Мать глянула искоса, плеснула в стакан из чайника, сунула заварочный пакетик.
— Знаешь, Столбовой опять вчера звонил. Он теперь часто звонит, интересуется, что с тобой творится.
— Это ты ему сказала, что я влюблена?
— Я.
— Понятно. — Женя усмехнулась невесело. — А я-то думала, он сам такой проницательный.
— Он, между прочим, очень переживает за тебя. И Любочка. И даже Саша.
— Саша? Ну, уж ему-то самый резон переживать за меня, — насмешливо проговорила Женя.
— Напрасно ты так. Он просто по дружбе, без всякой корысти.
— Мамуля, ты наивна. И чересчур. — Женя подошла к матери и обняла ее за плечи.
Лицо Ольги Арнольдовны напряглось.
— Женюся!
— Мам! Я так соскучилась.
— А я-то как соскучилась! Я живу, словно в аду. Сутками не вижу тебя. За что это все?
— Мамуль, давай прекратим эту глупую войну. Женька тебе не враг. Знаешь, какая у меня самая заветная мечта?
— Бросить институт? — испуганно проговорила мать.
— Да нет, что ты! Сделать так, чтобы вы друг друга если не любили, то хотя бы уважали.
— Уважать его? За что?
— Хотя бы за то, что он много лет, с самого детства, живет бок о бок с тяжело больным человеком. Это нелегко.
— Да, — согласилась Ольга Арнольдовна. — Нелегко. Но родителей не выбирают. Тебе тоже в отрочестве было довольно тяжело. Но ты же не пошла работать почтальоном.
— У меня была ты. А у него никого.
— Где его отец?
— Не знаю. Он ничего про него не говорит. Возможно, его мать не была замужем.
— Возможно. — Мать брезгливо поджала губы.
Женя поняла, что дальше разговаривать бессмысленно. Достаточно и того, что она согласилась выслушать хоть пару фраз о Женьке — прежде, при одном упоминании его имени, ее охватывала истерическая дрожь.
Женя залпом выпила чай, оказавшийся не горячим, а теплым.
— Пойду я. Восстановлю свое доброе имя.
— Иди. — Ольга Арнольдовна привлекла ее к себе и поцеловала. Потом подумала и осенила крестом.
— Это еще зачем? — засмеялась Женя.
— А чтоб побыстрее выздоравливала, — бодрым голосом проговорила мать. На слове «выздоравливала» она сделала многозначительное ударение.
Женя кивнула и ушла к себе. До вечера она честно корпела над книжками, стараясь выполнить все требования Столбового. К ночи ее стала одолевать тоска. За прошедшие полтора месяца это была первая ночь, когда Женьки не было рядом. Женя физически ощущала его отсутствие, ее тело ныло, но не от жара, а от невозможности хоть на мгновение прикоснуться к нему, почувствовать плечом его плечо, ладонью его ладонь. Она даже согласна была на то, чтобы за стеной возилась Зинаида — лишь бы снова оказаться вместе, лишь бы он продолжал заботиться о ней со своей обычной серьезностью и обстоятельностью. В конце концов, благодаря Женьке, ее болезнь прошла, едва начавшись, значит, правда, их что-то связывает, что-то незримое, на уровне биотоков.
Телефон молчал. Это означало только одно — Женька на нее обиделся. Возможно, без нее ему так же плохо или даже еще хуже, иначе бы он не цеплялся так отчаянно за их ежедневные свидания.
«Нужно самой позвонить ему, — решилась Женя. — Уговорить приехать. Пообещать, что мать не выйдет из комнаты». Она набрала давно выученные наизусть цифры.
Женька долго не отзывался. Ей пришлось дважды перенабрать номер и повторить вызов. Наконец, он ответил:
— Да, алё.
— Это я.
— Знаю, что ты. Вижу на определителе. Дальше что?
— Жень, может приедешь?
— К тебе?
— Да.
— Это исключено.
— Ну, пожалуйста! Я очень тебя прошу.
— И не проси. С меня хватило одного раза.
— Больше так не будет. Я только что говорила с мамой. Она… она станет вести себя по-другому.
— Я сказал, нет. Если хочешь, могу заехать за тобой. Встретимся в метро.
— Я устала. Я весь день вкалывала, и — между прочим — у меня все еще есть температура.
— Возьмем машину. Я премию получил.
— Пошел ты! — одновременно зло и жалобно проговорила Женя.
— Тогда спокойной ночи. — Он отключился.
Женя едва удержалась от того, чтобы не швырнуть телефон на пол. До самого утра она проворочалась, не смыкала глаз, ей казалось, что болезнь вернулась и у нее снова сильный жар.
На рассвете Женя, не выдержав, вскочила, сунула под мышку градусник, но, к ее удивлению, он показал ровно тридцать шесть и шесть. Она поглядела на часы: было шесть с мелочью. Значит, Женька уже не спит. Женя потянулась, было, за телефоном, но передумала и начала быстро одеваться. Разбуженный ее суетой Ксенофонт спрыгнул с дивана на пол — и начал деловито вылизываться. Женя, крадучись, вышла на кухню, подогрела чайник, стараясь все делать бесшумно, чтобы не разбудить мать. Потом соорудила себе пару бутербродов и наскоро позавтракала.
Подгоняемая какой-то странной и неодолимой силой, она выбралась в прихожую, надела пальто и сапоги и выскользнула из квартиры, незамеченная Ольгой Арнольдовной.
За вчерашний день метель поутихла. Еще горели с ночи фонари, но на улице быстро светлело. Проваливаясь по щиколотку в сугробы, Женя заковыляла к остановке. Она чувствовала себя школьницей, сбежавшей с уроков, ей было и весело, и тревожно одновременно.
Транспорт оказался полупустым, утренний час пик еще не наступил. Женя довольно быстро доехала до Парка Культуры, пересела на троллейбус и вскоре была возле Женькиного дома. Ей в голову пришла шальная мысль подкараулить его где-нибудь на улице — наверняка он со своими газетами ходит где-то поблизости. Однако она побоялась, что долгие поиски на морозе заставят ее слечь окончательно. Женя поколебалась и позвонила Женьке по мобильному.
— Да, — ответил он почти тут же. — Ты что, уже проснулась?
— И не только.
— А что еще?
— Да ничего особенного, если не учитывать то обстоятельство, что я стою у твоего подъезда.
В трубке на пару секунд воцарилась тишина. Потом Женька обалдело произнес:
— У тебя все в порядке с головой?
— Наверное, нет. — Женя улыбнулась. — Дело в том, что я всю ночь не спала.
— Это еще почему? — в его голосе звучала язвительность.
— Сам знаешь. Мне стоять тут и превращаться в снежную бабу, или у тебя есть другие варианты?
Женька хмыкнул.
— Ну ты и задаешь задачи! Ладно, стой, я сейчас подойду. Или вот что: набери «ноль семьдесят три» и зайди в подъезд, там теплей.
— Хорошо.
Она нажала на кнопки домофона. Дверь открылась. Женя поднялась по ступеням на пролет вверх, подошла к окну и стала ждать. Минут через пять она увидела Женьку — тот шел от соседних домов с огромной сумкой через плечо. Не дожидаясь, пока он подойдет, она выбежала ему навстречу.
— Ну и чем ты отличаешься от моей матери? — Женька смотрел на нее и улыбался. Улыбка, правда, была скорей печальная, чем радостная, но, во всяком случае, приветливая, а не саркастическая, несмотря на смысл сказанного. — Так и будешь бегать туда-сюда и меня же в этом упрекать?
— А что еще мне остается? — философски заметила Женя.
— Ты бы хоть до вечера подождала, что ли.
— Я не могла.
— А. Ну, понятно. И что теперь ты предлагаешь, взять тебя с собой разносить корреспонденцию?
— Можно.
— Нет уж, обойдусь без таких помощников. — Он достал из кармана ключ и подтолкнул Женю к подъезду. — Иди, давай. Меня из-за тебя с работы скоро уволят.
Очутившись в квартире, Женька сбросил на пол свою неподъемную сумку и, взяв телефон, скрылся в комнате. До Жени долетали обрывочные фразы, общее содержание которых осталось для нее загадкой. Она стояла, не снимая пальто, и ждала.
«После сочтемся», — произнес Женька немного громче, после чего дверь распахнулась, и он предстал на пороге перед Женей весьма довольный.
— Все, Пичужка, я никуда не иду. Остаюсь с тобой.
— Но тебя… не уволят за это? — испугалась она.
— Нет. Напарник согласился выручить. Я потом за это должен буду отработать. Сейчас он подойдет, ты пока раздевайся.
Очень скоро, действительно, пришел невероятно длинный и тощий, как жердь, молодой человек в бейсболке. Вокруг него в прихожей моментально распространился оглушающий аромат туалетной воды неведомой марки.
— Это Григорий, — представил его Женька.
Григорий кивнул Жене и легко подхватил с пола сумку, будто та была наполовину пуста. После чего обернулся к Женьке и проговорил высоким, смешным тенором:
— Смотри, Жека, всю пятницу и всю субботу. Железно.
— Ага. — Женька хлопнул сменщика по плечу и нетерпеливо раскрыл перед ним дверь.
Долговязый Григорий послушно шагнул на лестничную клетку.
— Ты бы хоть спасибо ему сказал, — укорила Женя, когда он скрылся внизу.
Женька усмехнулся.
— Зачем ему мое «спасибо», когда я вместо одного дня буду за него два горбатиться! Он свою выгоду понимает, не волнуйся.
Только теперь он снял куртку и ботинки. Притащил из ванной швабру и вытер натекшие на полу грязноватые лужицы, объяснив:
— Иначе крику не оберешься.
Женя поняла, что он имеет в виду Зинаиду с ее маниакальной любовью к чистоте. Ее сердце наполнилось нежностью и сочувствием.
— Прости за то, что я тебе вчера наговорила.
— Чего там. — Женька небрежно мотнул головой. — Ты ж больная была. С больных какой спрос? Ты завтракала?
— Да. Слегка.
— Тогда пойдем, чаю попьем. Я что-то продрог, как бобик.
Они сидели в кухне и мирно трепались. Женька, когда пребывал в благодушном настроении, становился разговорчивее, чем обычно. Сейчас у него было именно такое настроение. Женя видела, что ее приход явился для него сюрпризом, причем, сюрпризом чрезвычайно приятным. Возможно, он ожидал, что она тоже станет в позу, и теперь испытывал облегчение. Она вспомнила вчерашний случай с Зинаидиной тетрадкой и спросила с осторожностью, как всегда, когда речь шла о его матери:
— Жень, мама кем раньше работала?
Он ответил, не задумываясь, сразу:
— Дворником. Но это было давно.
— Странно, — пробормотала Женя.