кусный чай, по старинному рецепту.
Та сделала пару глотков, хотя чаю ей вовсе не хотелось.
— Даже не знаю, что вам сказать. — Анна Анатольевна уселась напротив за столом и подперла щеку ладонью.
— Может быть, вы с ним поговорите? — осторожно предложила Женя.
— Я?
— Вы. Ведь он вам доверяет, раз пришел сюда жить.
— Женя, милая, с чего вы взяли, что он станет меня слушать? Особенно, если дело касается его отца. Мы с ним, вообще, на эту тему никогда не говорим, это — табу. — Анна Анатольевна плотней запахнула шаль.
— Да поймите же, Столбовой здесь не при чем. Только наши с ним отношения.
— Ошибаетесь. Очень даже при чем. Из-за него все и случилось. Ведь, как я поняла, Женя увидел вас вместе, для него это было полной неожиданностью, шоком.
— Для нас для всех это было полной неожиданностью!
— Для вас — одно дело, а для него… для него совсем другое. Сказать по совести, Женя, его можно понять: отец, действительно, очень виноват перед ним. Очень. И ладно, был бы он какой-нибудь алкоголик, опустившийся тип, с такого что взять. Так ведь нет, культурный человек, даже известный. Как он мог быть таким беспечным? Вы не представляете себе, что там творилось! — Анна Анатольевна кивнула в сторону Женькиной квартиры.
— Представляю. — Женя опустила глаза. — Мне Женька рассказал.
— Вряд ли он рассказал все. Может быть, лишь малую часть того кошмара, которому я была свидетельницей. Зина… она ведь, когда заболела, стала совсем невменяемая. Как можно было оставлять с ней ребенка, тем более — такую кроху! Она его могла сто раз убить. Мы, соседи, не знали, как быть: в милицию идти, писать жалобу — неловко. Зина на самом деле матерью была вовсе не плохой, как у нее припадок проходил, так она вроде и не помнила ничего. Работала, старалась, чтоб у Жени все было, кормила его, одевала. А потом… словно бес в нее вселялся. Ему б, профессору вашему, разобраться надо было с ней, а он все тянул и тянул. Вот и дотянул до последнего. Когда Женечку с сотрясением мозга увезли, мы его папашу всем подъездом разыскивали. Ультиматум ему поставили: или даем на Зину показания, говорим все, как есть, или пусть он ее лечит — у нее, кроме него, никого из близких и родственников в Москве не было. Тогда он только понял, что само ничего не рассосется, начал действовать. — Анна Анатольевна вдруг замолчала, часто заморгала, тыльной стороной ладони отерла глаза и стыдливо улыбнулась. — Я даже спустя столько лет вспоминать спокойно все это не могу. Я ведь старалась, как могла — Женю к себе забирала, пока Зина отходила от своего психоза, он у меня неделями жил, когда был маленький. Да и потом, когда уже вырос. Почитай, он мне вместо сына — своих-то детей Бог не дал. Я и жалею его, хотя характер у него, прямо скажем, не сахар. Да откуда ж другому взяться, если ему в самом начале жизни столько досталось, сколько другим и до смерти не выпадет? А вы, Женя, говорите, профессор ни при чем. — В ее голосе зазвучала укоризна.
— Ничего я не говорю, — в отчаянии произнесла Женя. — И вовсе не оправдываю Столбового… Просто… невозможно вот так, в одно мгновение, признать любимого преподавателя негодяем и мерзавцем. На это нужно хоть какое-то время, а Женька мне его не дал. Когда он, кстати, должен придти?
— Не скоро. Часа через три, четыре. Вы хотите дождаться его? — В голосе Анны Анатольевны послышалась тревога.
— Да, хочу. Я хочу с ним поговорить.
— Не стоит этого делать сегодня. — Концертмейстерша покачала головой.
— Но почему?
— Знаю я его. Он долго отходит. А начнешь тормошить, поторапливать, только хуже будет. Сделает вам больно — он это может.
— Как же тогда быть?
— Подождите еще немного. Я с ним попытаюсь договориться, правда, сразу скажу — ничего не обещаю.
На том они и расстались.
Во вторник на репетиции Женя убедилась в том, что Анна Анатольевна была права. Женька на хор пришел, но Женю не замечал в упор. Глядел сквозь нее, будто она была пустым местом, на лице его не дрогнул ни один мускул. Женя даже приблизиться к нему не рискнула — ей стало жутко, словно она связалась с пришельцем из потустороннего мира. Ей хотелось одного: чтобы поскорее закончилась репетиция и можно было уйти и не видеть этих пустых, равнодушных глаз.
В перерыве к ней подскочила Любка.
— Чего это с твоим? Лунатизмом заболел?
— Мы поссорились.
— Что, по-крупному?
— Крупнее не бывает.
Глаза у Любки жадно сверкнули.
— Ты меня заинтриговала. Рассказывай, давай. Пришлось выложить ей всю правду о Женькином происхождении. Любка пришла в неописуемый восторг.
— Круто! Карцев — профессорский сынок. Я всегда знала, что в нем что-то есть.
— Ты говорила — ничего нет. А еще — что он дебил и придурок, — напомнила Женя на всякий случай.
— Ничего подобного, — нагло заявила Любка. — Ты неверно трактуешь мои слова, я не это имела в виду.
— А что же? — с иронией поинтересовалась Женя.
Ей был неприятен Любкин ажиотаж, тем более, та почти ничего не знала о Женькином детстве и Зинаиде — Женя постаралась обойтись минимумом подробностей на этот счет.
— Ну, я хотела сказать, что он себе на уме, слишком надменный, — объяснила Люба, глазом не моргнув.
— Понятно, — проговорила Женя и под каким-то предлогом отошла в сторону.
Ее охватила безнадежность. Сколько ж нужно ждать, пока Женька соизволит «отойти», по выражению Анны Анатольевны? А вдруг он так и будет ходить мимо нее, словно она — человек-невидимка? Черт разберет, что у него там внутри — может, и правда, нет души, а вместо нее кусок булыжника? Иначе, как это можно любить и вдруг, в одну секунду, разлюбить? Вычеркнуть из жизни того, кто еще вчера был ближе всех, не оставив даже шанса на примирение.
Пока Женя думала да гадала, навстречу ей попался Санек.
— Здравствуй, Женечка, чего грустишь? — Глаза у него были ясные и теплые. В такие глаза хочется смотреть, когда у тебя на сердце смертная тоска.
— Я не грустная, Саня. Просто устала.
— Наверное, много занимаешься. Как твой диплом?
— Хорошо. Скоро представляю его на кафедре. — Женя сказала и вздрогнула.
Действительно, совсем скоро. А она так и не увиделась со Столбовым, даже не позвонила ему, не договорилась о следующей встрече.
— Ты что? — обеспокоенно спросил Санек. — О чем задумалась? Есть проблемы?
— Похоже, что да. — Женя грустно улыбнулась.
— Прости за нескромный вопрос, но в чем они заключаются? Может, я смогу помочь?
— Нет, Саня, не сможешь.
— О’кей. — Он кивнул и отошел.
Женя поколебалась с минуту, затем вместо того, чтобы идти на свое место, побрела к выходу.
— Куда вы, Женя? — окликнул ее Лось. — Мы сейчас начинаем.
— Голова болит, — не оборачиваясь, проговорила она и вышла из зала.
24
На хор она больше не ходила. Выждала еще пару дней и позвонила Столбовому.
— Здравствуйте, Николай Николаевич. Это Зимина.
— Женечка, что так официально? — голос у профессора звучал напряженно, хотя он и пытался бодриться. — Вы насчет консультации?
— Да.
— Приходите завтра — к трем. Сможете?
— Смогу.
— Ну и отлично.
Она ждала, что он спросит про Женьку, но Столбовой поспешно попрощался и повесил трубку.
Женя глянула на висевший на стене отрывной календарь и вздохнула. Ровно две недели, как случилась вся эта катавасия. И зачем только ей в голову пришло звать Женьку встречать ее из института? Пусть бы и дальше никто ничего не знал, глядишь, и не было бы у них конфликта.
Тут же ей стало стыдно своих мыслей. Получается, что она и верно готова предать Женьку, оставить его один на один со своими страшными воспоминаниями, лишь бы у нее самой все шло гладко, по накатанной колее. И ведь прежде она так хотела знать о нем полную правду, ту правду, от которой он упорно ее оберегал! Нет, хорошо, что все выяснилось, и точки над «и» расставлены. Другое дело, как ей быть дальше, как доказать Женьке, что она ничего такого не имела в виду, не желала его обидеть? Ну, ляпнула сгоряча про сиделку — с кем не бывает. Можно подумать, они раньше никогда не грызлись. Еще как! И тут же мирились, десяти минут не успевало пройти. А теперь — будто оба на стену налетели, и стена эта — Столбовой, будь он неладен со своими любовными похождениями!
Женя не сразу заметила, что стала думать о профессоре с неприязнью. А когда заметила, то отчетливо поняла, что идти к нему завтра на консультацию ей совсем не хочется. Выбора, тем не менее, у нее не оставалось. Она решила, что непременно поговорит с ним о Женьке, поговорит и послушает, что он ей скажет. А там видно будет.
Назавтра, ровно в три, она постучала в его кабинет.
— Женя, это вы? — отозвался Столбовой из-за двери. — Входите.
Она вошла. Привычно уселась на стул, стоящий возле его стола. Он молчал, слегка опустив красивую, седую голову. Женя тихонько кашлянула.
— Ну, как диплом? — спросил Столбовой глуховатым, неуверенным тоном.
— В порядке. Я все окончательно доделала.
— Очень хорошо. — Он зачем-то потер ладонью о ладонь и снова надолго замолчал. Потом, наконец, поднял на нее глаза. — Женя, Я хочу спросить… вы тогда… догнали его?
Она кивнула утвердительно.
— И… он, наверняка, наговорил вам Бог знает что. Нет, это просто сон какой-то! — Столбовой уронил руки перед собой на стол и сокрушенно покачал головой. — Такое вообразить себе невозможно. Чтобы он… мой сын и вы! Жека и такая девушка… Что, интересно, вас свело вместе?
— Видимо, это была любовь, — сухо проговорила Женя. Подумала и прибавила. — По крайней мере, с моей стороны.
— Любовь, — рассеянно повторил Столбовой. — Вот уж, признаться, не думал, что он способен будет кого-то любить.
— А почему — нет? Вы говорите о Женьке так, будто он робот или какой-нибудь манкурт.
— Нет, упаси Бог, вы не поняли меня! Давайте… давайте будем откровенны, Женечка. У нас просто нет другого выхода. Что вам рассказал Жека про нас с ним?