— Разумеется. — Я обернулся к Джинну. — Ты ведь соблаговолишь, дружище?
Помогай ему во всем, ладно? А я пока попробую разузнать, когда нам следует ждать неприятностей, и как они будут выглядеть.
— Ты снова собираешься в гости к нашим врагам? — Шепотом спросил Джинн. Я развел руками с видом мученика: дескать — а что делать, если надо? Ясное дело, я лукавил: надо — не надо, какая разница?! Если бы дело было только в необходимости, я вполне мог бы продолжать пялиться на экран чудесного телевизора Джинна, который по-прежнему находился в моем распоряжении. Но я твердо решил снова нанести Афине и Одину личный визит. Они меня совершенно очаровали, оба. Мне хотелось подружиться с ними, как в детстве хотелось дружить с ребятами не из своего, а из соседнего двора, а еще лучше — с другой улицы: в чужаках всегда есть нечто неописуемо притягательное, по крайней мере, для меня.
Кажется, мой сон ждал меня с таким же нетерпением, как и я его. Стоило мне свернуться клубочком и закрыть глаза — вместо темноты под опущенными веками меня ждал мягкий лунный свет и узкая дорожка между камнями, уводящая на плоскую вершину столовой горы. Защитная руна, старательно начерченная Одином, пропустила меня без возражений, как и в прошлый раз, да и таинственные Хранители не преградили мне путь. Уж они-то знали, что на самом деле меня здесь нет…
Меня ждал сюрприз: никого не было дома. Наверное, этот их военный совет затянулся допоздна. Я лениво подумал, что как был дураком, так им и остался: мне бы сейчас полагалось стойко бодрствовать у телевизора и следить за Олимпийцами, чтобы выведать их драгоценные стратегические секреты, а не предаваться сладким грезам о том, как я скитаюсь по пустому жилищу Афины. Тем не менее, я и не подумал просыпаться. Прошелся по коридору, без особого любопытства заглянул в прохладные темные комнаты. Они были так похожи друг на друга, что я так и не смог определить, какие из них служат спальнями моим новым приятелям, а какие пустуют в ожидании редких гостей. В конце концов я отыскал что-то вроде гостиной, ту самую комнату, в которой мне довелось побывать прошлой ночью, уселся на пол, скрестив ноги — смешно сказать, но я почему-то не решился потревожить своим задом хозяйские ложа! — и принялся ждать. «Если уж я хочу, чтобы они вернулись домой, значит скоро кто-нибудь да появится, — лениво думал я, — это же мой сон, в конце-то концов!» Словно в ответ на мои оптимистические размышления, из коридора послышался голос Марлона Брандо, каковой, вне всякого сомнения, принадлежал Афине: «хорошо, что ты растормошил их, Игг, теперь я удивляюсь, почему ты не сделал этого раньше…» Она осеклась на пороге комнаты, увидев меня. Наверное все-таки не ожидала, что у меня хватит наглости явиться на следующую же ночь, после ее гениального разоблачения.
— Я рад, что ты решил вернуться, гость. Приветствую тебя. — Важно сказал Один. Я сразу понял, что Афина сдержала слово и не поделилась с ним своим открытием: его радость по поводу моего появления была более чем сдержанной, но совершенно искренней.
— Я и сам рад, что решил вернуться. — Улыбнулся я. — Впрочем, я заглянул только на минутку. Хотел узнать, помогли ли вам мои книжки.
— А разве ты не следил за нами в своих снах, как прежде? — Настороженно спросила Афина.
— Я бы и рад, — я развел руками, — но я, знаешь ли, не все время сплю.
Вот, только что задремал и сразу увидел, что пришел к вам в гости, а вас нет дома. Решил подождать и посмотреть, что будет дальше…
— А у тебя, часом, нет желания увидеть сон о том, как ты вместе с нами сражаешься с армией мертвецов? Мы собираемся хорошо повеселиться. — Чувствовалось, что Один только что вернулся с совещания: он тут же попытался взять быка за рога и завербовать еще одного наемника в свое малочисленное, но более чем элитное войско.
— Не знаю… — Нерешительно протянул я, и уже тверже добавил:
— не думаю!
Не люблю сны про войну. Да и зачем я вам нужен? Вояка из меня никудышний.
Афина саркастически усмехнулась краешком марлоновского рта и вышла из комнаты.
Ну да, могу себе представить, насколько комично звучало подобное заявление в устах предводителя той самой «армии мертвецов», с которой они как раз собирались сражаться… Знала бы она, как искренне я сам верил, что говорю чистую правду! Я и в школе-то дрался кое-как: моих познаний в этой немудреной науке как раз хватало, чтобы с горем пополам «сохранить лицо» — не больше!
Через минуту Афина вернулась. Теперь это была именно она — не какой-нибудь дурацкий Марлон Брандо, а та невероятная женщина, которая с самого начала очаровала меня несколько больше, чем я мог себе позволить в данных обстоятельствах. Я заметил, что Одина эта перемена обрадовала не меньше, чем меня самого. «Наверное, он в нее немножко влюблен, — печально подумал я, — или даже не „немножко“… Ничего удивительного, могу его понять!»
— Да, к сожалению я действительно не так безобразна, как мне этого хотелось бы. — Ворчливо сказала Афина, заметив, с каким нескрываемым восторгом мы оба на нее пялимся. — Ничего, переживете!
Один нахмурился, смущенно и сердито, словно его застали за каким-то неприличным занятием, вроде ковыряния в носу. Мне стало смешно и немного грустно: тоже мне, боги! Проблемы этих симпатичных ребят вполне укладывались в рамки какого-нибудь примитивного молодежного телесериала — по крайней мере, некоторые…
— А ты ведь тоже красавчик, гость. — Неожиданно заметила Афина. Ее комплимент прозвучал на удивление ехидно, словно она собиралась тут же посоветовать мне почаще пользоваться каким-нибудь патентованным средством от прыщей и шампунем от перхоти, заодно. — Тебе это никогда не мешало?
— Скорее наоборот, — усмехнулся я, — я бы даже не отказался кое-что подправить и улучшить, чтобы моя жизнь стала совсем уж лучезарной…
— Ну да, ты же мужчина… если, конечно, не притворяешься! — Вздохнула она.
— Куда уж мне… Да и зачем? — Я пожал плечами.
— Ну, не знаю — мало ли, зачем… Мне, например, доставляет удовольствие пребывать в мужском теле, да и нашего Ареса никто не заставляет время от времени превращаться в белокурую красотку — просто ему так нравится…
Скучно всю жизнь оставаться тем, кем родился. — Весело объяснила Афина. — Так что попробуй на досуге, мой тебе совет!
— Мне кажется, что гостя, да еще и такого, которому мы обязаны избавление от напасти, следует не только развлекать беседой, но и щедро угощать. — Заметил Один.
— Ну да, конечно, как я могла забыть, с кем имею дело! Легендарное гостеприимство северных варваров, как же, как же! — Звонко рассмеялась она.
— Ладно уж, Хрофт, не дуйся. Если уж тебе кажется, что в нашего гостя следует запихать как можно больше пищи — значит будем запихивать! Кто я такая, чтобы спорить с тобой, о Отец Мудрости!
Пойду, погляжу, осталось ли хоть что-то в наших оскудевших закромах… — Она вышла из комнаты с таким довольным и злорадным выражением лица, словно собиралась насильно напоить нас с Одином рыбьим жиром, а на десерт подать кипяченое молоко с пенками.
— Я давно не видел Палладу такой веселой. — Задумчиво сказал мне Один. — Ты вернул ей радость, гость. Хотел бы я знать, кто ты! Не из пустого любопытства, а для того, чтобы понять: кем надо быть, чтобы вернуть ей радость?
— Наверное для этого надо быть наваждением, — печально усмехнулся я, — не более того…
— И каково оно — быть наваждением? — С неподдельным интересом спросил Один. — Мертвым я уже был, а вот наваждением — никогда…
— Я тоже был мертвым, — гордо сообщил я, — правда, всего пару раз и совсем недолго…
Если честно, мне совсем не понравилось.
— Мне тоже. — Серьезно кивнул Один.
— А вот быть наваждением — редкостное удовольствие: все равно, что быть живым, только еще лучше. — Доверительно сообщил я.
— Мне понравилось, как ты это сказал. Ты произнес свои нескладные слова, в которых не было ни капли пойла скальной твари, так, что на миг меня посетили все твои чувства.
Это великий талант — говорить так, гость! Ты мог бы стать знаменитым скальдом…
— Скальдом? Я уже пробовал однажды, получилось не очень-то. — Смущенно признался я. — Правда, тогда я был ужасно молодой и такой глупый — завидки берут!
— Значит тебе следует попробовать снова. Глядишь, теперь получится. Ты не кажешься мне молодым, хотя на твоем лице отпечаталось не слишком много свидетельств прожитых лет. — Обнадеживающе заметил он. Мне показалось, что теперь Один смотрит на меня с явной симпатией — насколько его единственный глаз вообще был способен выражать мало-мальски теплые чувства.
— Ладно, я попробую, — улыбнулся я, — если еще успею…
— Все можно успеть, — строго сказал Один, — даже за день до Последней Битвы еще можно успеть сделать все, что должно. Если бы я так не думал, я бы уже давно узнал на собственной шкуре, что такое отчаяние…
— Что ж, я рад, что ты до сих пор не знаком с его горьким вкусом, от которого сохнут губы и появляются слезы на глазах…
Один поморщился.
— Не продолжай, гость. Ты слишком хороший скальд! Если ты произнесешь еще несколько слов, я, чего доброго, сам почувствую этот проклятый вкус…
— Извини. — Удивленно сказал я. — Но думаю, что дело не в моих гипотетических талантах. Просто ты сам — гениальный слушатель.
— Это почти правда. — Спокойно согласился он. — Больше того: я — единственный НАСТОЯЩИЙ слушатель. Всякий скальд слагает слова в строчки лишь для того, чтобы доставить мне радость, даже те, кто не подозревает о моем существовании — и горе тому, чьи труды не достигли моего слуха! В его стихах не будет силы: как бы мастерски не сплетал он слова, без моей помощи они не найдут путь ни к одному из сердец…
— Теперь все ясно: уж мои-то труды явно не достигали твоего слуха! — Рассмеялся я. — Оно и к лучшему: по крайней мере, сегодня мне не приходится краснеть.
— Веселитесь? Ну-ну… Впрочем, это не так плохо: наконец-то в моем доме хоть кто-то веселится! А то в последнее время здесь уже стены стонут от наших с Одином угрюмых рож… — Афина вернулась к нам в главе целой армии своих больших оживших игрушек — Любимцев, как она их называла. Эти трогательные мохнатые существа тут же принялись хлопотать, торопливо расставляя где попало многочисленные мисочки и кувшинчики. У меня создалось впечатление, что их хозяйка велела им с максимальной скоростью загромоздить посудой все свободное пространство, не слишком заботясь о правилах сервировки: один из драгоценных сосудов они умостили точнехонько между носками моих сапог. Я выразительно потоптался на месте, рыжий плюшевый медвежонок виновато пискнул и торопливо потянул посудину в самый дальний угол. Мне оставалось тихо умиляться…