Потом автобус вдруг резко встал. Послышался отдаленный шум, голоса. Затем кто-то громко произнес над самым Жениным ухом:
— Эй, Ромео и Джульетта! Приехали!
— Уже? Так быстро? — Женя потянулась и с улыбкой посмотрела на слегка ошалевшего со сна Женьку.
Тот потряс головой, стараясь сбросить с себя одурь.
— Между прочим, я тебя во сне видела.
— А я тебя. Мне снилось, что мы… — Он, не договорив, усмехнулся.
Автобус стремительно пустел.
— Может, останемся здесь? — неожиданно предложил Женька. — Ну ее, эту экскурсию.
— Да ты что? — Женя решительно поднялась с кресла. — Нет, надо идти.
Он нехотя встал и зашагал к выходу. Она шла за ним, чувствуя, как ее непреодолимо тянет дотронуться до него, хотя бы взять за руку. Ей Богу, если бы не здравый смысл и стыд, она бы и верно готова была бы остаться в автобусе, в надежном укрытии за высокими спинками кресел.
Женька спрыгнул с подножки и подхватил Женю в охапку, не опуская на землю. Она, смеясь, пыталась освободиться, и не могла.
— Вот глупый! Тебе ж тяжело. Я много вешу.
— Не больше, чем ценные бандероли.
Женя поняла, откуда у него эти стальные бицепсы.
— Все равно, поставь на место!
— Так и быть. — Он, наконец, разжал руки, и она коснулась ботинками асфальта.
Над головой по-прежнему висело серо-багровое небо, вокруг был невероятный простор. Вдалеке мрачно чернел контур Петропавловки. На фоне черно-белой гаммы ярким пятном выделялась туристическая группа, и особенно экскурсовод в ядовито желтой шапочке.
— Граждане, поскольку у нас всего полтора часа, экскурсия обзорная. В крепость заходить мы не будем, только постоим у ворот. Я расскажу о тех, кто томился в этих застенках.
— А то мы сами не знаем, — недовольно проговорил Женька. — Кому вообще нужны эти экскурсоводы?
— Ты не прав. — Женя взяла его под руку. — Идем, послушаем.
Они догнали группу, от которой прилично отстали и остановились чуть поодаль от остальных.
— Крепость была заложена шестнадцатого мая тысяча семьсот третьего года на острове Люст-Эланд в дельте Невы. Она предназначалась для защиты земель, отвоеванных в ходе Северной войны со Швецией. Крепость строилась по плану, составленному при участии самого Петра. Согласно правилам… — Женя рассеянно смотрела на желтоголовую экскурсоводшу и думала, что она ужасно похожа на попугая — такая же маленькая и пестрая, с такими же крохотными блестящими глазками. И говорит так же быстро, неразборчиво, налегая на шипящие.
— …В тысяча семьсот двенадцатом году на месте деревянной церкви Трезини заложили каменный собор. При жизни Петра возвели колокольню с высоким шпилем…
Женька сзади легонько потянул Женю за рукав. Она обернулась.
— Ты что?
— Ничего. — Он глянул на нее невозмутимо и одновременно хитро.
— Ну и не мешай. — Женя хотела отвернуться обратно к экскурсоводу.
В ту же секунду Женька неожиданно сделал ей подсечку и усадил в снег.
— Ты с ума сошел? — Она глядела на него с изумлением.
— Мне просто скучно. Вставай, давай. — Он подал ей руку.
Женя, поколебавшись, уцепилась за нее, но вместо того, чтобы помочь подняться, Женька снова толкнул ее в сугроб.
— Ладно. — Она показала ему кулак и встала на ноги, отряхивая пальто. — Сейчас узнаешь, где раки зимуют.
Он, улыбаясь, ждал.
— На твоем месте я бы спасалась бегством. — Женя приблизилась к нему и обеими ладонями толкнула в плечо, однако Женька даже не покачнулся.
— Слабачка ты.
— Сам слабак! — Она толкнула сильней, он перехватил ее руку. Они весело завозились, пытаясь повалить другого на землю.
Те из группы, кто стояли сзади, начали оглядываться.
— Ребята, вы спятили? Мешаете слушать! Как маленькие!
— Все. — Женя решительно увернулась от Женьки и поправила сбившийся на бок шарф. — Все, прекрати. Стыдно.
— Давай отойдем подальше.
— Не буду я никуда отходить, мне не тринадцать лет.
Он обнял ее сзади, прижал к себе.
— Ладно, будем так стоять.
Женя хотела воспротивиться, но внезапно почувствовала, что не может и пальцем шевельнуть от охватившего ее сладкого томления. Все остальное стало ей безразлично. Пусть ее считают сумасшедшей и бессовестной — ей сейчас не до экскурсии.
— Правда, уйдем, — полушепотом проговорила она, оборачивая к Женьке загоревшееся лицо.
— Они потихоньку покинули место, где стояла группа, и свернули за угол. Их точно кинуло друг другу в объятия. Это была настоящая страсть, дикая и необузданная, неподдающаяся контролю разума. В ней не было романтики, лишь животная сила, лишь иступленная ненасытность. Губы болели сладкой болью, тело мучительно ныло. Когда бы не зима, не пятнадцатиградусный мороз, они, не задумываясь, юркнули бы в первый попавшийся закуток…
…Женя пришла в себя и ужаснулась. Нет, не может быть! Это не она стоит тут, посреди улицы, белым днем — и целуется до самозабвения, почти до обморока. Откуда на нее свалилось это помешательство? Эта постыдная, порочная зависимость от прихоти практически незнакомого человека! Женя, сделав над собой неимоверное усилие, рванулась из Женькиных рук.
— Ты… что… куда? — В его глазах плавал туман.
— Хватит. Это немыслимо. Я… никогда не думала, что способна на такое. Это, в конце концов, неприлично.
— Подумаешь, приличия… — он пожал плечами, понемногу тоже приходя в чувство.
Женя взяла его за руку, как ребенка.
— Пойдем к нашим. Хотя бы сделаем вид, что нам интересно.
— Дура ты, Женька. Зачем делать какой-то вид? Перед кем ты хочешь выглядеть?
— Перед ребятами.
— Наплевать на них.
— Тебе, может, и наплевать, ты привык. А мне — нет!
— Ладно. — Он послушно побрел вслед за Женей.
Экскурсия уже заканчивалась. Экскурсоводша-попугай отвечала на вопросы. Женька кинул задумчивый взгляд на высокие серые стены.
— А казематы там будь здоров, мрачные. Я видел.
— Когда? — удивилась Женя. — Ты разве был здесь?
— Был. Лет пять назад.
— И я была. — Женя посмотрела на строгие и торжественные Невские ворота. — Только это было давно.
Минут через десять Лось велел идти в автобус. Следующим по плану шел Исаакиевский собор. Вместе с дорогой на его осмотр ушел час с небольшим. Потом хористов отвели в кафе на обед.
Все это время Женя и Женька не разлучались. Они буквально приросли друг к другу, не замечая, что на них косо посматривают окружающие. В какой-то момент в поле зрения Жени попался Санек — он стоял отдельно от всех и ковырял носком ботинка снег. Вид у него был непривычно сумрачный и угрюмый. Женя глянула и тут же позабыла о нем.
После обеда они съездили на Дворцовую площадь, оттуда в Мариинку, где для участников фестиваля были забронированы билеты на спектакль. В половине двенадцатого их, наконец, привезли на вокзал. Из брюха Икаруса выгрузили багаж. Ребята помогли девушкам донести сумки и чемоданы до уже стоящего на платформе поезда.
На этот раз вагон был купейный. Женька довел Женю до ее двери и остановился в узком проходе, притиснувшись спиной к стене.
— Я сейчас, — пообещала она. — Только вещи положу и разденусь.
Он молча кивнул. Женя вошла в купе, где уже сидели Люба, Настя и Ника. Вся троица встретила ее ледяным молчанием. Она сняла пальто, аккуратно пристроила его на плечики. Затем задвинула сумку под сидение и вышла. За ее спиной тут же послышался оживленный шепот. Женя решительно и резко дернула дверь.
— Теперь пошли к тебе.
Пока Женька устраивался на своем месте, она точно так же ждала его в коридоре. Поезд тронулся. Они стояли, обнявшись, и глядели в окно.
— До утра так продержимся? — спросил он, отодвигая накрахмаленную шторку, чтобы улучшить обзор.
— Наверное.
— Хочешь, можешь идти спать.
— Не хочу. Я в автобусе выспалась.
Со стороны тамбура послышался звонкий женский голос.
— Мороженое! Шоколадное, сливочное, эскимо! Фирменное, ленинградское! Кто желает?
Тут же двери купе стали с грохотом отползать. Хор почти полным составом вывалил в коридор. Все совали продавщице деньги.
— Мне три эскимо.
— А нам два сливочных.
— Тут полтинник, с него сдача тридцать три рубля. Тетка растерянно замотала головой, обвязанной пуховым платком.
— Сынки, дочки! Я так не могу. У вас у всех купюры крупные, у меня сдачи столько нету. Считайте все вместе, а потом разбирайте, кому что нужно. — Она выставила на пол большую корзину, доверху наполненную мороженым.
— Тихо, люди! — прикрикнул Глеб Сташук, доставая из кармана калькулятор. — Давайте, говорите по порядку, кто чего берет.
Ребята принялись диктовать заказы. Сташук быстро щелкал кнопками.
— Ша! Проверяйте, ничего не перепутал? Пять по девять, два по двадцать пять, четыре по двадцать, три брикета по тридцать четыре и десять по одиннадцать. — Он стукнул пальцем по клавише.
— Триста восемьдесят семь, — тихо произнес стоящий за его спиной Женька.
— Триста восемьдесят семь! — Глеб торжественно вручил мороженщице четыре сторублевки. — Держите. Мы между собой сами разочтемся. Налетай, ребята!
— Ты откуда узнал? — Женя удивленно поглядела на Женьку.
Тот слегка прищурился.
— Через плечо ему посмотрел. А ты что подумала?
— Так я и подумала. — Женя весело рассмеялась. — А мы почему не взяли мороженое?
— Ну его. — Женька поморщился. — Горло будет болеть. Мне сегодня утром уже на работу нужно.
— А мне завтра в институт, к профессору, — спохватилась Женя.
На нее внезапно напал страх. Диплом, конференция, Столбовой — все это показалось забытым, далеким и абсолютно бессмысленным. И что вообще будет, когда они вернутся в Москву?
Точно прочитав ее мысли, Женька спросил:
— Ты что вечером делаешь?
— Занимаюсь. Я и так все запустила за эти дни.
— Давай часов в пять встретимся на Пушке, у памятника. Успеешь закончить до этого времени?
— Что ты! — Женя глянула на него почти с испугом. — Конечно, нет. Там работы невпроворот.