купить прошутто на обед. Кусок сыра, батон свежего хлеба, бутылку дешевого красного вина. Если нам становилось слишком жарко, если нас настигал голод или мы чувствовали усталость, мы шли в ближайший парк или лес, чтобы подкрепиться припасенной едой и вином, мы наливали его в маленькие сувенирные чашки, купленные в Ватикане, и подремать час-другой. Затем мы не спеша отправлялись в следующий пункт нашего путешествия. Мы проехали почти половину страны, зачарованно рассматривая камни старинных мостовых, темные церкви и руины древних построек будто одними и теми же глазами. Простая и вкусная еда придавала нам сил.
Но в Париже мне казалось, что у меня отказал нерв, передающий визуальную информацию в мозг. Мне было одиноко, ведь я путешествовала по работе и должна была отработать полученные деньги. Постоянное присутствие чужих детей лишь усугубляло положение. Я не могла насладиться даже теми немногими часами, которые я могла провести наедине с собой, разглядывая Нотр-Дам, прогуливаясь по берегу Сены или по парку Тюильри, или наблюдая за городом с Эйфелевой башни. Мои глаза распознавали черты достопримечательностей, но из моей головы словно бы исчез какой-то важный фильтр. Без присутствия мужа я не могла понять смысл увиденного. Мой мозг распознавал объекты как нечто «прекрасное» или «романтичное», но это не вызывало во мне никаких чувств. Я не могла влюбиться в Париж, несмотря на всю его статную красоту. Я понимала, почему я могла бы это сделать, почему это удавалось практически всем остальным, но… что-то просто не работало.
С тех пор я побывала во многих поездках, в компании мужа и в одиночку, я увидела многие города мира и постепенно поняла, что каждый может перебороть эту временную слепоту, лишь немного потренировавшись. Одиночество зажимает чувственный нерв, но не уничтожает его. Если долго и сильно вглядываться, не ожидая почувствовать восхищение с первой же минуты, то новый город откроет вам неожиданные особенности, даже если вы знаете о нем совсем немного.
Но этот навык требует времени. К счастью, я поняла, что хотя я чувствую себя одиноко в чужом городе, это ощущение утихает, как только я пробую местную еду. Я ела одна, в элегантных и замызганных ресторанах, на кухнях незнакомцев, в крошечных отельных номерах и в снятых квартирах, и если порой я нервничаю настолько, что мне не удается насладиться видами или общением с людьми или веселым баром, в котором я нахожусь, кусочек еды заставляет меня посмотреть на мир под другим углом.
Где-то через пять лет после поездки в Париж я отправилась в Буэнос-Айрес. Это был первый незнакомый мне город, в котором я оказалась одна, и это ввело меня в ступор.
Первые несколько дней я заставляла себя прогуляться хотя бы пару кварталов, осмотреть район, а затем бежала в снятую на время квартиру. «Какая красивая квартира, – думала я, пыталась оправдать свое затворничество. Она действительно была красивой. – Я могу глядеть из окна и наблюдать за детьми, играющими на площадке при католической школе, рассматривать купол близлежащей церкви. Мне нравятся высокие потолки, темная обивка, wi-fi. Я могу узнать все о Буэнос-Айресе, не выходя отсюда». Я начала спать днем.
Но во время одной из моих прогулок я нашла скромное кафе на улице Avenida Corrientes с приглушенным освещением и приятными официантами. Я заказала кофе и трубочки со сгущенным молоком – ах, что это были за трубочки, и села наблюдать за просыпающимся городом. После этого открытия я начала приходить туда каждое утро. И после завтрака, одного и того же завтрака, который я заказывала каждое утро, я начинала прогуливаться по всему городу, от узких мощеных улочек Сан Тельмо по направлению к зеленеющим бульварам Реколета, от модных бутиков и парков в Палермо-Сохо до ярко выкрашенных фасадов Ла Бока. Я посмотрела конские бега. Я села на автобус до водопадов Игуасу. Я попробовала говядину по-кастильски, будучи одной из немногих посетителей ресторана в девять тридцать вечера, да к тому же одинокой женщиной. И я была абсолютно счастлива. Но счастливой меня сделал не чрезмерно услужливый официант, а обыкновенные трубочки с кремом.
Эта привычка выручала меня снова и снова. Узкие серые улицы Мельбурна могут сбить вас с ног, но на одной из аллей я обнаружила крошечный бар, которым заправлял усатый бармен, создававший для меня самые странные и самые вкусные коктейли, соответствовавшие моему настроению. Моя мысленная карта города концентрировалась вокруг этого замечательного островка спокойствия. На Гавайях спасением для меня стал японский ресторан с поке из тунца и салатом с макаронами, которые подкрепляли меня перед долгими прогулками по берегу и близлежащим лесам. В Хоккайдо я каждое утро проверяла электронную почту в местном интернет-кафе, жуя сливочные конфеты и сидя в бумажных тапочках.
Но когда я была в Париже, я еще не знала об этой уловке. Я не знала, что еда имеет столь успокаивающее и одновременно подбадривающее влияние. Но в последнюю ночь я почувствовала смутный отголосок будущего осознания.
Мы так и не смогли найти баскетбольную площадку, хотя в тот день с помощью моих уговоров мы с мальчиками обошли почти весь город. Я искала парки в моем гиде, ведь в них должны были быть спортивные площадки, но они оказывались изящными и великолепно продуманными садами, где полицейские окликали людей, осмеливавшихся зайти на траву, и никто не занимался спортом. У старшего брата они вызывали отвращение. Пока мы бродили по ним, он то скучал, то капризничал, а ближе к вечеру совсем расстроился. Париж, в котором открытые спортивные площадки были большой редкостью, был глубоко чужд этому нью-йоркскому парнишке, обожающему баскетбол. Неудивительно, что он сопел и пыхтел от разочарования и беспрестанно смотрел телевизор. Он не был напуган, но испытывал чувство, близкое страху – он был отлучен от родины.
– Можно я закажу еще один блинчик?
В последний день мы вернулись в апартаменты другой дорогой, и лишь в двух кварталах от дома мы обнаружили маленькую булочную. Конечно, мы видели сотни булочных, но по неведомой причине аромат именно этой пекарни заставил меня остановиться.
– Что ты делаешь?
– Погодите минуту, мне нужно кое-что купить.
Внутри булочная пахла еще лучше, чем снаружи, в ней было тепло и уютно. Под отполированным стеклом витрины красовались пышные булочки и пирожные, но мой взгляд упал на корзину с багетами, чей запах так привлек меня.
– Кто хочет попробовать шоколадные круассаны?
– Ты же сказала, что мы идем за блинчиками!
– Ладно, ладно…
Мой французский заканчивается на фразах вроде s’il vous plait, merci и нескольких названиях блюд. Но с помощью кивков и улыбок мне удалось купить багет, который столь внезапно покорил меня. Во время нашей прогулки я видела множество стильных французов и француженок с багетами в руках, возможно, купив один из них, я смогла бы приблизиться к миру Себерг.
А затем мы дошли до киоска с блинчиками.
В ночь перед возвращением в США родители отправились на свою последнюю большую вечеринку. На следующий день из-за шумных сборов, внезапно пропавших и вновь найденных украшений, моих безуспешных попыток заставить детей вымыть руки перед ужином без блинчиков, я абсолютно забыла про багет и вспомнила про него лишь спустя несколько часов. После обязательного просмотра MTV, нескольких сказок на ночь и жалоб на отсутствие сна мальчики наконец заснули. Я почувствовала невероятное облегчение, закрыв дверь в спальню.
Я на цыпочках прокралась по бетонному полу в кухню. Квартиру освещали лишь загадочный свет ночного города и одна кухонная лампа. В островке ее мягкого света стояла бутылка вина, а рядом лежал багет. Мой живот заурчал. Я достала масло, открыла вино и оторвала кусочек хлеба, который я жевала по пути в мою крошечную комнату.
Я расставила масло, багет и вино на подоконнике. Затем в темноте я с ногами забралась на уютную маленькую кровать с витой железной спинкой и уставилась в окно. Я разглядывала романтичный ночной пейзаж, который раньше не замечала: вздымающиеся волнами покатые крыши домой, каменистый и угрюмый внутренний двор нашего здания, оранжевый блик в том месте, где сидела пожилая консьержка, докуривая последнюю сигарету. Хрустящая карамельно-коричневая хлебная корочка таяла во рту. Воздушная и легкая мякоть с неуловимым привкусом дрожжей прекрасно сочеталась с французским маслом. Я съела весь багет и выпила всю бутылку вина.
Так я впервые позволила себе увидеть Париж, хоть ненадолго, но стать его частью.
Глядя на темные крыши домов, я задумалась о моем старшем подопечном. Несмотря на все его капризы и любовь к ужасной попсе, он был замечательным ребенком. В Нью-Йорке он казался мне отстраненным, уже настоящим подростком, но он также мог быть умным и шаловливым, а его глаза блестели озорным огоньком. Здесь, в Париже, он ходил насупившись и сопротивлялся любой попытке выйти на улицу. Его глаза не отрывались от игрушки Game Boy или телевизора, а если мне все же удавалось вытащить его на свежий воздух, то он смотрел лишь себе под ноги. Но в день, когда мы стояли у киоска с блинчиками, и на его подбородке появилось пятно от шоколадной пасты, я увидела в нем того ребенка, каким он был дома. Ухмылка, прищуренные глаза. Он даже начал шутить надо мной. В тот момент он был полностью расслаблен в городе, который пугал его. Я прожевала последний кусочек волшебного хлеба и облизала пальцы, лоснящиеся от самого мягкого масла, которое мне доводилось пробовать.
Я заснула на кровати, полной крошек.
Верьте мне или нет, все это произошло без малого двадцать лет назад. Те два мальчика выросли и стали мужчинами. Теперь они наверняка путешествуют со своими девушками, или с мужьями, или с детьми, а может, даже и с нянями или в одиночку.
У меня нет детей. Это не было осознанным решением, а скорее результатом праздных шатаний и не самых удачных генов, но это уже совсем другая история. Но мне нравится думать, что в ту поездку я попробовала себя в качестве родителя для этих мальчиков. Что, возможно, я прочитала им какую-то хорошую книгу, дала попробовать вкусную еду, разбудила в них жажду приключений. И я хотела встретиться с ними вновь хотя бы раз, чтобы увидеть, какими они стали. Я бы спросила их о Париже. Что они помнят?