ам он упорно считает себя одним из смертных. По мне, так его давно следовало бы отправить в Хель и забыть, где его могила — все лучше, чем ломать себе голову, пытаясь угадать, какого рода пакость он сейчас обдумывает! Но мне кажется, что это не на шутку опечалило бы Афину.
Их отношения весьма смахивают на родственные: Улисс ее обожает, доверчиво смотрит ей в рот и охотно верит каждому слову, хотя сам непрерывно врет и ей, и всем остальным, все глубже увязая в паутине собственных незамысловатых хитростей. Про себя я окрестил этого бродягу «племянником», хотя мне отлично известно, что он не является сыном одного из многочисленных братьев или сестер Паласы.
Кстати сказать, бродяга Улисс уже давно не совал к нам свой хитрющий нос — и правильно делал! Так что я оставался единственным гостем Афины.
Впрочем, нашу с ней жизнь трудно назвать уединенной: на ее амбе полным-полно Любимцев и Хранителей, как и у каждого Олимпийца. Честно говоря, даже я до сих пор не могу постичь странную суть этих непостижимых беспокойных тварей…
Мои ноги наконец-то ступили на твердую землю, и это было чертовски приятно.
— Ты совсем не бережешь свою летающую машину… и своих пассажиров, заодно! — Сердито сказал я Афине. — Эта посадка душу из меня вытрясла!
— Во-первых, я здорово сомневаюсь, что у тебя есть душа, Один! — Весело отозвалась она. Мне оставалось только нахмурить брови: иногда эта сероокая мелет что попало, как перепивший берсерк! Она легко спрыгнула на землю, окинула хозяйским глазом окрестности, рассеянно погладила черного кота, нарисованного на хвосте аэроплана — словно кот был живым существом, настоящим зверем, способным обрадоваться ее ласке — и сердито уставилась на меня. — А во-вторых, я тебе уже сто раз говорила, что мой аэроплан — не какая-нибудь безымянная «летающая машина», его зовут Бристоль, а если хочешь показаться ему учтивым, к имени «Бристоль» следует добавлять «Эф два Бэ Файтер»… уж не знаю, что означают эти загадочные «Эф два Бэ», но «Файтер» переводится как «истребитель».
— Того парня он, тем не менее, так и не истребил! — Зло ухмыльнулся я.
— Какого парня? — С любопытством спросил Дионис. Он уже давно стоял за моей спиной, вежливо выжидая удачный момент, чтобы вмешаться в нашу беседу.
На сей раз его лицо не представляло собой ничего выдающегося — кажется, эта помятая рожа принадлежала какому-то человеческому шуту, или, как говорят Олимпийцы, «комедийному актеру» — но я еще не опустился до того чтобы убивать все свое время на созерцание иллюзорных событий никчемной человеческой жизни, именуемых «кинематографом», а посему не мог сказать наверняка… Эти дурни Олимпийцы совершенно помешаны на кинофильмах и киноактерах, так что безумная страсть Афины к обличью Марлона Брандо — это еще цветочки, большинство ее родичей меняет свой облик чуть ли не по дюжине раз на дню. Их лица редко соответствуют моим представлениям о том, как должны выглядеть боги, но вразумлять их бесполезно…
— Что ты здесь делаешь, Бромий? — Весело спросила Афина. — Решил помочиться в мой бензобак? Очень мило с твоей стороны, но ты же знаешь, я предпочитаю традиционное топливо.
— Я просто зашел в гости. — Улыбнулся он. — Мы редко ходим друг к другу в гости, и это не есть хорошо…
— Ну да, так мало поводов устроить вечеринку! — Фыркнула Афина.
— А мне не нужен повод, чтобы устроить вечеринку, поскольку самые лучшие вечеринки устраиваются без всякого повода. — Спокойно ответил Дионис. — Уж ты поверь крупнейшему специалисту в этом вопросе, дорогая! Или ты сейчас «дорогой»?
С тобой никогда не знаешь, как остаться вежливым… Так какого это парня вам не удалось истребить?
— Да так, один мираж в пустыне. — Отмахнулась Афина. — Бедняга Игг наконец-то встретил своего легендарного великана Сурта — правда, пока без огненного меча.
Очень симпатичный великан… да и не великан он вовсе!
— Какого великана? — Ошалело спросил Дионис.
— Какого, какого… Ты слишком много пьешь и слишком мало читаешь, Сабазий! Вот если бы ты выбрал время порыться в гнилье, которое хранит в своем изголовье наш общий друг, — последовал ироничный поклон в мою сторону, — ты бы уже знал, кто такой великан Сурт, зачем ему огненный меч, и так далее. Какой ты у нас все-таки необразованный!
— У каждого свой способ коротать время. — Пожал плечами Дионис. — Перестань ворчать, Паллада. Я прилетел сюда, чтобы угостить тебя лучшим вином, какое только можно найти под этим несчастным небом… и я буду рад, если ты, Один не станешь говорить, что спешишь удалиться — ибо твое общество всегда доставляет мне радость.
— Ну хоть кому-то мое общество доставляет радость! — Насмешливо улыбнулся я. — Что ж, спасибо на добром слове, Дионис.
— Что за странная идея: устраивать вечеринку именно на моей амбе! Слетал бы ты к нашему папочке, Бахус: уж он-то всегда готов повеселиться. — Вздохнула Афина.
Впрочем, лицо Марлона Брандо показалось мне вполне довольным. Было совершенно ясно, что у Афины нет серьезных возражений против небольшой дружеской пирушки, скорее наоборот!
— Что касается нашего отца… С тех пор, как Зевс облюбовал для себя тело какого-то дряхлого русского правителя, не так давно переправившегося через Стикс, с ним стало совершенно невозможно иметь дело! — Вздохнул Дионис. — Во-первых, он очень неразборчиво говорит. Впрочем, это даже к лучшему, поскольку теперь Зевс предпочитает не полагаться на импровизацию, а зачитывает вслух заранее написанные речи. Если учесть, что тексты выступлений пишет отнюдь не он, а его очередной мальчик из смертных, да еще и журналист по профессии — можете себе представить, что он метет! И вообще, видеть Вседержителя с этими дурацкими, словно наклеенными, черными бровями, в каком-то жутком одеянии, с кучей блестящих значков на груди… Сразу вспоминаешь, что мы на пути в Тартар, да еще и думаешь: «скорее бы»!
Знаешь, Паллада, я — не любитель напиваться с горя.
Встреча за чашей вина должна быть радостной, а какая уж тут радость!
Поговорила бы ты с ним, что ли…
— О чем? — Фыркнула она. — Зевс имеет такое же право развлекаться, как и все мы. И если это ужасное тело с бровями его действительно развлекает — что ж, остается только порадоваться, что и на его долю выпало одно из земных наслаждений!
— Да уж, умеешь ты обращаться со словами! — От души рассмеялся я. — «Одно из земных наслаждений» — это надо же! Из тебя вышел бы хороший скальд, Паллада.
— Но ему действительно кажется, что это хорошая шутка. — Печально улыбнулась Афина. — Ты же знаешь, Один: мы все давно утратили разум. И не вина Зевса, что его безумие действует на нервы остальным — таким же безумным, как он сам… Ты предлагал нам немного повеселиться, Бахус?
Ликуй, бездельник: мне кажется, я переживу, если сегодня это случится именно на моей амбе… Присоединишься, Игг?
— Почему бы и нет? Сегодня мне действительно не помешает немного повеселиться. Не так уж часто мне доводится бражничать в твоей компании. А скоро нам всем будет не до этого…
— Передать тебе не могу, как меня это радует. — Твердо сказала она. — Если уж нам суждено погибнуть в последней битве — пусть так, ничего не попишешь. Все лучше, чем сходить с ума от праздности и томительного ожидания неизвестно чего… В общем, я даже рада, что этот твой «великан Сурт» уже в пути.
— Вы так и не объяснили мне, что это за «великан Сурт» такой. — Жалобно заметил Дионис. — И откуда он взялся? И почему ты, Один, выглядишь, так, словно твоя жизнь уже закончилась, а Паллада сияет, как новенький щит из кузницы Вулкана?
— Потому что… — Начал было я, и тут же умолк, поскольку понял, что не хочу отвечать на его последний вопрос, по крайней мере, сейчас. — А черт его знает, почему! — Весело завершил я.
Я сидел на камне и равнодушно думал о предстоящей встрече со Сфинксом.
Аллах говорил, что эта тварь уже давно стережет так называемое «мое оружие» — я здорово надеялся, что легендарная кошка не согревает своим волшебным задом вход на какую-нибудь секретную военную базу! Только бегать по пустыне с атомной бомбой под мышкой мне не хватало… Я лениво улыбался своим дурацким мыслям и пытался понять: а как, собственно, я буду ее разыскивать?
Но она пришла сама. Бесшумно подкралась сзади и положила мне на плечо мягкую, тяжелую кошачью лапу. Я обернулся и изумленно покачал головой: фантастический облик этого существа вполне мог бы оказаться последней каплей, способной подточить бастион моего здравого смысла — если бы этот самый бастион не сдался без боя задолго до нашей встречи…
Она была далеко не такая огромная, как мне почему-то казалось в те благословенные времена, когда я не назначал свидания сфинксам, и вообще считал их персонажами каких-то занудных древних мифов. Немного крупнее африканского льва, раза в полтора, не больше. Лицо у нее было вполне человеческое — заурядное, некрасивое лицо немолодой женщины. Грузное, мускулистое кошачье тело самым нелепым образом дополнялось обыкновенным дамским бюстом, изрядно обвисшим — честно говоря, на ее месте я бы непременно попытался прикрыть эту красоту первой попавшейся тряпочкой!
Сфинкс в бюстгальтере — полагаю, что это довольно дикое зрелище, но хуже, чем есть, трудно себе представить! Впрочем, она не была лишена некоторого странного шарма.
Обаянием такого рода нередко обладают пожилые школьные учительницы с несложившейся личной жизнью: вроде бы совершенные стервы, но время от времени понимаешь, что дорого дал бы за одну-единственную улыбку этой издерганной сумасшедшей тетки! Что-то неописуемое прячется на дне их шальных глаз, и я разглядел это самое «неописуемое» в глубине неподвижных зрачков Сфинкса. Голос у нее тоже был вполне учительский: хорошо поставленный голос человека, привыкшего выступать перед большой аудиторией.
Странно, вообще-то: откуда у Сфинкса могла взяться эта самая «большая аудитория»?
— Ну вот ты и пришел ко мне, Владыка. — Важно сказала она, с интересом оглядывая меня с ног до головы. — Вообще-то, я предполагала, что это случится гораздо раньше.