизнь. Хорошая. Если не считать странных отношений с Юрой, визитов в дом с Аркой Героя, снов про родителей и грядущего наследования Ордена. В остальном я очень везучий человек. И я попробую изменить Юру к лучшему!
– В общем, он мне вчера сказал, что я нагнетаю!
Тай кивает.
– Что он не придирается, а всего лишь просит меня. А я слишком буйно реагирую. Ну вот ты меня понимаешь, да?
Тай снова кивает. От масла её губы стали ярче, они давно не шелушатся. Красивые. А мне бальзам не помог, хотя мама Толли купила сразу несколько, один с запахом мандаринов, другой на вкус как мёд. Ещё какой-то – просто очень дорогой. Юра сказал, что ему этот дорогой не нравится. Так что я этим дорогим не мажусь, а мандарины и мёд не помогают. Может, просто маслом попробовать?
– Тай, а масло от трещин помогает?
– Ты меня слушаешь вообще? Я говорю, что ты не обязана себя ломать. Потому что вы должны друг другу уступать, а он не готов… я же вижу! Он не умеет уступать.
– Ты так хорошо его знаешь?
– Конечно, – Тай обхватывает ладонями белую кружку без рисунка.
– Покажи!
Мне хочется знать про Юру всё, что было до меня.
Но Тай, как назло, мало помнит про их общее детство. Вот она с дерева упала, вот они на празднике в доме милосердия, вот…
Вот он просто стоит в коридоре у окна. Стены коридора тёмно-розовые, окно высокое, узкое. По стеклу сбегают капли. Юра такой красивый! Совсем как сейчас! Не мелкий и тощий, как Август, не странный нелепый, как многие парни из моего бывшего девятого… он как сейчас. Даже лучше. Стоит и смотрит на Тай тёмными глазами.
Как сейчас?
– Вы встречались?
Тай пожимает плечами.
– Ну немножко.
Я дёргаюсь. Ладоням холодно, а во рту сухо. Но язык в состоянии сказать одно слово:
– Когда?
– Не помню.
– А я здесь уже была?
– Нет.
Я вздыхаю. Это тоже больно.
– А раньше вы… как?
Тай улыбается.
– А раньше мы с ним целовались!
Я… мне больно. Ну, дышать больно, как перед обмороком. Изображение Юры заливает белый свет. В его лучах у Тай сияют волосы. Она как будто светится! Вот же ж! Овца!
– Да успокойся ты! Сейчас покажу!
И картинка меняется. Сад дома милосердия, летний вечер. Мелкий лохматый Юра бежит мимо клумбы с игрушечным мечом. Размахивает и говорит:
– Я договорился сам с собой, что я буду королём!
Мелкая аккуратная Тай встаёт со скамеечки и поправляет картонную корону.
– А я буду королева Аурия! Ты мой муж! Нам надо целоваться!
И Тай чмокает его в щеку, как на рождественской открыточке. Бр-р-р! Хорошо, что Юра морщится и вытирает щёку ладонью.
Хорошо, что со мной он другой. Я даже Тай не могу рассказать, какой именно. Я его так чувствую, а объяснить не могу.
Больше мы ничего обсудить не успеваем. Прибегает Август. Пальто распахнуто, в руке горячий бублик. Точнее – остаток бублика.
Август заглатывает последний кусок и потом кричит мне с набитым ртом:
– Тебя Ларий зовёт!
И сразу командует:
– Ты собирайся, я пока книги посмотрю!
Мне кажется, Август похож на того деревянного мальчика с котёнком. Они оба совсем библиотечные. Мальчик здесь скульптурный, но мне кажется, что по ночам они с котёнком оживают и носятся по библиотеке… по книгоубежищу. А Август здесь реально берёт себе разные книги, маленькие сказки вроде той – про синего зверя Храна с яблоками на спине и толстенные типа наших энциклопедий. Там, кстати, есть рисунки, но строго научные. Вулкан, большая антилопа. Чертежи. Значит, техника тут есть, просто она иногда за пределами разрешённого.
Надо и мне почитать энциклопедию. А то всё, что я знаю об этом мире, это из чужих рассказов. Бессистемно.
Вечером посмотрю, куда Август положит эту книгу, полистаю потом втайне. Не хочу, чтобы Август знал, что я ничего не знаю.
Не люблю быть глупее младшего.
Но Август ко мне относится… в общем, книги его интересуют больше.
– Тщай! Сколько мне можно взять?
– Детям дают по две, но ты можешь пять, как взрослый!
– Потому что я взрослый? Я взрослый!
– Потому что ты домашний. А домашние помогают друг другу. Это ближе, чем братья по вере, – очень серьёзно и непонятно объясняет Тай.
Я не сразу ловлю, что «домашний» – это из дома милосердия. Другое значение слова.
Они всё домашние, значит. А я – дикая, р-р-р-мяу!
– Дым, ну пошли скорее!
Август подпрыгивает на пороге, прижимает к груди книги. Одна выскальзывает.
– Погоди, сумку дам!
Тай поднимается из-за стола, подходит к вешалке, отодвигает своё пальто. Там сумка, типа шоппера с короткими ручками. С такими здесь многие ходят на рынок. А мы берём на рынок плетёный короб на колёсиках, потому что мы много всего покупаем. Мы богатые. Иногда это неловко. Но зато можно делиться едой. Это почти как эмоциями. Так же здорово, но потом в тарелке не возникает новая еда вместо съеденной.
Тай встряхивает сумку, распахивает поудобнее. Август опускает внутрь книги. Он это делает с таким серьёзным лицом, будто боится, что сумка слопает его драгоценные сказки и энциклопедию.
– Пошли уже! Ты Ларию очень нужна!
Я опять будто предмет! «Август, дорогой, сходи в книгоубежище! Тебе надо взять книжки для себя и Дым для Лария!» Как удобно, а?