— Везет, — проговорила Женя с улыбкой.
С глазуньей было покончено, от гренок в тарелке остались лишь золотистые крошки. Женя и Женька сидели за столом и молчали, глядя в упор друг на друга.
«Снова он тормозит, — думала Женя, ощущая ту же странную скованность, как и позавчера, на чердаке. — И я вместе с ним». Она чувствовала, как ее тянет к нему, и, вместе с тем, словно что-то мешало, что-то стояло между ними. То, чего не было, когда вокруг находились люди, и что появлялось, лишь когда они оставались наедине.
— Женька, мы приехали сюда ужинать?
Он встал. Ни слова не говоря, вышел из кухни. Женя шла за ним. Женька свернул в свою комнатушку, крепко прихлопнул дверь.
— Я маме забыла позвонить, — спохватилась Женя.
— Звони. — Он принес из прихожей телефон, протянул ей трубку, но она неожиданно отвела его руку.
— Потом.
Они стояли лицом к лицу — и слышали дыхание друг друга. Затем Женька медленно коснулся застежки на Женином джемпере. Она не двигалась, только опустила ресницы — и ждала. Он начал раздевать ее и делал это очень неловко и неумело, не в пример тому, как управлялся на кухне. И, тем не менее, его прикосновения заставляли ее тело трепетать от желания. Потом она сама помогла ему снять рубашку. Мгновение спустя они оказались на старенькой, продавленной тахте, покрытой клетчатым пледом. Женя покосилась было на дверь, за которой слышались шаркающие шаги, но тут прямо над ней возникли Женькины глаза, немигающие, как у кобры, и она позабыла обо всем…
…Домой Женя все-таки позвонила, но лишь в двенадцать. Вопреки ее ожиданиям, голос матери казался вполне спокойным.
— Это ты?
— Я. Прости, что так поздно…
— Ты у него? — перебила Ольга Арнольдовна.
— Да. Ты только не переживай понапрасну. Я утром приеду и весь день буду заниматься. Весь день. И ночь.
— Женя, я говорила с Любой.
— Зачем?
— Затем. Я позвонила ей узнать, с кем пропадает моя дочь. Я имею на это право, я много лет растила тебя одна. Мне было трудно. И я…
— Мам, не надо, я тебя прошу. Я все и так прекрасно понимаю. — Женя прикрыла рукой трубку. — И не вздумай слушать Любку. Не смей!
— Я уже послушала. И я в шоке. Ты не могла найти ничего более подходящего?
— Все! Спокойной ночи! — Женя надавила на «отбой».
Женька полулежал на тахте и смотрел на нее спокойно и внимательно. Скомканный плед валялся на полу. Она положила телефон, подошла, нагнулась, подняла его и аккуратно сложив, повесила на спинку стула.
— Что она сказала? — спросил Женька, отодвигаясь к самой стенке, чтобы дать ей место.
— Ничего хорошего. Любка уже успела наговорить ей всякого про нас. Тоже мне, подруга! — Женя сердито сверкнула глазами и улеглась рядом.
— Не хочешь иметь врагов, не заводи себе друзей, — философски заметил он и обнял ее.
— Мне не нравится это изречение!
— А мне нравится.
Она прижалась щекой к его щеке.
— Ты очень злой. Очень. Я даже не пойму, почему.
— Если бы ты жила, как я, ты бы тоже была злой.
— А как ты жил? — Женя снова невольно прислушалась к шагам в коридоре.
Она уже понимала, что скорей всего, тяжесть Женькиного характера обусловлена странностями его матери.
— Это неинтересно, — проговорил он тем же тоном, что и тогда, в троллейбусе. Осторожно отстранил от себя Женю и лег, закинув руки за голову.
— Неправда. Мне интересно все, что тебя касается.
— Только не это.
Она ласково погладила его по волосам.
— Может быть, твою мать можно вылечить?
— Женя, не лезь не в свое дело. Ее нельзя вылечить. Вернее, ее уже лечили. Много раз.
— И что? Безрезультатно?
— Почему? — Женька усмехнулся. — То, что ты сейчас видела, называется состоянием ремиссии.
Она молчала, закусив губу. Значит, Женькина мать душевнобольная? И он вынужден жить с ней под одной крышей, общаться каждый день. А вдруг она болеет уже много лет? С самого его детства?
— Жень, а отца ты разыскать не пробовал? Может, он помог бы вам?
Его лицо напряглось.
— Я же тебе ясно сказал — отца не было. Никогда.
— Но не от Святого же Духа ты родился? — мягко пошутила Женя.
— Именно, что от святого. Все. Не будем об этом. Я не хочу.
— Как хочешь. — Она прижалась к нему и поцеловала в губы.
Он ответил на поцелуй. Половицы за дверью по-прежнему скрипели, тягостно и непрерывно, будто по ним ходил слон. «Все это теперь мое, — мелькнула у Жени в голове. — Все, что до этого нес он один. И эта убогая квартирка, и эта жутковатая, оплывшая женщина с рыбьими глазами. И едкий запах хлорки, от которого в лице не остается ни кровинки. Все это не менее важно, чем институт, диплом и дальнейшая карьера».
13
Она очутилась дома лишь в десять утра. От Женьки до нее было полтора часа езды. Женя торопилась изо всех сил, опасаясь, что не застанет мать, и та уйдет на работу. Выходные кончились, Ольга Арнольдовна в половине двенадцатого должна была быть на службе.
Женя отперла дверь и нос к носу столкнулась с матерью.
— Явилась. — Та с невозмутимым видом сняла с вешалки пальто. — Я ухожу. Завтрак на плите, обед в холодильнике.
— Подожди. — Женя взяла мать за руку.
— Что еще?
— Перестань сердиться. Я ничего дурного не сделала. Может быть у меня личная жизнь?
— С почтальоном? — Ольга Арнольдовна вложила в это слово столько презрения и ненависти, что прозвучало, как ругательство.
— Какая тебе разница? — возмутилась Женя. — Да хоть с гробовщиком. Разве имеет значение, кто кем работает?
— Имеет. Пусти, мне пора идти. — Ольга Арнольдовна осторожно отодвинула ее с дороги.
— Ладно. Раз так… — Женя не договорила.
Молча дождалась, пока мать скроется за дверью, потом в сердцах громыхнула замком.
— Какие мы все чистенькие, ё моё!
На душе у нее было муторно и противно. Мать откровенно раздражала ее. Все раздражало: необходимость прямо сейчас, с порога, засесть за учебники и конспекты, звонить Столбовому, объясняться за вчерашнее. Ей казалось, она заразилась от Женьки острой формой мизантропии.
Она сняла верхнюю одежду и прошла в свою комнату. От джемпера и от волос ощутимо пахло хлоркой. Женя вспомнила, как Женька утром сказал ей о своей матери: «Она каждый день полы моет «Доместосом». Ей кажется, вокруг полно микробов».
Она поежилась и настежь распахнула форточку. Ее мать еще не знает главного: вечером они снова договорились встретиться. Женька предложил, а Женя не могла ему отказать.
Со шкафа мягко спрыгнул Ксенофонт. Потянулся всеми четырьмя лапами, сначала передними, потом задними, широко зевнул, показав розовую, клыкастую пасть.
— Здравствуй, дорогой, — поприветствовала его Женя.
— Мурр-мяу, — ответил кот и приблизился, собираясь запрыгнуть на руки.
— Нет, нет, сейчас не до тебя. — Женя принялась переодеваться.
Ксенофонт обиженно поднял хвост и улегся поперек компьютерного стола.
— Ну, что ты за кот? — укорила его Женя, застегивая домашний халатик. — Вечно всем мешаешь.
Она прогнала Ксенофонта и включила монитор. Тотчас у нее заболела голова, будто в висок воткнули отвертку. Женя, сощурившись, напряженно всматривалась в экран. Кажется, вчера она успела это прочесть. Или нет? Она абсолютно не помнила, на чем остановилась перед тем, как ехать к Женьке. Женя решила перечитать текст заново и вернулась к началу главы.
Строчки отчего-то прыгали, смысл, заключенный в них, куда-то ускользал. Она крепко зажмурилась, потом открыла глаза и снова уставилась на монитор — ничего не помогло.
Затрещал телефон. Женя встала и взяла трубку.
— Женечка! — Она узнала голос Столбового.
— Добрый день, Николай Николаевич. Простите, что не позвонила вам вчера.
— Ничего страшного. Как вы себя чувствуете?
— Нормально, — удивленно ответила Женя.
— Как ваше горло?
— Горло?
— Ваша мама сказала, что вы подхватили ангину.
— Она так сказала? — Женя потихоньку начала понимать.
Видимо, Столбовой, не дождавшись ее звонка, позвонил сам и попал на мать. Та не стала говорить ему, что Жени нет дома, а соврала про болезнь.
— Женя, вам надо хорошенько отлежаться. С ангиной шутки плохи.
— Да, но… как же конференция?
— Бог с ней. Вы мне нужны здоровой. Вызовите врача, и не выходите из дому по крайней мере дня три-четыре. Если будут силы, почитайте в Интернете мои новые статьи. Но только, если будут силы.
— Хорошо, — растерянно проговорила Женя.
— Всего доброго.
— До свиданья.
Она положила трубку, чувствуя, как горят щеки от стыда. Господи, до чего она дожила — врет преподавателю так, как это вечно делает Любка! А главное, радуется тому, что ей нежданно-негаданно выпало три дня полной свободы!
Из коридора послышалось глухое урчание. Женя выбежала в прихожую и вынула из сумочки сотовый. Экран содержал в себе эсэмэску от Любы.
«Привет. Чем занимаешься?»
— Ага! — рассердилась Женя. — Теперь она интересуется.
Она быстро забегала пальцами по кнопкам, набирая ответное сообщение.
«Разношу почту вместе с Карцевым».
Ей показалось, что мобильник затих в изумлении, отражая Любкино состояние. Потом пришел ответ.
«Ты это серьезно?»
«Серьезней некуда», — злорадно улыбаясь, написала Женя.
«Желаю удачи», — обиделась Люба.
— Так-то! — торжествующе проговорила Женя и, взяв телефон с собой, поспешила обратно в комнату.
Позабыв про включенный компьютер, она уселась на диване, и принялась набирать номер, который дал ей Женька сегодня, перед ее уходом.
— Аппарат заблокирован, — ответила трубка.
«Странно», — удивилась Женя.
Она попробовала набрать еще раз, но результат оказался тот же. Тогда Женя отправила сообщение:
«Как освободишься, позвони».
Они уговорились встретиться в семь, как и вчера, но она уже тосковала по нему и мечтала хоть на минутку услышать его голос.
В ожидании звонка, Женя вновь уселась за компьютер. Прочитала главу целиком, сделала кое-какие выписки, затем нашла в Интернете статью Столбового. Сотовый молчал. Женя почувствовала голод, сходила на кухню, разогрела приготовленный матерью обед. Снова написала сообщение с тем же содержанием и отослала его на Женькин номер.