дставляется хасидским раввином и выражает желание с нами побеседовать. Стал расспрашивать, кто мы да откуда, знаем ли мы идиш, ходим ли мы в синагогу. Ну, мы рассказали, откуда мы, что идиш практически не знаем, в синагогу ходим по большим праздникам.
Он сказал: "Я спою вам песню на идиш, вы ее не поймете, а потом переведу на иврит и объясню, в чем суть". И он запел:
Что ж ты Марко, дурень Марко,
Ходишь на ярмАрка?
Не купляешь, не продАешь,
Только робишь сварку?
(Для тех, кто не понимает по-украински или по-белорусски. "Робишь сварку" значит устраиваешь ссору).
Этот куплет повторялся несколько раз с вариациями. Мы были в полном отпаде. Потом он минут 10 разъяснял на иврите, что это хасидская песня на идиш про человека, который не понимает, где и как надо себя вести, обижает людей и ссорится с ними и т.д и т.п. Он объяснял, что Марко олицетворяет злое начало. Люди заняты делом, а он на ярмарке не продает и не покупает. Все, что его интересует — это мешать другим заниматься делом.
Мы (то есть понимающие русский и украинский) лежали от хохота, ржали уже через не могу, особенно во время объяснений. Хасид был удовлетворен. Он полагал, что нас так развеселил этот глупый Марко.
В 1992 году, после года жизни в Израиле, мы купили машину. При этом наше благосостояние можно было охарактеризовать одним словом — жопа. Мы жили в караване в мошаве с библейским названием Маген-Шауль (щит Саула) недалеко от зеленой черты в 15 км от Афулы и 6 км от Дженина. Мне повезло, я работал инженером-программистом в крохотной компании. однако с небольшой зарплатой, жена (учитель математики) эпизодически работала то на сортировке апельсинов, то в теплице на розах с еще меньшей зарплатой. Детям было тогда 14, 13 и 3. В предыдущей жизни мы были не приучены экономить и копить деньги.
Но машину купили, потому что уж очень жалко было потерять льготу. В Израиле тогда таможенный налог на автомобиль был больше 100%, а новым репатриантам, имеющим водительские права, продавали новую машину с большой скидкой налога, что оскорбляло коренных израильтян в самых лучших чувствах. К слову, когда мой хозяин узнал, что нам продают машины на таких условиях, он мне тут же предложил купить БМВ, чтобы на ней ездить ему, а мне он отдаст свою Пежо. Но по правилам льготную машину мог водить только ее владелец и члены его семьи. Были и другие ограничения, например, если ты ее продашь раньше, чем через три года, излишек денег придется вернуть в казну. У меня в Союзе машины не было, но были права, полученные еще в 19 лет, в 1961 году, в студенческие времена. Нас учили водить грузовик ГАЗ-51. Честно говоря, с тех пор я за руль не садился. Когда я предъявил эти права в израильской автоинспекции, там жутко удивились — такого документа они еще не видели. Но я спросил у них: вы же не думаете, что они поддельные или купленные? Этого они не думали и выдали мне израильские права. По мере увеличения количества репатриантов условия предоставления льгот и выплаты пособий неуклонно ухудшались. И вот в начале 1992 года председатель финансовой комиссии кнессета рав Меир Поруш сообщил о новых правилах: право на льготное приобретение автомобиля действует только в течение первого года пребывания в стране.
Я взял долгосрочную ссуду и еще одолжил денег у соседа. Конечно, выгоднее всего было бы купить дорогую машину и сэкономить много денег. Так некоторые и поступили. Я же выбрал самую дешевую — Шкоду Favorite. Ее полная цена была 28 тысяч шекелей, а по льготе — 16,5 (тогда $1 = 3 шекеля). Кстати, ВАЗ-2109 стоил по льготе 19 тысяч — те, кто его купили, потом здорово намучились, Fiat Uno — от 23 и выше, маленькая Subaru Justy с 3-цилиндровым двигателем — 24. Возле караванов появились новенькие машины. Самой дорогой была Mitsubishi Lancer, самая дешевая — моя.
От Маген-Шауля до зеленой черты (границы с палестинскими территориями) около километра. На границе был примитивный забор с всегда открытыми воротами, через которые можно было проехать по дороге номер 60, которая вела из Афулы в арабский город Дженин, до него от границы еще километров пять. Возле ворот был маленький пограничный пост. А сразу за воротами раскинулся довольно богатый рынок. Туда приезжали израильтяне, живущие неподалёку. Торговля была оптовая. Цены были баснословные. Ящик любых овощей или фруктов (виноград, персики, кабачки, баклажаны, сладкий перец) стоил 10 шекелей. В ящике было килограммов 10. На рынке в городе Афула кило овощей можно было купить за шекель в конце дня, но обычно раза в два-три дороже. А фрукты еще дороже.
Кур там продавали живыми. Подходишь, выбираешь парочку и идешь покупать овощи. Потом возвращаешься: куры уже зарезаны, ощипаны, выпотрошены. Цена 7 шекелей за килограмм. В магазине цены были 10-12. Поначалу в караванах единственная личная машина была у Лени из Могилева, сильно подержанная французская Симка красного цвета. Он был парень хороший. Его легко можно было уговорить подвести на арабский рынок и потом привезти обратно с покупками. Большинство, однако, ходили пешком, с рюкзаком. Весной 1992 года многие обзавелись машинами. Так что и я частенько подвозил безлошадных за покупками. Обычно туда ехали компанией, брали разнообразные фрукты и овощи, а потом делили каждый ящик на две-три семьи.
Однако в июле 1994 г. после Ословских соглашений в Палестину приехал Ясир Арафат со своей бандой. Все резко изменилось. Арабских торговцев обложили налогом. У них появились кассовые аппараты для отчетности. Цены подросли. Потом пограничники закрыли ворота и стали строго досматривать проезжающих в обоих направлениях. Появилось такое явление, как интифада. Частенько бывало, что арабские рабочие не могли приехать на работу. Приграничный рынок захирел. Мы перестали туда ездить. А для сельхозработ в Израиль начали завозить гастарбайтеров из Таиланда.
Однажды мы с женой и младшей дочкой поехали вечерком в Афулу за покупками. На обратном пути я почувствовал, что проколол заднее колесо. Я свернул в ближайший двор под фонарь и начал ставить запаску. На моей Шкоде колеса не ставились на шпильки, а крепились призонными болтами, причем болт нужно было вставить, совместив отверстия в трех дисках. В темноте и с непривычки я довольно долго провозился. Я остановился возле подъезда старого четырехэтажного дома, там стояли две скамейки, на них сидели старушки и на русском языке с легким кавказским акцентом вели оживленную беседу. Предметом беседы была соседская девочка.
— Она уже не маленькая, ей 15 лет, должна понимать, что к дедушке надо относиться с уважением. А она подала ему арбуз как собаке!
— Когда они приехали в Израиль и не было денег, чтобы купить квартиру, дедушка снял с себя несколько золотых вещей и продал. Где бы они сейчас жили, если бы не дедушка. А она подала ему арбуз как собаке.
— Конечно. родители тоже виноваты. Наверное, не объяснили ей как следует, чтобы она поняла, какой человек ее дедушка. Это просто ужасно. Подала ему арбуз как собаке!
Когда мы сели в машину и поехали домой, 13-летняя Таня спросила:
— А как подают собаке арбуз?
В 1992 году пришла к власти рабочая партия. Ее руководство было настроено предвзято по отношению к русской алие. В чем только нас не обвиняли! Мы купили свои дипломы о высшем образовании, у нас в семьях практикуют инцест, приехало много проституток. Прошло три десятка лет, а я не могу забыть имя тогдашнего министра Оры Намир, которая публично распространяла эту клевету. И главное: русские — безответственные пьяницы.
Геодезия
После года работы Габи меня уволил. Он сказал, что я очень хороший специалист, сделал много полезной работы, но финансовое положение фирмы не позволяет мне платить зарплату. Он написал мне характеристику, по которой можно ставить бронзовый бюст при жизни.
Я зарегистрировался в бюро трудоустройства и через неделю мне дали там адрес компании RGM Geodesy, где требуется программист. Я приехал туда. Меня встретил один из совладельцев компании Эйтан Гельбман. Человек лет 40, очень полный, лысый, вылитый Александр Калягин. Он стал меня расспрашивать, где я работал, что я умею. Я сказал, что я работал в техническом университете в Минске научным сотрудником, а здесь в Израиле год работал у Габи В. Его передернуло. Он дал понять, что с Габи знаком и что это нехороший человек. Я понял, что ему показывать мою замечательную характеристику не надо.
— А Минск большой город?
— Полтора миллиона, больше Тель-Авива.
Его передернуло
— А где он находится?
— Между Польшей и Москвой.
— А университет большой?
— 40 тысяч студентов.
Его опять передернуло.
— А вы знаете геодезию?
— Нет, но я знаю тригонометрию. А вы используете сферическую тригонометрию?
— Нет, плоскостную. Хорошо, Я возьму вас сроком на два месяца на зарплату 2000 (это мизер), а если вы нам подойдете, мы увеличим зарплату и вы продолжите работать.
Он дал мне довольно тонкую книгу по геодезии и предложил изучить. Я за пару дней ее просмотрел. Вроде несложно, если знаешь тригонометрию. Главное в оборудовании. В СССР использовали теодолит. Я знал, как с ним работают. Он измеряет углы в горизонтальной и вертикальной плоскости. Коллега ходит с рейкой с точки на точку, а расстояние измеряют рулеткой. А здесь используют японский прибор под названием “Distomat”. Он очень похож на теодолит, но в нем есть инфракрасный лазерный дальномер. Коллега ходит не с рейкой, а с палкой, на конце которой оптический уголковый отражатель. Это такая призма, которая возвращает луч света в точности на источник, с какого бы места ее не осветили. Расстояние от центра призмы до земли постоянное. Геодезист наводит трубу на призму, нажимает кнопку, и в память записывается горизонтальный и вертикальный угол и расстояние до призмы. Координаты точки, где стоит дистомат заносится в память заранее. Дальше запись с кассеты памяти переносится в компьютер и начинается чистая тригонометрия. Я должен был составить программу для графического отображения снятой местности с разными прибамбасам