— Прекрасно, спасибо.
— Какие будут распоряжения миледи?
— Газеты — свежие, завтрак — в семь тридцать. Ужин — в семь. И покажите мне, пожалуйста, где кухня.
— Что? — видимо, таких просьб ему еще слышать не доводилось. — Как это?
— Мало ли мне есть захочется… Или же нападет фантазия блинов напечь. Не поднимать же всех. Кстати, сковородки на кухне приличные есть?
— Вы как себе это представляете? — презрительно отозвался господин Хорм. — Гостья… Императора — и на кухне. Да… При императоре Максимилиане такого бы не было. Тогда все знали свое место. И девки по императорскому дворцу не бродили с распущенной волосней. И уж тем более распоряжений не отдавали.
— Может быть, тогда императора кормили вовремя? — язвительно поинтересовалась я. — А то, как не встретишь его величество — он то не завтракал, то не обедал, то не ужинал?
— Вы и так — пощечина всему, что есть в империи, — величественно изрек старик, — сидели бы вы в своих покоях и не выходили бы на люди свой позор показывать.
— Лучше скажите, кто заведует тем, чтобы его величество кушал регулярно, четыре раза в день?
— Да какое твое дело? — взвизгнул господин Хорм.
— Если вы отвлечетесь от своих обличительных речей и оскорблений в мой адрес и вспомните все же, кто есть кто, то ответите на мои вопросы. И мы с вами подумаем, как все организовать, чтобы и его величеству и его окружению было комфортно.
— Вот при батюшке императора Фредерика… — опять завелся управляющий двора.
— Видимо, император Максимилиан не питался вообще. Или ходил для этого по придворным — я смотрела на Хорма в упор, в лучших традициях психологических тренингов целясь в переносицу. Показалось мало, и я представила что он мой ученик и не выучил историю… Видимо, перестаралась. Старик не выдержал и заорал:
— Ты что — всерьез решила, что если постель милорда Верда на императорскую поменять, можно во дворце распоряжаться?
— Вот вы мне скажите, уважаемый… А у вас приказ какой? — нежно улыбнулась ему я.
— Выполнять ваши распоряжения, — лицо у господина Хорма стало такое, словно он уксуса хлебнул во славу Империи.
— Вот и выполняйте, — так же ласково посоветовала ему я. — А в мои отношения с императором Фредериком и принцем Тигвердом не лезьте — мы сами как-нибудь разберемся.
На пороге моей гостиной послышались негромкие, но выразительные аплодисменты. Мы обернулись. Старика знатно перекосило — это был император. Собственной персоной. Распорядитель погнулся в низком поклоне.
— А вот скажите, мне, — проскрежетал Фредерик, — как бы с вами поступили при моем благословенном всеми четырьмя Стихиями, правильном батюшке за такие разговоры?
— Позорная отставка. И рудники за оскорбление члена императорской семьи, — чуть слышно ответил распорядитель.
— Отлично. Значит, вы отдаете себе отчет в своих поступках.
— Ваше величество! Но ведь так все равно нельзя. Фаворитка должна знать свое место. И она не может вести себя как первая дама двора. Как ваше супруга! — уже не мог остановиться старый служащий.
— И вот почему меня называют тираном? — обратился Фредерик ко мне. — У меня иной раз складывается ощущение, что вокруг меня — абсолютная вольница. И каждый делает лишь то, что ему вздумается. И более — того, оскорбляет людей, которых я считаю своими. Тем самым, оскорбляя меня как повелителя. И хозяина.
Старик рухнул на колени.
— Просто прислуга слегка одичала от невнимания, — пожала я плечами.
— Слушайте, — у императора загорелись глаза. — А вы можете сотворить тоже чудо, что и в поместье сына?
— Еда вовремя?
— И пирожки, — мечтательно прикрыл глаза император.
— Вот вы точно еще не ужинали, — нахмурилась я.
— Но я сегодня обедал! — похвастался Фредерик. — Ирвин сказал, что он подаст в отставку, поднимет бунт и уйдет лечить верхушку Османского ханства, если я не съем суп.
— Зачем же до такого состояния доводить замечательного специалиста? — удивилась я.
— Некогда было! Кстати, Крайому тоже досталось, — наябедничал император.
— Хорошо, ваше величество, я согласна. Только у меня будет одно условие.
— Вот так сразу, — нахмурился Фредерик.
— Я вам напишу, в какие часы вы кушаете, а вы — приходите. И едите. Несмотря на занятость, совещания, мероприятия и прочие события. И не доводите меня до бунта. А то мы его поднимем вместе с господином Ирвином. И будет вам на завтрак полезная овсянка. На воде. И без соли.
— И на черном знамени восставших будет миска с кашей.
— Именно, — кивнула я. — Как символ правильного питания…
Мы переглянулись — и захохотали.
— А кто вам будет помогать? — спросил император. — Вы же еще работаете в академии.
— Вот этот милый человек и будет, — кивнула я на коленопреклоненного распорядителя.
— Я намерен его наказать — нахмурился Фредерик.
— Я тоже, — широко улыбнулась. — Поэтому будет логично, если он поступит в мое распоряжение.
— Вы правда считаете, что это достойная замена каторги?
— По крайней мере, этот человек искренен, и я знаю, чего от него ждать, — пожала я плечами. — А там посмотрим.
— Только я хочу предупредить господина Хорма относительно его искренности… — сказал император так, что даже у меня прошлось морозом по коже.
— Простите, ваше величество, — проговорил управляющий.
— Ужинать? — спросила я.
— Давайте, — согласился Фредерик.
Я распорядилась, чтобы накрыли стол в малой столовой. Возражений от любителя строить императорских фавориток не последовало. Старик рванул из моей гостиной как резвый молодой сайгак. Мы же с императором чинно расселись по креслам — и принялись ждать, когда нас позовут.
— Вероника, только одно замечание, — обратился ко мне Фредерик. — Если с вами еще раз посмеют говорить в таком тоне, то пойдут и позорные отставки, и ссылки, и — для особо не понятливых — рудники. И я не желаю, чтобы вы хоть как-то кого-то защищали передо мной в этом вопросе.
Я задумалась. Потом спросила:
— Слушайте, а у вас в империи нет такого понятия, как общественно-полезная работа? Суток на пятнадцать.
— Как для кадетов военной академии?
— Если уж на наследного принца и его свиты благотворно влияет покраска казарм и уборка отхожих мест — то почему бы не предоставить такую возможность и дворцовой прислуге. При необходимости.
— Миледи. Я в восторге.
— А еще — в качестве особого наказания — назначать на работы прилюдно. И наряжать в какие-нибудь яркие комбинезоны. Оранжевые, скажем.
— Хороший способ избавиться от старого распорядителя и прочих имперцев, кто с тоской вспоминает правление моего батюшки, — хмыкнул Фредерик.
— Почему избавиться? — удивилась я. — По-моему, хорошая альтернатива, когда и наказать надо, а на рудники ссылать пока вроде и не за что. Или не хочется.
— Потому что этих ревнителей приличий удар разобьет. Ровно на том моменте, когда на них комбинезон прилюдно надевать будут.
Я замолчала. Как-то не подумала, что такое унижение для жителей империи, особенно для той ее части, что ценили статус больше всего на свете, будет равняться смертному приговору.
— Что вы опечалились? Неужели переживаете за жизнь и здоровье всяких высокомерных дураков?
— Я не люблю жестокости.
— Это империя, миледи Вероника, — пожал он плечами. — И я — император. Но можете мне поверить, я тоже не люблю жестокости. Но…
Фредерик покачал головой.
— Мой батюшка, император Максимилиан был великий человек. И для него единственным мерилом всего было величие империи Тигвердов. Окружающие его люди оценивались лишь с точки зрения полезности или бесполезности для его грандиозных планов. Он желал — не много не мало — вернуть империи ее исконные земли. То, что эти земли очень и очень давно отошли соседним государствам и особой необходимости в них не было… Его интересовало мало. То, что постоянные локальные войны и грызня с соседями поставили империю на грань экономической катастрофы… Это тоже не повод отказываться от великих планов. К тому же наша армия действительно не знает поражений — это факт.
Фредерик поднялся, обошел мою гостиную.
— Но он был велик. Вот только наследник его все время разочаровывал. И историей любви с наследницей обедневшего рода Рэ. И рождением внебрачного сына. И признанием сына.
— А ваша матушка?
— Что матушка? — не понял он.
— Она поддерживала вас?
— Матушка была — прежде всего — императрицей. Еще — женой своего мужа, великого императора Максимилиана. На то, чтобы быть мне матерью, у нее просто не оставалось времени. Да и потребности особой, как я понимаю, не было.
— Грустно.
— К сожалению, это не грустно, это как раз нормально для великой империи Тигвердов, — с насмешкой проговорил Фредерик. — Поэтому я…
В дверь осторожно постучали.
— Да, — отозвалась я.
Слуга, посекундно кланяясь, отчитался, что ужин подали.
— У меня к вам просьба, — обратился ко мне Император, когда мы поели и перешли с кофе в гостиную — уже императорскую. — Не читайте сегодняшние газеты.
— Там гадость какая-то про меня?
Фредерик кивнул.
— Слушайте, а как у вас деспотия уживается с такой свободой слова? — удивилась я.
— Как-то уживается, — пожал плечами император. — Газеты и журналы — сами по себе. Если дело не касается государственной безопасности, то каждый волен делать то, что приносит больше денег.
— А прогосударственные издания?
— Военные. И политические.
— А вот это вы зря. Их же не читает большая часть населения. Надо что-то красивое, яркое. Со сплетнями о высшем свете. Но с нужными вам сплетнями. Формирующими общественное мнение. А так… Вы самоустранились — а люди — существа любопытные. Сплетни любят…
— Прогосударственный журнал со сплетнями? Никогда не думал об этом.
— Именно. И вот там было бы написано не то, что ваша любовница, которую вы отбили у собственного сына, провела ночь не только с вами, но и с вашим начальником охраны. А потом и с примкнувшим к вам милордом Милфордом… А что-нибудь более полезное для вашего и моего имиджа.