— Враки! — Хмыкнул я. — Всего-то недельку мы его так подержали, а шуму было!
— Да, так часто бывает. — Сдержанно улыбнулся Улисс. — Людская молва беззастенчиво преувеличивает страдания великих, но обходит равнодушным молчанием бедствия всех прочих… Но где мне его искать?
— Искать его тебе прийдется до скончания времен, и даже дольше, если я не помогу.
Есть один способ… — Тут я крепко задумался, поскольку не хотел давать в руки этому пройдохе ни одного обрывка своего сокровенного знания: вдруг он из тех редких мудрецов, которые могут вообразить, каков океан, глядя на каплю воды?
Поразмыслив, я решил: пусть его, догадывается, если сможет, невелика беда!
Изучение моей магии требует времени, а времени ни у кого из нас уже почти не осталось… Я извлек из-за пояса нож, на костяной рукояти которого было вырезано одно-единственное украшение: крест не правильной, несимметричной формы — руна Наутиз, самая опасная из моих рун, несущая не смерть, а порабощение, которое хуже смерти…
Я испытующе посмотрел на Улисса. Мне показалось, что он готов слушать, и я заговорил.
— Тебе надо отправиться к пределам Утгарда — это место, где Локи предпочитает проводить свои дни. Утгард очень далеко отсюда… впрочем, было бы правильнее сказать, то он просто НЕ ЗДЕСЬ, поэтому ни один смертный, даже такой ловкий, как ты, не способен добраться до окраин Утгарда. Но это — не твоя забота: мой конь отнесет тебя туда за несколько часов. После того, как Слейпнир опустит тебя на землю, ты должен идти прямо на север, не сворачивая и не останавливаясь — пока хватит сил. Когда поймешь, что больше не можешь сделать ни шагу, остановись, вонзи этот нож в землю и призови Лодура. Просто выкрикни его имя, громко и повелительно — этого достаточно. Видишь узор на рукояти ножа? Этот знак сковывает волю и принуждает. Его силы хватит, чтобы заставить Локи явиться на твой зов и удержать на месте — может быть, четверть часа, может быть больше: я не знаю, насколько он сейчас силен… Поэтому тебе прийдется поторопиться.
Говори ему хвастливые речи, как я тебе советовал. Скажи, что твой господин искушен в магии рун. Для Локи это будет серьезный удар: он сам так и не смог достичь вершин в искусстве хитросплетения знаков, как ни старался…
— Да, я понял. — Кивнул Улисс. — А теперь скажи мне, Один: у меня есть хоть какой-то шанс уйти от него живым? Эта твоя руна — она защитит меня от его гнева, или же мне следует полагаться только на собственные силы?
— Лучше полагайся только на себя. Наутиз подчинит себе его волю, но ненадолго. А потом тебе может достаться на орехи… — Я решил, что должен говорить с ним откровенно: от его усердия слишком много зависело!
— Хорошо, — спокойно откликнулся он, — так я и думал… А вы не будете возражать, если я сначала нанесу визит тому, кто якобы является моим «господином»?
— Зачем это? — Нахмурился я.
— Если я узнаю, каков из себя этот предводитель мертвецов, и что делается в его войске, мои речи будут звучать правдоподобнее. — Объяснил Улисс.
— И только? — Настороженно спросила Афина.
— Возможно, он сочтет меня своим другом и даст мне оружие, которое поможет мне выстоять в беседе с Локи. — Задумчиво объяснил Улисс. — Если вы не можете дать мне защиту, ее следует искать у другого могущественного существа — почему бы и нет?
— Имеешь право. — Вздохнула Афина. — Не я дала тебе жизнь — я только научила тебя ловко ускользать от смерти — впрочем, ты оказался весьма способным учеником… Что ж, я не стану требовать, чтобы ты легко расстался с жизнью!
Ладно, Улисс, можешь отправляться к этому… надо же: я до сих пор не знаю, как его зовут! Вызнай, ладно?
— Сделаем. — Улыбнулся Улисс. — Если у него есть хоть какое-то имя, ты скоро его узнаешь, Паллада!
— И вот еще что… — На губах Марлона Брандо снова заиграла странная улыбка Афины, которая так мне не понравилась несколько часов назад. — Ты передашь ему мое послание. Только не в начале беседы — чтобы не вызывать ненужных подозрений!
— а перед тем, как попрощаться.
— Передам. — Покорно кивнул он.
— Только не забудь переменить внешность прежде, чем бежать на свидание! — Насмешливо сказал я Афине. — А то срам будет великий!
— Не забуду. — Невозмутимо кивнула она.
Мое настроение совершенно не тянуло на настроение предводителя только что победившей армии. Я чувствовал себя опустошенным и печальным — не самое лучшее сочетание! Вообще-то, мне полагалось торжествовать: сегодня я в очередной раз превзошел собственные представления о возможном — небрежным движением руки отражал хваленые зевсовы молнии, даже те, что полыхали за несколько миль от моей макушки, заставлял подниматься к небу струи горячего песка, заклинал ветер, одним словом, творил черт знает что, и наши храбрые летчики были в восторге от моей удали.
Теперь они слонялись на почтительном расстоянии от моей грозной персоны и буравили меня верноподданническими взглядами. Эти грозные дяди походили на стеснительных фанов какой-нибудь дурацкой поп-звезды: меня не покидало ощущение, что ребята собираются попросить у меня автограф, а еще лучше — лоскут от моей рубахи, чтобы хранить его в изголовьи всю оставшуюся жизнь — черт, не так уж и долго!..
— Нерон был дурак! — Задумчиво сказал кто-то за моей спиной.
— Почему? — Изумился я. Обернулся, увидел Анатоля и обрадовался: до сих пор этот парень почти всегда ухитрялся поднять мне настроение. — Садись рядом. — Я похлопал по теплому песку неподалеку от собственной задницы. — И объясни мне, ради всего святого: с чего ты вспомнил Нерона? Ты его только что встретил?
— Да нет, бог миловал. — Улыбнулся Анатоль. — Просто вспомнил… Ты ведь знаешь эту историю о том, как Нерон отдал приказ поджечь Рим? А потом созерцал сполохи пожара с холма и пытался сложить песню… — Я кивнул, и он продолжил:
— Я хочу сказать, что Нерон здорово ошибался, когда рассчитывал вдохновиться зрелищем горящего Рима.
Хорошему поэту вполне достаточно того Рима, который горит в его собственном сердце…
— А если ему просто хотелось увидеть, как горит Рим?
— УВИДЕТЬ, как горит Рим может только тот, кто горит вместе с Римом, а не тот, кто взирает на это с холма. Есть же разница!
— Есть. — Согласился я. — А с чего это ты его вспомнил?
— Можно сказать, что сегодня я сам впервые «оказался в горящем Риме». — Вздохнул он. — Прежде я был таким же дураком, как Нерон… Видишь ли, я тоже думал, что «смотреть с холма» — вполне достаточно!
Потом Анатоль ушел, мечтательно сказав, что собирается поспать. Я мог только позавидовать: упрямец Морфей по-прежнему не желал одарить меня своими милостями… Больше меня никто не беспокоил, даже Мухаммед не заявился: видимо он расстелил свой коврик для намаза и бурно общался с Аллахом, которого сам же когда-то и выдумал. Джинн, вероятно, находился где-то поблизости, но ничем не выдавал своего присутствия. Так что я мог сколько угодно наслаждаться одиночеством, жрать его большими ложками — лишь бы не захлебнуться!
Незадолго до рассвета я услышал тихое поскрипывание песка где-то в темноте. Мой щит хранил спокойствие, он даже не дрогнул — значит, ко мне приближался не враг.
Выразить не могу, как это меня радовало: признаться, я все время ждал нового визита своих индейских недоброжелателей. Их неторопливость была хорошим подарком, но меня она даже настораживала. Что толку? Смерть тоже не слишком торопится на свидание с каждым из нас, иногда она демонстративно медлительна, и мы начинаем надеяться, что она вообще никогда не появится на нашем пороге, но однажды она все-таки приходит…
Я обернулся и увидел невысокого мужчину средних лет — из тех неприметных ребят, чью внешность можно описывать десятками неуверенных предложений, но поток слов так и не даст никакого представления об их облике. Мой незнакомец был обладателем самого заурядного из человеческих лиц: оно не было ни красивым, ни уродливым, и самое главное — оно не было запоминающимся. С таким парнем можно познакомиться и провести в его обществе несколько часов, а на следующий день вы не узнаете его, столкнувшись нос к носу у входа в подземку… «Один из летчиков — так, что ли? — Неуверенно подумал я. — Пришел ко мне, чтобы заявить, что предпочитает летать на каком-нибудь „фантоме“, а не на музейном „мессере“ времен Второй Мировой… Оно и понятно: я еще удивляюсь, что до сих пор никто не забастовал. Это же только бедняга Геринг думает, что снабдил своих ребят последним словом авиационной техники!» Впрочем, я уже тогда понял, что никакой это не летчик — просто мне позарез требовалась хоть какая-то, пусть притянутая за уши, зато разумная и успокоительная версия происходящего. Очень уж не хотелось думать, что один из индейских богов принял неприметный человеческий облик, чтобы нанести мне очередной дружеский визит, да еще и умудрился как-то усыпить бдительность моего чуткого щита… Моя правая рука совершенно самостоятельно опустилась на рукоять ятагана, мускулы напряглись, перенося вес тела на ступни и колени — поза, в которой я сидел прежде, осталась почти неизменной, но теперь, чтобы вскочить на ноги, мне понадобилось бы короткое мгновение, а не несколько тягучих секунд.
— Я не враг. — Поспешно заявил незнакомец. Очевидно, мои машинальные приготовления к возможной драке не ускользнули от его внимания.
— О'кей, не враг, так не враг. — Согласился я. — А кто ты, в таком случае? — В этот момент я наконец-то понял, что так насторожило меня в этом незнакомце: я был готов поклясться, что он — не из моего войска. Понятия не имею, откуда взялась такая уверенность: я с самого начала знал, что он не один из моих людей — просто знал, и все тут!
— Я — тот, кого когда-то звали Улиссом. Думаю, тебе знакомо это имя, правда?
— Правда. — Удивленно ответил я. — Ты — Одиссей? Который из книжки? С ума сойти можно!
— Да, я тоже читал Гомера, и не раз. — Улыбнулся он. — Забавно было наблюдать, как меняется текст от столетия к столетию, от перевода к переводу… Приятно читать о собственных приключениях! Впрочем, там с самого начала было не так уж много правды…