— Извините, я был занят! — Фыркнул я. Странное существо совершенно не оценило мою иронию: оно равнодушно кивнуло и устало опустилось на песок — приняло классическую позу, в которой обычно пребывают все сфинксы на многочисленных скульптурных изображениях.
— Мне сказали, что вы храните какое-то оружие… — Вежливо начал я.
— Не «какое-то», а твое собственное оружие, Владыка. — Менторским тоном поправила она. — Ты сам отдал мне его в начале Смутного Времени и просил посторожить, пока ты не вернешься.
— Правда? — Удивился я. — А вы уверены, что это был именно я? Я, конечно, рассеянный парень, но не настолько же…
— Разумеется, ты все забыл. — Кивнула она. — Так было предначертано. У всякого своя судьба, и твоя судьба — это забвение… Но теперь ты пришел ко мне, чтобы все вспомнить. Я тебе помогу, Владыка.
— А если я не хочу ничего вспоминать? — Осторожно спросил я. — Мало ли, что может выясниться… Может быть, обойдемся без оздоровительного сеанса?
— Я знаю, что ты не хочешь вспоминать. — Кивнула Сфинкс. — Но иногда случается так, что желания не принимаются в расчет — даже твои желания, Владыка!
— А почему ты называешь меня «владыкой»? — Поинтересовался я.
— Потому, что мы были знакомы в те времена, когда ты безраздельно владел всем, что встречалось на твоем пути. — Неопределенно объяснила она. — Теперь эти времена начинаются снова, Владыка. Ты не рад?
— Счастлив, как слон после трехведерной клизмы! — Буркнул я, отворачиваясь от пронзительного взгляда ее золотистых глаз: он беспокоил меня, как назойливое прикосновение шершавой руки к обожженному солнцем телу, когда, вопреки здравому смыслу, ты чувствуешь, что с тебя медленно снимают кожу.
— Ты помнишь загадку, которую загадал мне перед тем, как уйти? — Неожиданно спросила она.
— Как я могу помнить какую-то загадку, если не помню всего остального? — Раздраженно поинтересовался я.
— Это была очень смешная загадка, Владыка. — Мягко сказала она. — Даже мне тогда стало смешно, хотя в те дни меня печалила предстоящая разлука с тобой. Про юношей, склонных к мужеложеству… Неужели не помнишь?
— Час от часу не легче! — От неожиданности я рассмеялся, так неудержимо, словно делал это в последний раз. — И что это за история?
— Множество юношей предаются мужеложеству, выстроившись в ряд, один за другим. — Невозмутимо начала эта потрясающая кошка. — Каждый ублажает впередистоящего, в то время, как стоящий позади, ублажает его самого.
Вопрос заключается в том, кто из них счастлив в большей степени, нежели остальные?
Я ошеломленно уставился на диковинную тварь с лицом усталой женщины. Так вот она, знаменитая «загадка Сфинкса»! На мой вкус, все это было как-то чересчур!
— И эту дурацкую историю ты рассказывала всем беднягам, встречавшимся на твоем пути?
— Некоторым. — Равнодушно сказала она. — Твоя загадка хороша, но скучно всякий раз талдычить одно и то же…
— Ну и как, хоть кто-то ответил на этот вопрос вопросов? — Ехидно осведомился я.
— Да, один ответил. — Улыбнулась она. — Я до сих пор помню его имя: его звали то ли Эдди, то ли Эдип… Думаю, этот мудрый человек сам не был чужд наслаждений такого рода.
— Ну-ну… — Вздохнул я.
— А ты так и не вспомнил ответ на эту загадку? — Озабоченно поинтересовалась моя собеседница. — Если ты не сможешь ее разгадать, мне прийдется тебя убить. Ты сам просил меня об этом, Владыка, так что не обижайся.
Я посмотрел в ее равнодушные желтые глаза и с ужасом понял, что так оно и будет: если у меня не хватит ума разгадать немудреную тайну из жизни сексуальных меньшинств, эта тварь убьет меня, не задумываясь. Какой бы идиотской шуткой не казался мне наш бредовый диалог, а в его финале зримо маячила самая настоящая, взаправдашняя смерть. Я ощутил ее удовлетворенное дыхание на своем затылке: смерть уже стояла позади меня — кажется, она предпочитала ту же самую позицию, что и герои загадки, эти самые «юноши, склонные к мужеложеству». В глубине моего сознания все еще шевелилась смутная надежда: мне же обещали, что у меня в запасе будет 666 жизней! Но все это уже не очень-то имело значение. Ничего удивительного: насколько мне известно, даже очень религиозные люди боятся умирать, хотя уж им-то, вроде бы, обещано «вечное блаженство», к которому положено стремиться всякому уважающему себя верующему… Ну а я еще в детстве успел обзавестись дурной привычкой всегда готовиться к худшему, так что легкомысленная сучка надежда тут же оставила меня в полном одиночестве.
— Так кто же из этих распутных юношей счастлив более, нежели другие? Я жду ответа. — Настойчиво сказало чудовище. В моей голове мелькнула догадка, показавшаяся мне спасительной.
— Последний! — Выпалил я. — Потому, что… — Я осекся, поскольку понял, что спорол чушь.
— Ты ошибся. — Флегматично кивнула Сфинкс. — Если бы ты знал толк в наслаждениях такого рода, ты бы сразу понял, что тот, кто стоит позади, испытывает гораздо меньше удовольствия, чем его товарищи… Ты так и не смог вспомнить свою собственную любимую шутку! Боюсь, что ты вообще ничего не смог вспомнить… Что они сделали с тобой, Владыка?
— Кто — «они»? — Помертвевшим голосом спросил я.
— Люди. Страшные, скучные существа, населяющие эту прекрасную землю. — Печально сказала она, неохотно поднимаясь с земли. Сделала несколько шагов и остановилась рядом со мной. — От тебя совсем ничего не осталось, Владыка.
Хорошо, что ты сам просил меня убить тебя, если так случится. По крайней мере, мне не прийдется терзаться угрызениями совести…
— Не мог я просить о таком! — Хрипло сказал я, безуспешно пытаясь подняться с камня.
Мне казалось, что я все еще могу убежать, но мое тело почему-то не пожелало принимать участие в этой затее.
— Прощай, Владыка. И не бойся: по большому счету, ты уже давным-давно умер, так что мой поступок — всего лишь пустая формальность. — Нежно сказала чудовищная тварь, опуская на мои плечи свои мягкие тяжелые лапы. Их тяжесть становилась невыносимой, и я вдруг вспомнил, что слово «сфинкс» на одном из древних языков означало «душитель», или что-то в таком роде. Эта тварь была рождена для того, чтобы душить в своих горячих объятиях всех, кто под лапу подвернется — ну и повезло же мне, нечего сказать! Мне больше не было страшно — наверное, страх существует только пока остается надежда на спасение, а когда все уже случилось, он уходит, как и все остальное…
Больно мне тоже не было — только жарко, невыносимо тяжело и очень противно: тело Сфинкса пахло, как тело животного, и я успел подумать, что если эта вонь — последний привет из мира живых, то финал моей жизни вряд ли может послужить хорошим примером того, как следует умирать героям!
А потом все это безобразие внезапно закончилось — словно кто-то повернул выключатель. Я с изумлением обнаружил, что стою в нескольких шагах от мифической твари, в смертельных объятиях которой все еще корчилось тело в ярко-зеленом плаще — судя по всему, совсем недавно оно принадлежало мне! Впрочем, точно такой же зеленый плащ по-прежнему укутывал мои плечи. И плечи, и плащ, и все остальные мои составляющие были совершенно настоящими — не какие-нибудь клочки неосязаемого тумана, из которого сотканы незримые тела призраков! А вот что касается тела, замершего в лапах Сфинкса — я здорово сомневался в его реальности. Впрочем, судьба этого куска бесполезного мяса была мне совершенно безразлична. В этот момент я отлично знал, кто я — и равнодушно удивлялся тому, как можно было прожить столько лет без этой полезной информации. А мертвая плоть, стиснутая тяжелыми лапами существа, которое когда-то было моим спутником, чем-то вроде верного слуги, или умной говорящей собаки, не имела ко мне никакого отношения…
— Брось это тело. — Повелительно сказал я. — Дай ему спокойно исчезнуть.
Только мертвых двойников мне не хватало!
Золотые глаза Сфинкса изумленно уставились на меня.
— Ты жив, Владыка? — Тихо спросила она.
— Разумеется я жив. — Усмехнулся я. — Может быть, во Вселенной найдется пара-тройка существ, у которых есть шанс положить конец безобразию, именуемому моей жизнью, но ты не из их числа, радость моя!
— «Радость моя»? А ведь ты называл меня так раньше… Ты вспомнил, да? — Восхищенно спросила она, послушно убирая лапы с горла моей мертвой копии.
Как я и предполагал, неподвижное тело растаяло, как сосулька на жаровне — впрочем, от него не осталось даже нескольких капель воды!
— Да ничего я не вспомнил. — Я равнодушно пожал плечами. — Когда вспоминаешь, все происходит несколько иначе. Просто раньше я знал о себе одни вещи, а теперь — совсем другие. Не думаю, что какая-то из версий более правдива, чем другая. На мой вкус, они обе больше похожи на наваждение, чем на что-то настоящее… Но нынешнее наваждение нравится мне несколько больше, чем прежнее. Во всяком случае, оно сулит мне удивительные вещи…
Да, кстати, если я что-то и вспомнил, так это ответ на твою дурацкую загадку. Когда-то я действительно носился с этой глупой шуткой, даже тебе пришлось ее выслушать. Ну и вкус у меня был, нечего сказать! Полагается ответить, что особенно повезло тому, кто стоит вторым в этом ряду, поскольку помимо всего прочего он может возложить свои руки на чресла того, кто стоит впереди… Когда-то я действительно считал, что это очень смешно — это надо же!
— Ты все вспомнил! — Некрасивое лицо Сфинкса расплылось в глуповатой блаженной улыбке. Она смотрела на меня с такой нежностью, словно я только что пообещал на ней жениться… Вообще-то, я давно заметил, что положительные эмоции далеко не всегда делают людей привлекательнее, некоторым лицам счастливые улыбки вообще противопоказаны. У Сфинкса определенно был тот самый случай!
— Было бы что вспоминать… — Вздохнул я, усаживаясь на тот самый камень, на котором мне только что пришлось умереть. Честно говоря, я чувствовал себя более чем странно: так хорошо мне еще никогда в жизни не было, и кажется, у меня даже не хватало сил, чтобы справиться с собственным не в меру замечательным самочувствием! Впрочем, возможно, мне просто недоставало опыта — как