– Это всё ты! – говорит Ларий, подходя к окну. – Это всё – твоя сила.
– Ничего себе!
– Видишь?
Я смотрю, не чувствуя боли, мне сейчас интересно. Я так в первый день смотрела. И оно всё сейчас такое же красивое, почти волшебное. Как игрушечная панорама, в которой всё двигается. Как модель города, как рождественские домики с огонёчками и гномами.
Только это всё – на самом деле. Живая сияющая радость. Её сделала я. Превратила ярость в счастье.
Большой экран по ту сторону залива сияет и переливается. Возникает морда Мелочи. Огромная, даже страшная сперва. Огромная Мелочь, угу.
Мы так шутили раньше.
Я улыбаюсь и сразу чувствую, как слёзы стекают по щекам. Голова гудит. Спина и живот болят.
Огни в домах вспыхивают ещё ярче. Кажется, что даже воздух сияет. Мелкая морось с залива стала почти серебряной. Похоже на грибной дождь. Только вместо солнца лунный свет экрана.
– Ну, что? Довольна?
Ларий рядом. Мне хочется его обнять. Не как Юру, ни разу! А как папу, например. Или как дедушку, которого я почти не помню.
– Что скажешь, Вика?
– Интересно, а можно ли от экрана получить радугу?
Ларий снова вскидывает мохнатые белые брови. Всё-таки есть в нём что-то от гнома. И ещё от Санта-Клауса. Только вот выражение лица ни разу не сказочное.
– Ты представляешь, какой может быть реакция? – тихо говорит он.
– Не знаю. Ну, всё будет красиво! Очень красиво!
Я прямо представляю, как из экрана во всё небо бьёт радуга. И как люди от этого зрелища становятся счастливыми. Все, прямо все. И я тоже буду абсолютно счастлива. Моя тоска растает. Не до конца, конечно. Я же люблю родителей, и Мелочь. Но… Будет легче. Я знаю.
Мне будет легко и красиво.
Экран в нашей комнате показывает розовые пузыри и какие-то белые водоросли. На большом экране за заливом мелькают незнакомые люди. Это уже не мои воспоминания, неинтересно. Важно другое.
– А что будет, если я запущу радугу?
– Конец света, – весело говорит Ларий.
– Что, правда?
– Нет. Но ты попробуй. Может, сумеешь нас зарядить надолго. Может, всё испортишь к чертям. А может тебя потом отпустит домой.
– Вы серьёзно? Вы не говорили, что есть такой способ уйти.
– А его пока нету, даже теоретически. Никто не думал в эту сторону. Никто такое не пробовал. Может, будет конец света. А может – начало. Сами здесь начнём вырабатывать и перерабатывать такую мощность. Тогда экран начнёт тебя отторгать, станешь для него посторонним элементом.
Да я сама уже не знаю, оставаться мне тут или нет. А кто тогда знает, если не я?
– Ну что, рискнёшь?
Можно подумать, он не знает, что я отвечу. И что спрошу.
– А вы сами так пробовали?
Ларий молчит. В комнате так тихо, так тоскливо. Ветер скрипит за стеной, кружится флюгер, звук у него ржавый и какой-то безнадёжный.
– Я всё равно попробую.
Ларий не отвечает. Экран мигает белым, будто там сыплются крупно увеличенные снежинки.
Мне кажется, я сейчас услышу маму или папу. Но там просто музыка, типа военного марша. А потом кто-то кричит. Возможно, это кино про войну.
– Ну что, собирайся, пойдём?
На обратном пути мы заглядываем на рынок. Разумеется, сперва в ряд с рыбой, я сразу вгрызаюсь в горячую копчёную маленькую рыбку, у неё смешное местное название, она очень костлявая, кости длинные, частые. Из-за этого её называют «расчёска». Ну примерно так можно перевести. Нормальное смешное название. У нас же есть тюлька, килька, хамса, пикша и корюшка! Когда первый раз слышишь такие названия, очень смешно. А тут рыбка расчёска. Вкусная!
Потом мы идём за орехами, маслом, горячими лепёшками. Меня узнают, опять отдают фрукты, медовые соты – просто так. Я хочу отказаться, но Ларий хмурит брови. Нельзя обижать людей. И вообще это не совсем подарок. Я возьму бесплатно маленький горшочек с чем-то вроде ряженки, а Ларий потом купит у этого продавца что-то ещё, тоже вкусное и самое дорогое, побольше. У нас бы это назвали дегустацией. Здесь тоже есть какое-то слово, но более ласковое, приятное – как само угощение.
Потом мы идём домой, Ларий с кошёлкой, я с горячей лепёшкой. Я держу её под воротом пальто, она горячая и прекрасная, от запаха можно сойти с ума. Кажется, что мурашки бегут прямо по желудку. Не выдерживаю, лезу за лепёшкой.
– Отломи мне! – просит Ларий.
И дальше я иду, жую горячую лепёшку и это просто счастье. Какое-то очень простое, его невозможно ни объяснить, ни передать.
Я верю, что у меня всё получится. Чем бы ни было это «всё». Я хотя бы попробую!
Глава XII
Дома пусто. В смысле, там мама Толли и Август, но Юры нет, а значит – пусто. Мы с Ларием обедаем, а потом он уходит к себе вниз. У него в подполе очень тепло, потому что там стоит нагреватель, для воды и для плиты. Чем выше, чем холоднее. Мы с Юрой спим на втором этаже, в соседних комнатах. Между нами стена с трубой. Она быстро остывает.
Моя ночная рубашка больше похожа на ночное пальто. А одеял у меня на кровати шесть штук, вчера принесли седьмое, я специально пересчитывала. Он тяжеленное, как кусок асфальта. И было леденющее, когда я в него вчера завернулась. Абсолютно бесполезное, мне кажется. Может, попроситься вниз, поспать в зале для богослужений?
Наверняка по статусу нельзя.
Значит, просто буду тут внизу тупить, пока не отогреюсь. Жалко, всё-таки что я без телефона. О, я же собиралась энциклопедию глянуть! Сравнить версию Лария со всеми этими местными религиозными сказочками! Сравнить и замиксовать. Остаётся только найти энциклопедию – здесь её, кстати, называют словом, которое переводится дословно «всезнайник». Ну и куда Август этот знайник сунул?
В зале на полу валяется рыночная сумка Тай. Август вытащил книги и убежал с ними на свой диванчик. Он так всегда делает – сколько здесь живёт. Мама Толли сперва на него ворчала, а теперь молча наводит порядок, если видит, что Август зачитался. Я его понимаю. Я сама пока не могу втянуться в текст, но я помню, как это бывает. Там, у нас.
Наверное, мне надо потренироваться, наработать чтение и письмо, саму технику, как в начальной школе. Я же не могу быть неграмотной наследницей. Но я себе не принадлежу, моё расписание составляет Ларий.
Я поднимаю сумку, встряхиваю – совсем как Тай в книгоубежище. На пол вылетает сложенный квадратом листок бумаги. Поднимаю и разворачиваю, не о чём не думая.
Ну, потом я никак не могла вспомнить, о чём думала в этот момент.
Слишком хорошо помню следующий миг. Слишком часто его вспоминаю.
Листочек, карандашный рисунок. Нет, чертёж. Схема без подписей. Домик, стрелочка, крестик, лесенка, ещё один крестик, другой домик, большая узкая дуга – залив. Что же ещё. Если применительно к заливу, то…
В кухне гремит кастрюля, в прихожей скрипит входная дверь и сразу тянет сырым воздухом.
Я сую листочек поглубже в карман, сумку кидаю туда, откуда взяла. Сажусь в кресло и смотрю в потолок, до тех пор, пока из кухни не зашуршит длинная юбка, не раздастся возмущение мамы Толли.
– Август! Убирать за тобой кто будет!
Когда мама Толли сердится, кончик её носа краснеет, становится похожим на недозрелую клубничку.
Потом я снова смотрю в потолок.
После ужина я иду к себе, говорю, что хочу спать, а сама не сплю. Гоняю тревожные мысли. Был бы телефон, я бы сейчас игрушку бы погоняла, это помогает сперва отвлечься, а потом всё обдумать. Ещё помогает проговорить вслух или записать. Я так записывала в мобильнике про свой первый визит в Захолустье, когда я думала, что сошла с ума и мне вроде бы всё приснилось. Пока записывала, было легче. Мобильник! Ну он тогда был уже как часть тела, вот правда. Как же он мне сейчас нужен!
Не знаю, кому это всё рассказать. Только если одному экрану, самому древнему, тому, что у Арки Героя. Даже если я ему не нравлюсь, он мне ничего не сделает. А все остальные, не экраны, конечно, а люди, могут. У всех есть мотивы. У многих была возможность.
Итак! Если перечислить мои действия по порядку, будет вот что…
Я выскочила из дома одна, побежала в книгоубежище, потом в аптеку Баха, там напала на аптекаршу, там же меня перехватил Юра, потом мы вместе были на смотровой площадке, потом спустились по холму в переулок, там к нам привязался Клетчатый. Строго в том месте, которое отмечено крестиком. Это вышло случайно или он там сидел в засаде? Кого из нас он выслеживал?
За мной он охотился летом, меня спасла Тай. За Юрой тоже летом, Юра ему продавал эмоции, дороже, чем за заливом. Откуда Клетчатый знал, что я пойду к Тай через смотровую площадку? Это единственный путь от аптеки Баха? А кто меня туда направил? Лысый старик из книгоубежища. «Зайдите по дороге в аптеку Баха». Получается, что Лысый навязал мне маршрут, а Клетчатый ждал меня на финише. Никто не подозревал, что в аптеке меня так тряхнёт и я устрою погром. И что Юра будет идти за мной следом, охранять и беречь.
А может, наоборот, это Юра всё устроил: договорился с лысым стариком, перехватил меня у аптеки Баха, сам привёл на смотровую площадку, а потом дальше, прямо к Клетчатому. Но зачем? И тогда он ещё должен был знать, что Тай болеет и что ей нужно лекарство. Или она притворялась, чтобы… чтобы что?
Не понимаю. Надо сначала: кому я мешаю? Прямо хочется эту мысль маркером выделить, реально.
Юре, он ведь так хотел стать наследником ордена.
А ещё кому? Не знаю. Ну реально не знаю. Кому угодно.
Значит, кто угодно это и устроил. Разработал план, начертил схему, расставил Лысого и Клетчатого. А зачем? Чтобы я что-то сделала? Чтобы со мной что-то сделать?
Всё эта чёртова схема. Если бы я её не нашла, жила бы спокойно. Если бы Август не бросил сумку, если бы Тай ему её вообще не дала? А у кого их них была эта схема? У Тай? У Августа? Маленький хорошенький умненький глазастенький малыш. Прямо как из сказки про сиротку. Попал из милосердного дома в нормальный. И что я ему сделала? Оказалась удачливее его? Ну так я этого не хотела! Вот совсем!