Мысль о том, что я сейчас увижу на младенческом лице знакомые черные глаза, характерные для рода Тигвердов, заставила меня замереть, а перстень нагреться. Тело знобило, руку жгло, а сердце колотилось так сильно, что стало неловко перед матушкой — вдруг услышит? Я глубоко вздохнула, пытаясь задержать дыхание и успокоиться. Очень хотелось верить, что Ричард не имеет к этому никакого отношения. Очень…
«Значит, переспал — и выставил. И все равно, что будет с девочкой. Еще не известно, сама ли она пришла к нему. Как говорят. Или же…»
Злость, ревность, недоверие разъедали меня изнутри, как кислота. Больно. Омерзительно. Медленно…
— Мы пришли, миледи…?
Как я поняла по обеспокоенному взгляду, матушка Гриммс произнесла эту фразу как минимум раза три, перед тем, как я ее услышала.
— Вы позволите мне поговорить с Вероникой наедине? — я старалась не смотреть в ее печальные, полные немого сочувствия глаза. И без того было тошно.
— Хорошо миледи, — поклонилась матушка Гиммс, а моя родительница смотрела на меня с тревогой. И спасибо Стихиям, ничего не спрашивала.
Я отворила дверь — и замерла.
Солнечный свет, нежно льющийся из узких окон, похожих на бойницы, ласкал молоденькую мамочку, что кормила свое дитя. Нежность и легкая мечтательность во взгляде женщины. Почти детские черты ее милого лица. Мадонна с младенцем…
— Добрый день, — светло улыбнулась она мне, когда заметила. — Чем могу служить?
— Добрый, — решилась я заговорить. — Меня зовут Вероника, я… невеста милорда Верда. И я бы хотела вам помочь.
Молодая женщина напряглась, услышав имя своего бывшего хозяина, и горько усмехнулась, услышав о моем желании.
— Это не его ребенок, — посмотрела она на меня.
Я на мгновение закрыла глаза. Пошатнулась. Но взяла себя в руки — и распрямилась. Девочка смотрела на меня сочувственно. Вот уж не ожидала… Я подошла к стулу. Села. И заявила:
— Давайте решим, что мне все равно, чей это ребенок. Вы были в доме милорда Верда, следовательно, под его защитой. И то, что произошло с вами…
— Меня не изнасиловали. Не принудили, — тихо, но решительно перебила меня девушка. — Это было глупое, сводящее с ума чувство… И я готова отвечать за него.
— Вы готовы… А отец ребенка?
— Миледи… — устало выдохнула она. — Кто я, а кто он. Я виновата сама. Я забылась.
Я покачала головой.
— Единственно, что меня гнетет… Я не должна была так поступать с милордом Вердом. Но когда я узнала, что беременна… Меня вдруг охватило такое отчаяние. И я решилась…
Девушка мучительно покраснела.
— Завести покровителя, — закончила она спустя какое-то время. — Милорд был одинок, и я подумала… Это была глупость. Он разгневался.
— Он ведь чувствует и ложь, и то, как люди на самом деле к нему относятся, — прошептала я.
— Я испугалась — и убежала. Вы знаете, он страшен в гневе.
— Знаю, — кивнула я.
Мда… Вот что за люди! Просто прийти и попросить о помощи — не вариант. Рассказать правду и попросить оставить за ней место — тоже не вариант. А вот соорудить такую многоходовку от отчаяния… Это запросто!
— Вы презираете меня? — моя тезка подняла на меня глаза, полные слез.
— Нет. Я хочу вам помочь, только не знаю — как — и тут меня осенило, потом затрясло, и я спросила — Это ведь один из кадетов его милости? Один из тех, кто обедал в поместье по вторникам?
— Прошу вас. Не надо.
— Вы так и планируете оставаться здесь, в приюте?
— Мою работу ценят. И пусть она не оплачивается так, как работа экономки. И пусть здесь, с детьми, намного тяжелее… Но я всем довольна. И дочку я не отдам.
— Скажите, а в империи предрешена судьба только тех детей, от кого отказываются родители? Или любого незаконнорожденного?
— Будь она мальчиком — было бы проще. Можно было бы просить о том, чтобы сыну разрешили пойти в армию. Или получить какую-нибудь профессию, к которой у него бы была склонность. Но девочка… — Вероника нахмурилась, покачала головой, но когда перевела взгляд на ребенка, ее лицо снова засветилось от счастья…
— Погодите. Она ведь — дочь аристократа. Следовательно, если повезет, она наследует магический дар…
— Опять же — если это мальчик, он может учиться. И пробиваться талантом. А девочки… В Империи девочки получают только домашнее образование. И ровно такое, какое посчитала нужным дать им семья.
— Хорошо. Предположим, я найду семью, которая проследит, чтобы образование у вашей девочки было самое лучшее из домашних. Что потом?
— Потом… Замуж ее никто не возьмет.
— А кем еще может работать молодая образованная девушка?
— Гувернанткой. Компаньонкой.
На этом фантазия моей тезки иссякла.
— Ладно, — улыбнулась я. — Это проблема не этого десятилетия. Посмотрим, к чему у девочки будет склонности, а потом решим.
— Миледи… Я благодарна вам за сочувствие, но у вас и …у милорда могут быть проблемы.
— Какого рода? — удивилась я.
— Сплетни… Если вы возьметесь опекать этого ребенка, то скажут — это ребенок милорда.
— Как только узнают, что экономка из поместья милорда Верда родила ребенка — а рано или поздно об этом всем станет известно — так и скажут. В любом случае.
— Милорд разгневается, что я причинила ему… неудобства.
— Переживет, — усмехнулась я. — И вы не беспокойтесь. Если вы будете вести себя благоразумно, то вас гнев милорда никаким образом не коснется.
— Благоразумно — это как? — девушка смотрела прямо, не отводя и не опуская глаз. Счастливых глаз молодой матери, упрямых глаз сильной женщины, печальных глаз человека, осознавшего свое положение и смирившегося с ним…
— Ну, не кинетесь к журналистам, жаждущим вывалять в грязи бастарда императора.
— Что вы, миледи! Такая мысль мне даже в голову не приходила! — испуганно проговорила девочка.
— Я могу задать вам вопрос?
— Да, миледи, — в глазах Вероники появилось недоверие.
— Как я понимаю, экономками берут женщин постарше. Сколько вам? Восемнадцать? Девятнадцать?
— Мне двадцать один. И — да — в экономки берут женщин постарше. Только к милорду Верду в дом никто не хотел идти. Мне очень нужна была работа. А ему самому было все равно.
— Понятно… А ваша семья? Есть надежда, что они вам помогут?
— Я сирота. Мама умерла, а отец… Он женился во второй раз. Мне некуда возвращаться. Если только порадовать мачеху тем, что я так низко пала…
— Низко пала — это если бы стала продавать себя за деньги и отдала девочку, не заботясь о том, что же с нею станет. Но это не так, вы — боретесь! И это вызывает только уважение. Огромное уважение.
— Спасибо, миледи.
— Не за что. Это правда. Единственно, должна вас предупредить… Я не буду ничего скрывать от своего жениха.
Девушка хотела запротестовать, но я продолжила прежде, чем она успела это сделать:
— Прежде всего потому, что он лучше меня сможет придумать, как вам помочь.
Из мрачного здания приюта, расположенного рядом с величественным собором, я вынеслась, как ведьма на помеле. Очень хотелось заполучить топор в руки — и пройтись по представителям их аристократических родов. И начала бы я даже не с вырубки надменных голов. А уделила бы внимание выступающим частям тела… пониже.
— Ника, — поспешила за мной мама. — Дочка! Да что с тобой?!
— Позже, мам, — голос был у меня глухой.
— Что тебе сказала эта девочка? Кто она?
— Она работала экономкой у Ричарда до меня.
— И этот ребенок…
— Нет, мам. Глаза у малышки синие-синие. Неестественно яркие. А в нашем случае они были бы…
— Черные, — закончила за меня мама.
— Именно.
— И ты взвилась потому что…
— Кто-то соблазнил девочку в моем доме! Кто-то даже не счел необходимым сплести противозачаточное заклинание! Найду гаденыша… Урою! А Ричард! Хорош тоже. В доме черт знает, что твориться. То соблазняют, то по углам зажимают…
— Кого зажимают?! И…противозачаточное…что?!
— Потом, мама, все потом!
У меня было предположение, кто это мог быть. Образ милейшего графа Троубриджа появился передо мной во всей своей красе. Только вот незадача — я совершенно не помню, какого цвета у него глаза. И если они синие…Если только они…синие!
Прогулка была слишком короткая, чтобы я успокоилась. Как же мне не хватало бассейна и физических нагрузок. Или выматывающей пробежки… Пока мы шли, хорошая идея пришла мне в голову.
— Мам, я исчезну до утра, — предупредила я. — Завтра вернусь перед тем, как ехать в Академию на репетицию пресс-конференции.
Беседу с Денисом и Ричардом, прорабатывая то, как им необходимо вести себя в понедельник, решено было провести именно там. И я вдруг пожалела о прошедшей осени, когда все было, в общем-то, просто…
— Ника, меня беспокоит твое состояние, — начала мама.
— Я просто уйду туда, где никого нет. Прости, мне надо…
— Поплакать?
— Не без этого, — усмехнулась я.
Предупредила охрану, забрала любимый саквояж, заскочила в поместье Ричарда за щенком — и отправилась на остров. Давно я здесь не была… Надела купальник, натянула сверху футболку, тренировочные штаны. Где мои любимые кроссовочки?
Обняла Флоризеля. Погладила его чудесные уши. Вытерла слезы — и отправилась бегать. Мы обнаружили другой спуск к воде, что вился замысловато изогнутой тропинкой с горы, на которой стоял дом. Идти было дольше, но зато без ступенек.
Щенок радостно носился вокруг меня, умудряясь и среди серпантина наматывать круги.
Так мы с ним и прибежали к океану.
Я опустилась на белоснежный песок. И задумалась о реальном положении дел в мире Империи, куда я попала. Нищеты как таковой там ведь нет. По крайней мере, явно в глаза она не бросалась. Матушка Гриммс на нехватку денег или продовольствия не жаловалась. Хотя, зная, что я вроде как невеста сына Императора — пусть даже и внебрачного… Да там все было выкрашено к нашему визиту, включая травку с камнями на подходе. Хотя они, вроде бы, ждали Джулиану, не меня. Однако — если подумать… Журналистка, наказанная лично Императором, будет отбывать свой срок в столичном приюте. Мда, возвращаемся к варианту с крашеной травкой.