Я все время вспоминал самоубийство одетых в белое девушек. Церемония была прекрасна и напоминала свадьбу. В глазах толпы я видел ожидание, предвосхищение, все ждали харакири. У японцев какая-то искупительная любовь к самоубийству. Вначале мне показалось это свидетельством из морального нездоровья, но чем больше я думал, тем лучше видел красоту такого поступка: в мире, где все подчинены капризам общества, самоубийство в стремлении сохранить доброе имя становится поступком крайней самоотверженности. Это крайнее проявление попытки индивидуума полностью подчиниться обществу. Но в то же время индивидуум тем самым спасается от общества и его диктата. Ибо самоубийство дает ему почетное место среди сограждан и одновременно помогает проявить и отстоять свою индивидуальность.
Я понимал действия жителей Мотоки. И хоть они вели себя в соответствии с требованиями своей культуры, мне эти требования казались угнетающими, неестественными и морально отталкивающими. Я считал их долгом попытаться выйти за пределы своего общества, действовать по-своему, забыть глупые капризы общества. Но потом я вспомнил, как учил меня Хосе Миранда: человек, который так поступает, утрачивает надежду на награды, которые может дать общество. Я поступил именно так и испытал все последствия своей безрассудности. Если бы я не убил Эйриша, то по-прежнему находился бы на Земле. И я не был уверен, что смог бы рискнуть снова. И понял, что если бы был такой старухой, отказался бы от жизни и побежал навстречу ружьям наемников.
К полудню город стих, кое-где только слышался плач. Улицы опустели, изредка какой-нибудь японец пробирался с работы домой, скрываясь в клубах дыма, которые выползали из домов, как змеи. Гарсон объявил в наши шлемные микрофоны, что наша революция совершена в соответствии с Межзвездным законом Объединенных Наций. Он обратился к послу Объединенных Наций на борту орбитальной базы ОМП "Орион-4" и получил согласие на вступление в Объединенные Нации. Это давало нам доступ ко всем финансовым вкладам корпорации Мотоки на Пекаре, так что мы могли оплатить свою дорогу домой. Нам нужно только удержать в течение двадцати трех суток Кумаи но Джи, когда "Харон" будет готов к обратному рейсу. И мы сможем вернуться.
Но у меня не было времени думать об этой перспективе. Я был слишком занят, стаскивая трупы к подъемнику.
На закате пять тысяч человек, многие из лучших самураев Мотоки, выбежали из домов и заняли семнадцать пунктов в северном конце города. Они захватили восемьдесят ружей, но потеряли при этом две трети своего состава. Поэтому они не в состоянии были организовать единую линию обороны и отступили к своим домам. Гарсон позволил им вести эту свою игру, но ночью послал несколько сот химер в северный конец города с электронными вынюхивателями. И химеры вернули назад все оружие.
Три тысячи четыреста человек, все в хорошей боевой форме, были по одному и по два выведены из своих домов и казнены в наказание за наши потери. Это казалось здравым военным решением - уменьшить силы противника, не неся при этом никаких потерь. Японцы стали жертвами нашей предательской логики.
Мы, из погребальной команды, шли следом, как стервятники, и бросали тела на грузовики. Во многих домах, где должны были быть казнены мужчины, их жены, матери и дети оказывали сопротивление и тоже были ликвидированы. Члены семьи цеплялись за мертвецов, и нам приходилось отгонять их, чтобы убрать трупы. Один старик набросился на нас с ножом, и мы изрубили его нашими мачете. Впоследствии мы всегда оставляли одного на страже, пока остальные работали. Вскоре после полуночи мы столкнулись с грудой тел. Одна женщина была еще теплой и светилась в темноте серебром. Рука ее дернулась, когда мы подошли, и у меня появилась безумная надежда, что она еще жива, что я могу спасти ее. Я подбежал к ней и положил на спину, потом начал осматривать ее раны. Лазерное ружье прострелило ей живот. Лицо и руки светились ровно, как у мертвых, это означает, что мало тепла доносится кровеносными сосудами близко к коже. Но я видел, как она пошевелилась! Она жива!
Я крикнул товарищам, чтобы мне принесли бинты для перевязки. И начал нажимать ей на грудь, пытаясь втолкнуть ей в легкие воздух. Компадре сказал, что она мертва, и оттащил меня. Я долго смотрел на нее и понял, что он прав. Мне сказали, чтобы я немного поспал, и я отошел в сторону.
День был невероятно долгий, и перед глазами у меня плыли ужасные картины: обожженные тела, сломанные кости, изуродованные лица. Я столкнулся со стеной и понял, что уснул на ходу. Но я знал, что не смогу уснуть по-настоящему.
Мне нужно было отдохнуть, и я вспомнил обещание Тамары создать для меня мир сновидений, место, куда можно отступить. Несколько раз на протяжении дня я видел ее в инвалидной коляске рядом со зданием главной конторы корпорации.
Я побрел по темным улицам мимо прятавшихся в укрытиях наемников к индустриальному комплексу. Разбил окно здания, взобрался и отыскал источник энергии и монитор сновидений - индустриальную модель, какие используются при обучении с школах. Потом я вернулся к помещению корпорации и поднялся по мраморным ступеням. В коридорах уже не было трупов, и целая армия обслуживающих роботов стирала кровь и сметала с пола осколки стекла.
Я застал Тамару вместе с тремя другими в коммуникационном узле. Они просматривали записи с изображением чиновников корпорации и слегка изменяли изображение. Тамара подключилась к компьютеру у стола, полного оборудованием. Она взаимодействовала с голографическими камерами, которыми управлял сидевший за инструментальной панелью человек. Другая женщина у звукоаппаратуры переводила фразы на японский и вводила в компьютер, который произносил их голосом чиновников. Индеец торопливо просматривал записи, отбирая те, которые предстояло изменить.
Я встал за Тамарой и коснулся ее плеча, потом обошел ее, чтобы она смогла меня увидеть.
- Здравствуй, сеньор Осик, - послышалось из микрофона, присоединенного к ее кимоно. Говорила она торопливо, озабоченно. Сидела, обвиснув в своем кресле, не способная к физическим действиям. Даже глаза ее не мигали.
- Что вы делаете? - спросил я.
- Готовим пропагандистские ленты.
Я посмотрел на голограмму, которую они преобразовывали. Президент Мотоки сидел за столом вместе с несколькими людьми. На крошечном кристаллическом экране на столе рядом с рукой Тамары появилась надпись:
АНЖЕЛО, ЧТО ТЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕШЬ? УХОДИ! ЗА МНОЙ ВСЕ ВРЕМЯ СЛЕДЯТ, ТЫ НЕ МОЖЕШЬ МНЕ ПОМОЧЬ!
Я кивнул, давая ей знать, что прочел сообщение. Хотел пообещать ей помощь, предупредить о планах Гарсона - кибермеханическая тюрьма немногим лучше мозговой сумки. Хотел извиниться за то положение, в котором она оказалась. Вместо этого я тяжело сел. Смотрел, как на голограмме чиновники минуты две переговаривались, потом все встали, поклонились и все, кроме Мотоки, вышли из комнаты.
После этого девушка у звукообрудования крикнула: "Тишина!" и пустила новую звуковую дорожку. Президент Мотоки рассказал несколько анекдотов судя по тону голоса, это были скабрезные анекдоты, а собравшиеся ответили взрывом хохота.
- Перемотаем и пустим заново! - сказала девушка. Сцену пропустили снова. Но Тамара и ее спутники кое-что изменили. В середине беседы президент Мотоки широко улыбнулся и рассказал неприличный анекдот. На строгих лицах чиновников появились хитрые усмешки, президент отпустил еще несколько шуточек, и все рассмеялись. Потом чиновники встали и в прекрасном настроении вышли, оставив Мотоки одного. Тот отвернулся от стола и посмотрел в камеру. Последний кадр записи - лицо Мотоки, встающего из-за стола, искажено дьявольской усмешкой.
Тамара несколько раз снова пропускала запись, сглаживая некоторые места, так что в конце концов невозможно стало догадаться, что запись изменена. Я слышал, конечно, что изображение можно изменить с помощью компьютера. Но так, чтобы оно изменялось при помощи человека, способного создавать мир сновидений, менялось прямо из ее воображения, такого я еще не видел. При этом процесс заметно ускорялся.
Когда Тамара кончила, я кивнул в сторону голограммы. Мысли мои мешались. Я закрыл глаза и откинулся в кресле.
- Зачем это все?
Тамара ответила:
- Мы хотим дать правдоподобное объяснение, почему Гарсон застрелил Мотоки.
Вторая женщина сказала, не отрывая взгляда от приборов:
- Мы перехватили разговоры японцев, скрывающихся вокруг города. Все они вне себя от гнева. И если отбросить все второстепенное, то суть их разговоров сводится к следующему: Мотоки кормил нас. Мотоки одевал нас. А теперь генерал tengu застрелил его, словно он простой eta!
- И какова же наша причина? - спросил я.
Кто-то фыркнул.
- Мотоки грязно шутил по адресу Гарсона, осуждал его характер, а Гарсон услышал и в припадке гнева решил отомстить за свою честь.
- А почему бы просто не сказать им правду? Пусть знают, что их драгоценные корпоративные божества для нас хуже гуано. Пусть знают, что мы убили его, чтобы предотвратить сопротивление после захвата.
Работавший за компьютером сказал:
- Если хочешь узнать тайну жизни, не спрашивай военную разведку.
Микрофон Тамары произнес:
- Мы должны им дать версию, которую они могут понять. Мы не можем сказать, что не верим, будто Мотоки супермен. Всю жизнь они верили в превосходство одного класса над другим. И если кто-то рождается не очень умным, это всего лишь возврат к eta, низшему классу. Если кто-то выделяется, значит в нем есть генетический материал высшего чиновника корпорации. И все предсказания исполняются. Поэтому мы говорим им то, что они хотят услышать. Мы говорим, что уважаем их, восхищаемся ими, даже любим их, но мы великие и гордые люди, равные им в их собственной культуре, и решили убить Мотоки только потому, что он оскорбил Гарсона.
Я спросил:
- Ты думаешь, они это проглотят?
- Мы не знаем. Все, кто находился в здании корпорации, мертвы, так что некому будет опровергать нас. Наша подлинная проблема в том, что Гарсон всего лишь военный руководитель, поэтому японцы не видят в нем равного по статусу чиновникам корпорации. Но мы создаем имидж Гарсона даем ему королевское происхождение, делаем его прямым потомком Кортеса; а с материнской стороны он происходит из семьи промышленных баронов. Мы также раздуваем изображение доиндустриальной Испании - даем воинам мечи, как у японцев, представляем итальянских художников почтенными испа