вкус, он выглядел более чем внушительно, настоящий герой древних легенд: высокий, широкоплечий, в широкополой шляпе и развевающемся на ветру белоснежном плаще совершенно неописуемых размеров. Потом он повернулся ко мне лицом — словно почувствовал, что за ним наблюдают — и я увидел, что у этого грозного дяди наличествовала роскошная седая борода и всего один глаз — по крайней мере, второй был прикрыт черной пиратской повязкой.
— Ой! — Тихо сказал я. — Кажется, я знаю, кто это! Да нет, какого черта, это точно он!
Одноглазый, в шляпе… Все сходится! Один, собственной персоной. Он же Вотан, Игг, Видур, и так далее — всего тысяча имен, если верить умным книжкам. Что он здесь делает, хотел бы я знать?! Это же не его улица! Его владения далеко отсюда, на севере… Ох, меньше всего на свете мне хотелось бы с ним сражаться, дружище! Во-первых, он делает это гораздо лучше — если уж безумцы викинги считали его своим богом войны! — а во-вторых… Он мне всегда ужасно нравился, если честно!
— Нравился, или нет… Это не имеет значения, Владыка. Только глупцы сражаются с теми, кого ненавидят.
— А с кем, в таком случае, сражаются мудрецы? — С невеселой усмешкой поинтересовался я.
— Мудрецы вообще ни с кем не сражаются — разве что с собственной глупостью. — Невозмутимо отозвался Джинн. — Это тоже не твой случай, Владыка. Ты — не глупец и не мудрец, а только рука судьбы. Поэтому ты будешь сражаться с кем прийдется — только и всего.
— Ну-ну! — Растерянно буркнул я. И снова уставился на экран телевизора: кажется, там происходило что-то интересное.
«Интересное» — это еще слабо сказано! Одноглазый извлек из-под плаща здоровенный меч — думаю, мне самому эта чудовищная железяка могла бы пригодиться разве что в качестве хорошей штанги, да и то не сейчас, а только после нескольких лет упорных занятий атлетизмом. Было слишком темно, и я не сразу разглядел, что именно он проделывает со своим оружием. Потом понял, и меня слегка передернуло: он аккуратно вспорол свою левую руку, отвел ее в сторону, чтобы кровь не замарала белоснежную одежду, и принялся увлеченно рисовать что-то над низким входом в древний храм указательным пальцем правой руки, время от времени погружая его в рану, как перо в чернильницу. Результат его усилий напоминал зеркальное отражение буквы Z, только углы этого зигзага были острыми.
Покончив с рисованием, одноглазый заговорил — не слишком громко, отрывисто, с неподражаемой уверенностью в своих силах, словно отдавал приказ старому, надежному слуге. Его речь показалась мне незнакомой — и это после всех заверений Джинна, что знание иностранных языков больше не имеет никакого значения! Впрочем, возможно, Один просто произносил какое-то неизвестное мне заклинание…
— Что он делает? — Нетерпеливо спросил я — не то Джинна, не то равнодушное звездное небо над собственной головой. Но они молчали.
— Что ты делаешь? — Сначала этот голос показался мне запаздывающим искаженным эхом моего собственного, потом я понял, что он доносится из телевизора и принадлежит широкоплечему мужчине в джинсах и кожаной летной куртке, который только что вышел откуда-то из темноты и оказался в зоне моей видимости. В его лице было что-то смутно знакомое. Приглядевшись, я чуть не стал обладателем здоровенного синяка на груди: с такой страшной силой бухнулась вниз моя нижняя челюсть. Это был актер Марлон Брандо собственной персоной, но не обрюзгший старик, каким он стал в конце своей биографии, а худой и здорово помолодевший — сейчас он выглядел, как в свои лучшие времена.
— Хотел бы я знать, что он-то здесь забыл?! — Ошеломленно спросил я.
Джинн снова промолчал, но удивленно покосился на меня: кажется, он не ожидал, что среди наших будущих противников у меня обнаружится знакомый.
Впрочем, Марлон Брандо и не был моим знакомым — не в большей мере, чем для миллионов других любителей кино… Пока я удивлялся, этот красавчик энергично наседал на одноглазого.
— С кем ты успел подраться, Один? Неужели сюда приходил этот загадочный убийца?
Или ты просто решил снова навестить Аида и на сей раз выбрал кратчайший путь?… Да ты уже перемазал своей кровью вход в мое жилище! Но зачем?
Просто так, для красоты? Очень мило с твоей стороны, но мне не нравится, если честно… А что это за знак? Опять твоя загадочная дикарская магия? Я думаю, тебе надо срочно перевязать руку. Или ты все-таки собираешься истекать кровью, пока не увидишься с Аидом? Не стоит трудиться: вряд ли он успел протрезветь.
— Не выдумывай, Паллада. — С царственной снисходительностью сказал одноглазый. — Я не собираюсь к Аиду. Он не производит впечатление хорошего собеседника, с которым приятно осушить чарку меда в звездную ночь. Да пес с ним, с твоим родичем! Я только что начертил защищающую руну над входом в твой дом. Этот знак называется Эйваз, и его предназначение — отвращать зло, увеличивать силу и защищать от врагов — именно то, в чем мы сейчас нуждаемся… А перевязывать мою руку нет нужды: рана уже затянулась.
— Так это знак защиты? Спасибо. — Улыбнулся Марлон Брандо. — Думаешь, он поможет?
— Сомневаюсь. — Невозмутимо признался одноглазый. — Если бы я знал имя того, кто охотится за вашими жизнями, от моей защиты было бы куда больше пользы. Впрочем, в отличие от твоих дурней Хранителей моя руна хотя бы не поленится поднять тревогу.
Это — все, что я могу сейчас сделать, но согласись, что это — гораздо лучше, чем ничего…
А когда ты успела снова нацепить на себя это тело, Афина? Скажи, неужели тебе до сих пор не надоело выглядеть подобным образом?
— Мой облик — не твоя забота! — Гордо ответствовал Марлон Брандо. Потом почему-то резко сменил тон и добавил почти виновато:
— Знаешь, сначала это действительно была просто причуда. Но в последнее время это мужское тело кажется мне чем-то вроде теплой одежды… или даже кольчуги. Когда я принимаю его облик, я чувствую себя спокойнее — словно и правда верю, что смерть не узнает меня, если все-таки прийдет за мной. Видишь, Один, я стремительно глупею, как и все остальные — и даже не стыжусь в этом признаться!
— Брандо уже второй раз назвал этого парня Одином, так что я угадал, к сожалению! — Шепнул я Джинну. — Что ж, ничего не попишешь! Но от кого им потребовалось защищаться, хотел бы я знать? От меня, вроде, еще рано — особенно, если учесть, что мы идем в другую сторону… И, между прочим, Один назвал Марлона Брандо Палладой, а потом — Афиной. Неужели это сама Афина Паллада, собственной персоной? И если я все правильно понял, она просто изменила внешность… В таком случае, у этой мудрой — если, конечно, верить мифам! — богини на редкость банальный вкус! Почему именно Марлон Брандо? На ее месте я бы… — Джинн укоризненно на меня покосился. Можно было подумать, что мы сидим в кинотеатре, и я не даю ему спокойно посмотреть фильм.
В общем, я устыдился и заткнулся. Оно и к лучшему: события на экране телевизора были гораздо увлекательнее моего монолога.
Во-первых, там появилось еще одно действующее лицо. Сначала я никак не мог понять, что это за существо. Оно было определенно похоже на очень большую собаку, но я никогда в жизни не видел, чтобы у взрослой собаки была такая непропорционально огромная голова, толстые, как у щенка лапы и подметающие землю уши. Потом я понял, в чем дело, и изумился — уже в который раз за этот вечер! Это была игрушечная собака.
Здоровенный плюшевый пес, который, тем не менее, вел себя как самый настоящий живой домашний любимец: он крутился под ногами, пытался водрузить свои комичные толстые лапы на плечи Одина и восторженно повизгивал.
— Оставь меня в покое, волчий корм! — Сурово проворчал Один. — Еще, чего доброго, перемажешься моей кровью — кто ведает, во что ты тогда превратишься! Хватит с нас и тех чудовищ, которыми населил мир безумец Лодур…
— А может быть, это пойдет ему на пользу? — Рассеянно осведомился Марлон Брандо (у меня пока в голове не укладывалось, что его тело — всего лишь вечерний туалет Афины Паллады).
— Может быть. — Хмуро согласился Один. — Впрочем, этому отродью ничто не поможет стать настоящим зверем… Знаешь, Паллада, я бы не отказался от хорошего ужина — желательно, в твоей компании. У меня был трудный день.
— Мне как раз очень хотелось спросить, где ты пропадал. — Кивнул Марлон Брандо, слегка пригибаясь, чтобы войти в древнее строение. Один последовал за ним, согнувшись чуть ли не вдвое. Внутри помещения было гораздо светлее: здесь горели немногочисленные, но яркие факелы. Я увидел неровные каменные ступеньки, ведущие вниз: судя по всему, маленький храм был не жильем, а чем-то вроде холла — всего лишь входом в просторное подземелье. Мои новые знакомцы торопливо спускались вниз, игрушечный пес вприпрыжку следовал за ними, отчаянно мотая здоровенными ушами.
— Я вызвал сюда всех своих валькирий, — на ходу говорил Один, — потом за полдня облетел с ними все амбы. Убеждал твоих многочисленных родичей, что теперь они нуждаются в хорошей охране. В конце концов, все согласились с моими доводами: смерть Диониса и Афродиты сделала их более сговорчивыми. Да и Арес мне здорово помог: он не постыдился рассказать остальным, что мои воительницы спасли его шкуру.
У него все задатки благородного мужа: он даже готов говорить правду, когда это может принести пользу его друзьям… Только у твоего отца хватило мудрости не вступать со мной в бессмысленные пререкания. Зевс сразу же согласился впустить в свой дом восьмерых валькирий. Даже поблагодарил меня за помощь, в отличие от некоторых…
— Скорее всего, он просто надеется весело провести в их объятиях несколько ближайших ночей! — Фыркнул Марлон Брандо.
— Ну, пусть надеется. — Снисходительно хмыкнул Один. — До сих пор это не удавалось никому, даже мне!
— А ты пробовал? — Не без ехидства спросил Брандо.
— А как ты думаешь! — Расхохотался Один. — Но они обладают удивительным даром ускользать из объятий…
— Так где-то там еще и Зевс сидит! — Растерянно сказал я Джинну. — Шарахнет он меня молнией по темечку, чует мое сердце!