По большому счету, это — единственное по-настоящему честное предложение, которое может сделать полководец своим солдатам… А потом я повернулся лицом к Змею и устремился вперед, а когда первая капля ядовитой тьмы соприкоснулась с моей кожей, нахально расхохотался: «ну ладно, еще одной жизнью меньше, тоже мне несчастье!» Признаться, мне немного не хватало Джинна и его насмешливого глухого голоса, он непременно сказал бы мне сейчас: «Зачем так много эмоций, Владыка?» — или что-то в таком духе, а потом не поленился бы нажать на кнопку и врубить мое любимое «Innuendo», чтобы я, дурак, вспомнил, что могу быть «всем, чем захочу», и не пер на это непостижимое чудовище, как контуженный герой Мировой войны на вражеский танк, но поскольку мой мудрец был где-то далеко, я продолжал корчить из себя последнего солдата всех времен и народов, с идиотской ухмылкой блаженного отвоевывая у Вечности метр за метром безнадежно мертвой земли…
А потом я — невменяемый, оплеванный тьмой, но все еще живой, несмотря ни на что — оказался совсем рядом с пятном тьмы, которое было пастью Змея. Она больше не пугала и не завораживала меня — наверное, просто потому, что я слишком устал, и к тому же успел привыкнуть к факту ее существования, принять ее как малоприятный, но вполне обыденный фрагмент реальности. Я не раздумывая шагнул вперед — это не было осознанным решением, просто я даже не успел подумать о том, что можно притормозить — и только сейчас с изумлением понял, что за моей спиной полным-полно желающих повторить мой нечаянный подвиг: мои спутники, мои невезучие ландскнехты, которым я с самого начала не сулил никакого жалования и даже не обещал отдать им Вечность на разграбление, мои «мертвые духом», ненадолго восставшие из своих могил, мои бессмертные герои и перепуганные дети — черт бы их побрал! — слишком серьезно отнеслись к нелепому приказу своего непутевого полководца, безвкусному лирическому восклицанию, неуместной цитате: «кто любит меня, за мной!» Их можно понять: вообще-то, в этой фразе действительно есть что-то неотразимое!..
Нас было так много, что глотка Змея оказалась слишком тесной для нас, я явственно услышал тихий царапающий звук, что-то вроде покашливания — «ага, подавился, гад!» — злорадно подумал я, пробираясь все глубже, а потом обступившая нас темнота вдруг рассыпалась, превратилась в мириады невесомых хлопьев, которые медленно оседали на землю и исчезали, соприкасаясь с ее теплой поверхностью — таяли, как непутевый майский снег под лучами полуденного весеннего солнца. Случилось то, о чем я смутно знал с самого начала: наваждение рассеялось, никакого Мирового Змея больше не было, а я еще был, и мои люди оставались рядом со мной, ошеломленные собственной дерзостью и сказочной фальшью счастливого финала.
— Воля Аллаха свершилась, Али! — Воскликнул Мухаммед. — Ты одолел все зло этого мира, и теперь…
— «Все зло этого мира?» Да ну тебя, куда уж мне! И боюсь, что как раз Аллах будет не слишком мною доволен. — Тихо сказал я. — Вообще-то, мы с ним договаривались совсем о другом… ну да ладно, плевать! Ты здесь еще, Отец Битв?
— Да, здесь. — Судя по его тону, Один был весьма удивлен тем, что он до сих пор никуда не подевался.
— Вот тебе и твой хваленый Рагнарёк! Какое-то дурацкое наваждение, не более того…
Ты рад? — Спросил я.
— Я мог бы сказать, что рад — дабы доставить тебе удовольствие — но я больше не знаю, что такое радость. — Обстоятельно объяснил он.
— Я тоже. — Понимающе кивнул я. — Того парня, который это знал, больше нет… А я — так, незваный гость в его подержанном теле…
— Кем бы ты ни был, но тебе удалось победить судьбу. — Я услышал мелодичный голос эльфа и лениво удивился: неужели и эти загадочные ребята поперли следом за мной в пасть Змея?! Уж им-то это точно на фиг не было нужно…
— Вопрос в том, стоило ли ее побеждать? — Печально добавил эльф. Вместо того, чтобы пройти через Врата, ты разнес их в клочья — и что теперь?
— Теперь? Теперь ничего, наверное. — Флегматично ответил я. — Знаешь, у меня в свое время был один приятель… Когда он напивался, ему повсюду мерещился Махатма Ганди — вместо зеленых чертиков! — и он начинал истошно вопить: «все что мог, я для индийского народа сделал!» Так вот, я тоже сделал все, что мог… и чего не мог, заодно!
— А солнце все-таки погасло, да? — Жалобно спросила Доротея. — Я думала, что теперь оно снова появится на небе, станет светло, и все вернется…
— Напрасно ты так думала. — Сухо сказал я. — Мы все были молодцами и действовали так хорошо, как могли, но никаких наград нам не светит. Это было ясно с самого начала — разве не так?
— Ты слишком жесток. — Мягко сказал эльф. — Твои люди переступили через себя, чтобы последовать за тобой — можешь мне поверить, им было куда труднее, чем тебе!
— Я не жесток. — Вяло возразил я. — Просто мне нечего им предложить, дружище…
— Есть. — Твердо сказал эльф. — Ты ведь обещал Афине, что все смогут «уйти вместе с ветром», но когда дошло до дела, ты почему-то отпустил только ее… Неудивительно, что она тебя укусила!
— Стерва. — Нежно сказал я. — Маленькая кусачая сероглазая стерва! Злая, но справедливая… Если бы этот чертов ветер принес ее обратно… Но он не принесет, правда?
— Не принесет. — Согласился мой сладкоголосый собеседник. — Тебе ничего не светит, Владыка! Ничего, кроме вечного одиночества — ибо такова плата за могущество, ты и сам знаешь! А теперь призови ветер, полководец. Посмотри на своих солдат: они легки и свободны, и их глаза блестят, как глаза бессмертных — отпусти их с миром!
— Да, конечно. — Устало сказал я. — Странно, я только сейчас понял, что сознательно удерживаю их при себе — потому, что смертельно боюсь остаться один, на краю умирающего мира, под этим переменчивым небом, не похожим на то, под которым я привык бродить… Спасибо тебе, дружище! Хорошо, что вы были рядом со мной — хотя я-то думал, что мне понадобится помощь совсем другого рода: мочиться с драконами, и прочая романтическая чушь…
— Я понимаю. — Сочувственно сказал кто-то из эльфов. — Действительность всегда проще… и гораздо страшнее, правда? Вокруг полным-полно драконов, которые то и дело пожирают нас заживо — день за днем, так что мы перестаем обращать на них внимание и считаем, что это и есть нормальная человеческая жизнь…
— Это правда. — Кивнул я. — Ты говоришь так, словно знаешь, что это такое — быть человеком. Впрочем, наверное, ты действительно знаешь…
А потом я лег на спину, закрыл глаза и расслабился — я откуда-то знал, что мне не прийдется призывать ветер, на этот раз от меня требовалось только одно: НЕ МЕШАТЬ его прохладным потокам пронестись над моей головой, стирая остатки реальности, как пыль с подоконника…
— Ты еще здесь, Али, или с нами осталось только твое бренное тело? — Голос Мухаммеда вернул меня к жизни — не могу сказать, что я был готов к ней вернуться! Это самое «бренное тело» мучительно ныло, словно меня в течение долгого времени подвергали жестоким пыткам, или пытались на старости лет обучить основам акробатики, голова весила несколько тонн, а на душе дружно скребли все представители кошачьего племени, включая Настасью Кински и Малколма Макдауэлла из одноименного кинофильма…
— Я еще здесь. — Наконец признал я, закончив малоутешительную ревизию собственных потрохов. — И ты еще здесь? Почему ты не ушел?
— Как я мог уйти? Я жду, пока нас с тобой призовет Аллах. — Невозмутимо объяснил Мухаммед. Я вспомнил о его талантах и поморщился: уж если этот дядя вбил в свою упрямую голову, что нам срочно надо к Аллаху, значит, так оно и будет, и не отвертишься!
— Это было самое восхитительное зрелище. Жаль, что ты его не видел… — Я обернулся на этот голос и даже не сразу узнал Одина: он показался мне помолодевшим — глубокие морщины на его лице разгладились, на губах блуждала мечтательная улыбка.
— Чего я не видел? — Я невольно улыбнулся ему в ответ.
— Ты не видел, как уходили твои люди… и не только они, конечно! И мои родичи, и Олимпийцы, и эльфы, и еще какие-то твари — я и не заметил, когда и откуда они появились! Но ушли они все вместе, словно между ними никогда не было никаких различий… С юга дул удивительный ветер — его потоки были окрашены в дивные цвета, названия которых я не знаю. Он унес всех, и по их лицам можно было понять, что они весьма довольны своей участью…
— А почему ты не ушел вместе со всеми — если уж тебе так понравился ветер? — Осторожно спросил я. В глубине души я подозревал, что этот гордец просто побрезговал разделить общую судьбу — ребята вроде Одина всегда предпочтут попасть в ад для избранных, если им скажут, что рай — для всех…
— Я хотел уйти с ними. — К моему удивлению, мечтательная улыбка Одина на мгновение стала по-настоящему печальной. — Но знаешь… я ведь подслушал, о чем ты там шептался с эльфами!
— Да? Ну и что? — Искренне удивился я, пытаясь припомнить, о чем шла речь.
— Ты признался им, что боишься остаться в одиночестве. — Объяснил Один. — А ведь я — твой должник! Мне было неведомо, что твой соратник тоже пожелает остаться, впрочем, это ничего не меняет… Мы с тобой неплохо ладили, даже когда были врагами, и я подумал, что могу тебе пригодиться —.что бы не случилось!
— И ты решил составить мне компанию? Спасибо, дружище! — Я не знал: плакать мне, или смеяться. Вот уж не ожидал, что грозный скандинавский бог возьмется опекать меня, как своего любимого племянника!
— Видите, что происходит? Небо опускается. — В голосе Мухаммеда не было никакой тревоги, он просто сообщал нам новость, которую лучше знать, так говорят: «дождь пошел» — тому, кто собирается выйти из дома.
— Как это — «опускается»? — Изумленно спросил я. Задрал голову вверх, и подавился собственным вопросом: небо действительно приближалось к земле, оно уже было не правдоподобно, чудовищно близко. Я растерянно подумал, что еще немного — и можно будет дотянуться рукой до сияющих созвездий, которые по-прежнему толпились на его темной поверхности.
— Приехали. — Упавшим голосом сказал я. — На