— Твоя сестра работает? — спросила она у Виталика, который немного отошел от полученных травм, и слегка порозовел.
— Работает.
— А где?
— Точно не знаю. Кажется, в каком-то клубе.
— Что она там делает?
— Танцует.
— А папа куда делся?
— Умер. Давно, пять лет назад.
— Как же это ваша мама уехала, оставив вас совсем одних?
Виталик пождал плечами.
— Я откуда знаю? Ксюшка говорит, у нее роман.
— Влюбилась, что ли? — уточнила Женя.
— Ну да, влюбилась. В одного мужика. Я его видел. Он к нам на прошлый Новый год приезжал, а вообще-то он не здесь живет.
— А где?
— В Южно-Сахалинске. Мать туда к нему поехала.
— И тебя с собой не взяла? — не поверила Женя.
— Не-а. А потом — Ксюшка меня все равно бы не отдала.
— Как это не отдала? Матери?
— Она говорит — она моя мать. Я, правда, ее больше люблю. Она добрая.
— А мама — злая?
— Мама никакая. Ее и дома никогда не бывало.
— Ну и семейка у вас, — невольно вырвалось у Жени.
— Пить хочу, — сказал Виталик.
— Сейчас поставлю чайник.
Женя сбегала в кухню, приготовила чаю, слазила в холодильник — там оказалось довольно много продуктов: сыр, колбаса, домашние котлеты и творожок «Данон».
Они поужинали, потом включили телевизор. Чересчур самостоятельная Ксюша все не возвращалась. Женя уже стала недоумевать — на часах было без четверти одиннадцать. Ровно в четверть двенадцатого, наконец, в двери заскрежетал ключ.
В прихожую вошла симпатичная, совсем юная девушка, с копной шелковистых каштановых волос. Одета она была совершенно обыкновенно и очень просто, в длинное болоньевое пальто и ботинки без каблука, через плечо висела объемистая кожаная сумка. В руках девушка держала увесистый пакет с продуктами.
При виде Жени, вышедшей к ней навстречу, на лице у девчонки отразился испуг.
— Вы кто? Что случилось? — голос у нее был отрывистый и хрипловатый.
— Ксюша, вы не волнуйтесь. Я — Женя. Ваш брат… с ним произошла неприятность. Он упал с велосипеда….
— Виталька? — перебила девушка и, бросив пакет, прямо в ботинках кинулась в комнату. — Ты, дурень несчастный! Я же просила тебя потерпеть до завтра! — Она подбежала к пацану, который, понурив голову, с виноватым видом сидел на диване, пытаясь задвинуть подальше загипсованную руку. — Господи, это что? Перелом?
— Трещина, — успокоила ее Женя. — Ничего страшного. Врач сказал: две-три недели, и все пройдет.
— Только этого мне не хватало! — Ксюша принялась расстегивать пальто. Вид у нее был усталый и несчастный.
— Ксюх, — потерянно позвал Виталик.
— Что?
— Ты… не расстраивайся. Мне и не больно совсем.
— Горе ты мое! — плачущим голосом проговорила девушка и, обращаясь к Жене, прибавила доверительно. — Говорила ему, потерпи пару дней. У меня вся неделя занята была, завтра только выходной. Я уж и велосипед присмотрела, хороший, за две с половиной тысячи. А этот давно пора на помойку. Так ведь нет, олух царя небесного! Надо было сесть на развалюху и сверзиться! Спасибо, хоть шею себе не сломал!
Женя видела, что она постепенно успокаивалась.
— Я пойду, — мягко проговорила она. — Там вам из травмпункта звонить будут насчет полиса, вы им номер продиктуйте.
— Хорошо. Спасибо. — Ксюша вышла следом за ней в коридор.
Прихожая была ярко освещена, и Женя хорошо видела ее лицо: тонко выщипанные брови, пухлый, но вместе с тем твердый рот, слегка раскосые, красиво подведенные глаза.
— Устала я, — сказала Ксюша и неожиданно улыбнулась. Улыбка вышла совсем детской, никак не вяжущейся с общим обликом секси-герл.
— Может быть, вам нужна какая-то помощь? — спросила Женя. — Мне Виталик рассказал, что вы одни живете.
— Помощь? — Ксюша решительно помотала головой. — Нет, нет. Я справлюсь. Мне хорошо платят, денег хватает. Жаль только времени свободного мало, Виталька вынужден один болтаться, а ему учиться надо.
— А с матерью ему было бы не лучше? — осторожно поинтересовалась Женя.
— С этой сучкой? — Выражение лица Ксюши моментально стало жестким и злым. — И думать нечего. Не видать ей его, как своих ушей. У нас все путем, все хорошо. Виталька еще у меня президентом станет, увидите. А эта… пусть катится к своему кобелю! Слышать о ней не хочу!
Женя уловила в ее голосе Женькины интонации. Значит, не он один ненавидит своих родителей, таких полно. А она наивно полагала, что близких не выбирают, а принимают такими, какими Бог дал.
— Пойду, — повторила Женя и стала одеваться.
Ксюша стояла рядом, слегка наклонив голову.
«Кем, интересно, она работает? — подумала Женя. — Наверняка, стриптизершей, иначе за что ей платят такие бабки».
— До свидания.
— Всего доброго, — попрощалась Ксюша.
Женя вышла на площадку. Дверь захлопнулась. Было уже без десяти двенадцать. Мать несколько раз звонила ей на мобильный, спрашивала, когда она вернется домой.
Женя шла по темной улице и думала, что Ксюша, наверное, поняла бы Женьку лучше, чем она. Хотя нет, она тоже понимает. Иначе, зачем ей было устраивать всю эту разборку со Столбовым, осложнять себе жизнь отказом от его руководства дипломом? Проблема в том, что она при всем сочувствии к Женьке не может влезть в его шкуру, и он это чувствует. Оттого и не верит до конца в ее искренность. Что ж, остается лишь надеяться на то, что сказал Санек — на поездку в Курск.
Она оказалась дома только в половине первого ночи. Мать не спала, ждала ее.
— Где ты была?
— Так, в одном месте. Парнишка с велосипеда упал, пришлось довезти его до дому. Ну и посидеть, пока не придет его сестра.
— Боже мой, ты прямо мать Тереза! Я, признаться, думала, ты снова поехала туда.
— Куда? К Женьке?
— Ну да, к нему.
— Нет. — Женя грустно покачала головой. — Нет. С ним все кончено. До поры до времени.
— Вот именно, до поры до времени, — произнесла мать с иронией. — Когда хотят что-то завершить окончательно, сроков не ставят.
— Не будем об этом, — мягко попросила Женя. — Тем более, послезавтра у меня кафедра. Для меня это сейчас важней всего.
— Неужели? — Ольга Арнольдовна глянула на нее с недоверием. Потом улыбнулась. — Узнаю свою дочь. Тебя невозможно уничтожить.
— Невозможно. — Женя кивнула. — Поэтому давай спать.
28
Кафедра собиралась в двенадцать. Женя уже в одиннадцать была в аудитории. Странно, но она не чувствовала волнения. Голова была ясной, настроение агрессивным и веселым. Пусть попробуют ее подловить, ничего у них не выйдет!
Она подготовила все материалы, начертила на доске схемы, написала под ними уравнения. Примерно в половине двенадцатого в зал вошел Григорянц.
— Здравствуйте, Армен Ашотович, — поздоровалась Женя.
— Здравствуйте, здравствуйте. — Тот игриво подмигнул. — Боитесь?
— Нет. Если только самую малость.
— Непорядок. Студентам положено волноваться. Примета такая.
— Я не верю в приметы.
— Ну, ладно. Сейчас схожу за Людмилой Ивановной. Вы пока осваивайтесь.
Он немного повозился с какими-то бумагами, затем вышел. Вскоре появился Носов, сухопарый, слегка сутуловатый, с лицом холодным и непроницаемым. Он держался официально, корректно кивнул Жене, сел на свое место и углубился в чтение какой-то брошюры.
Через пять минут после него пришла группа аспирантов. Они сели сзади, вполголоса переговариваясь между собой.
Женя ждала, когда появится Столбовой. Однако его не было. Вернулся Григорянц, ведя под руку Перегудову, миловидную дородную женщину, больше похожую на заведующую детским садом, нежели на доцента. Все постепенно рассаживались на местах, время подходило к двенадцати.
— А где Столбовой? — спросил Носов.
Григорянц принялся что-то шептать ему на ухо.
— Странно, — громко проговорил тот, всем своим видом демонстрируя неодобрение.
— Может быть, начнем уже, — певучим, грудным голосом предложила Перегудова.
— Остальные все тут? — Григорянц оглядел конференц-зал.
Аспиранты затихли и полезли за блокнотами.
— Пожалуй, действительно начнем. Первым у нас на повестке сообщение студентки пятого курса Зиминой Евгении. Тема претендует на будущую кандидатскую, если я правильно понял. Пожалуйста. — Григорянц масляно улыбнулся Жене.
Та встала и не спеша взошла на кафедру.
— Тема моего доклада называется «Обоснование и использование линейного программирования при оценке риска техногенных катастроф». Сегодня я хочу остановиться на нескольких особо важных аспектах…
Женя излагала материал четко и сжато, голос ее звучал уверенно и твердо. Она старалась не смотреть в зал, но все же боковым зрением видела длинное, худое лицо Носова. Его глаза за толстыми стеклами очков, не отрываясь, смотрели на нее. Перегудова откровенно скучала и время от времени что-то шептала Григорянцу. Тот едва заметно улыбался и кивал.
— Вот, собственно и все, что я могу сказать по этому поводу, — закончила Женя и мельком глянула на часы: она говорила тридцать минут.
— Что ж, все очень продумано, — произнес Григорянц. — Послушаем теперь мнение преподавательского состава. Будут у кого-нибудь вопросы?
«Вот сейчас, — подумала Женя, искоса наблюдая за Носовым, — сейчас он возьмется за меня». Тот, однако, молчал. Зато с последнего ряда поднялся молодой долговязый аспирант с иезуитской бородкой.
— Мне не совсем понятно, почему вы пользовались исключительно зарубежной литературой. На эту тему полно статей отечественных авторов.
— Если вы имеете в виду монографию Вандерхуэлла, то этот труд содержит в себе исчерпывающую информацию по всем вопросам, которые интересуют всех нас.
— Я тоже изучал Вандерхуэлла и считаю многое из того, что тот пишет, необоснованным.
— Почему же необоснованным? — неожиданно вмешался Григорянц. — Ведь вам только что продемонстрировали массу примеров. Мне они показались весьма убедительными.
— Ну, не знаю. — Аспирант стушевался и сел на место.