При виде нас с Юрой Тьма демонстративно отворачивается. Бубнит что-то себе под нос, как нормальная городская сумасшедшая. Тьма сейчас вся вымокшая, волосы свисают мокрыми черными обрывками. Подол платья сзади сильно забрызган. Я надеюсь, что это грязь. Тьфу!
Я очень не хочу оказаться с ней в одном кабинете. И когда Юра протягивает мой официальный конверт коллеге, а тот выдаёт мне билетик с номером сорок четыре, я начинаю мысленно просить «только бы не Тьма! Только бы не…»
Но в сорок четвёртом кабинете вообще никого нет. И не будет. Это совсем маленькая комнатка. Я вообще сперва решила, что за этой дверью туалет или кладовка со швабрами, как в школе или больнице. Но это оказалась комнатка. Кресло, стол, окно с чёрной бархатной занавесью, золотистая бахрома спускается к подоконнику и дрожит от сквозняка. На столе экранчик. Почти как планшет. Вот бы правда он. Глянуть канал дорогого Жерома, посмотреть пару записей – тех, которые я навсегда запомню наизусть. Нет, сперва маме написать или папе. Что со мной всё в порядке, просто я застряла в каком-то другом измерении, практически на том свете. Хотя если у меня сейчас получится, писать уже не надо! Меня просто выкинет обратно.
С чего бы начать? С приятного или наоборот? Я же не вспомню всё, что было хорошего, строго по пунктам. Я начинаю показывать мелочёвку. Мне ведь в жизни не приходилось ни убивать, ни умирать, воспоминания у меня мелкие в основном. Мелкие и тёплые, как бумажный фонарик зимним бесснежным вечером.
Я встречала такие фонарики возле детсада за нашей школой. Я в этот садик тоже когда-то ходила, но у нас не было праздника осенних фонариков. А теперь он есть. Я видела в прошлом году, гуляла с Мелочью вдоль их забора и видела, как малявки выходят на прогулку с бумажными фонариками. Идут цепочкой и поют что-то неразборчивое и, наверное, весёлое. А потом рассыпаются по игровой площадке, что-то там ищут – сокровища или типа того. И вроде они дети, а всё равно кажется, что гномы! Такое мелкое колдунство. Может, предложить сестре Айе в доме милосердия сделать такой праздник? Почему бы и нет? Это ж счастливые воспоминания. Они будут греть. И вообще хочется какой-нибудь веселухи, чтобы думать не только про эмоции, энергию и прочую взрослость.
Я помню, что встретила этих детсадовских гномов прошлой осенью. Когда жила у себя дома… там и только и думала про Захолустье, прямо жить без него не могла. И всё, что со мной происходило, сортировала: пригодится такое воспоминание или нет, можно его сдать, согреет ли оно других? Праздник фонариков точно грел всех: и самих малявок, и их родителей, и тех, кто смотрел со стороны, как я, через ограду. Особенно, когда малыши нашли свои клады и начали вопить от радости. Мне тогда казалось, что они начинают вопить прямо у меня в ушах. А сейчас, если без звука показывать, всё вообще будет очень круто, прямо совсем по-колдунски.
Ну вот это я и вывожу на экран. Фонарики светились для меня, а теперь они будут светить для всего Захолустья. И ничего, что дети одеты не как здесь, и что дома другие. Это ведь не запрещено законом, показывать воспоминания из других мест, даже из других вселенных.
Есть те, кто против, но это их личное дело. Как тот Клетчатый. Он ведь притащил тогда патруль, потому что Юра ничего ему не продал и я не поделилась. От патруля, кстати, тоже можно было отмазаться, деньгами или коробочкой с воспоминаниями, товаром. Но у Тай тогда не было ни того, ни другого. И вообще она из клана ключа, она ничего не продаст и не купит из принципа, может только попросить. А мне тогда никто ничего не объяснил нормально. Ну что за ёклмн!
Воспоминание останавливается, гаснет. Так, стоп, не отвлекаться! У меня есть своя задача и я её сделаю. Концентрация – инструмент актёра!
Я снова запускаю картинку. Праздник фонариков, счастливые дети. Мы с Мелочью проходим мимо детсадовской калитки. Она отворяется. Навстречу нам бегут две крупные девочки – близняшки в розовых шапочках. У каждой в обеих руках фонарики. И они обе, не сговариваясь, протягивают свои вторые фонарики мне! Это так приятно, волшебно, подходяще! В самый раз для воспоминания!
Моя радость сияет на экране! Белым потоком! Сильным и мощным. Мне кажется, экранчик сейчас задымится и лопнет! Потому что это правда счастье, и я ещё ни разу никому его не показывала! Просто забыла о нём напрочь. А сейчас по ассоциациям воспоминание само вылезло. Хорошее какое! Яркое, ясное! Вот и давай, воспоминание, сияй, открывай мне выход обратно. Гори-гори ясно, чтобы не погасло!
Давайте, гоните меня отсюда, пока я вам всё не разнесла! Ну?
Скрипит дверь, я не оборачиваюсь, держу воспоминание! Надеюсь, что оно сработает! Заснеженный детский сад, тёмное облачное небо, луна как за занавеской… Всё! Ничего не происходит, не меняется. Только вот я почему-то не могу пошевелиться, наверное, все силы ушли вместе с эмоциями, я ведь так старалась, надеялась, выкладывалась. А теперь сижу и не могу встать, вообще пошевелиться.
Я вижу в тёмном экране, как Тьма ко мне приближается. В голове до сих пор детские голоса, перед глазами искры. Я не поворачиваюсь, ничего не соображаю – вот она идёт ко мне, вот протягивает свою костлявую руку…
А потом она хватает меня за горло!
Прямо вот сильно! Держит крепко, пальцы не разжимает. Это плотно, жёстко, страшно. И не получается вдохнуть или выдохнуть. Меня скручивает от паники, от чужих цепких пальцев, от страшной беспомощности. От нехватки воздуха.
Я не могу позвать на помощь! Я вообще ничего не могу. Я пробую оттянуть эти руки, расцарапать это лицо, вывернуться. Но и мои руки будто чужие! С ними что-то не так. Не руки, а рукава! Не та одежда. Не моя.
Я сейчас не я. Я старше, сильнее и беспомощнее. Женщина, которую душат! Я какая-то другая женщина! Взрослая и… Кажется, уже неживая.
Я будто со стороны вижу тело – не своё, чужое, взрослое. Всего на секунду картинка – тело на полу, совсем неживое, а до этого было живым.
А потом перед глазами боль, и вообще везде, особенно на горле. И кто-то кричит, но звук как под водой. Тьму пробуют от меня оттащить. Кажется, это Юра. Или я хочу думать, что это Юра. Я лежу на полу кабинетика, смотрю, как трое сотрудников станции пробуют увести в коридор Тьму. Она сопротивляется, проклинает, орёт ругательства. Тьма в невменозе. Мечется между их форменными куртками – как внутри синей ограды, мотает башкой. На груди у неё блестит ключик, на её губах пена.
– Она это сделала за мою дозу энергии! Дура. Во мне миллион таких доз! – я сижу на диване в другом кабинете, побольше. Смотрю в высокий потолок, там косая жёлтая полоса, отпечаток холодного осеннего заката.
Я отдышалась, выпила воды, немного поплакала. Теперь жалуюсь Ларию на жизнь.
– Я бесценная, понимаете? Я бесконечно энергичная. И я в этом не виновата, понимаете? И в том, что я тут…
– Ты не виновата, что попала в аварию! И не виновата, что болеешь. И в том, что ты ценный ресурс, ты тоже не виновата. Просто обстоятельства. И в том, что на тебя напали, ты тоже не виновата!
От этого легче. Но где же Юра? Почему его нет рядом?
– Он повёз Тьму в скорбное отделение. Он вернётся, не переживай. Сейчас важно понять, что случилось с тобой… в этот момент. Ты что-то видела… – Ларий кладёт свою ладонь поверх моей. Обычно он до меня не дотрагивается, только в самые сложные моменты, когда мне нужна помощь. – Ты видела что-то новое, да?
Я молчу. Чувствую, как проходят секунды. Одна, две… Горстка секунд. Мне кажется, они стекают как капельки пота.
– Что ты видела, Вика?
Когда меня так называют, у меня не получается врать. Я кладу свою вторую ладонь поверх ладони Лария.
– Я была человеком… Совсем другим человеком, понимаете?
Он кивает.
– Конечно. У тебя много тех возможностей, которых нет у других. Ты можешь увидеть что-то иное, то, что ещё будет или уже было. Со мною тоже такое бывает. В молодости было чаще, сейчас реже. Но иногда я всё-таки вижу мир глазами того, кого уже нет. Возможно, с тобой сейчас случилось именно это.
– Ну допустим, – внутри меня всё ещё сидит этот чужой страх, не пускает ко мне мои мысли, моё личное удивление, мою догадку. – …мы поэтому наследуем орден? Вы и я?
– Это один из факторов, – кивает Ларий. – Не единственный, но важный.
Я хочу вытащить свою ладонь из-под его ладони. Смотрю на наши пальцы, кажется, мне надо ногти подстричь, а то отросли, это некрасиво, когда такие длинные и некрашеные, но лака тут совсем ни у кого нет. А у той женщины был лак! Ярко-жёлтый! В тон одежде.
– Я была человеком, которого душили!
Ларий кивает. Наверное, он тоже был самыми разными людьми в секунды их смерти. Он знает, как это тяжело. Он мне верит.
– Я была женщиной в жёлтом платье. Меня убили…
Лицо Лария замирает, искажается, плывёт. Всё остальное вокруг не меняется. Значит, это не обман зрения. Мир остался на месте. Старец Ларий покачнулся и упал на пол.
Будто я его застрелила своими словами.
Глава XIV
Всё равно я запомню это на всю жизнь, как бы ни старалась забыть. Хотя я не очень стараюсь. Во-первых, меня не каждый день пытаются убить. А во-вторых, у каждого воспоминания своя цена. Мои – очень дорогие. Сотни три за такую картинку, а набережной пять сотен. За заливом будет дешевле, но я не продаю. По статусу не положено.
Теперь не я хожу, а ко мне приходят. И я принимаю в доме мамы Толли, в погребе Лария. Туда, оказывается, есть отдельный вход, с той стороны дома. Ну, чтобы с улицы не было видно, кто к нам пришёл, что принёс, когда ушёл. Я всегда думала, что это просто такая страшненькая беседка в углу сада. Даже не беседка – типа дачный туалетик, с сердечком на двери… А это КПП в чистом виде. В саду днём всё время бегает Август, играет там во что-то с мячиком, спички жжёт, шалаш строит. Иногда в сад выходит Юра, помогает мелкому с шалашом, пинает мячик – не такого, кстати, размера, как наши футбольные.