И не приходится, сгорая от стыда, что-то врать Луке, в лавку которого я прихожу. Потому что больше некуда – в поселок пешком не дойду, а номеров, чтобы попросить телефон у кого-то и позвонить, просто не помню. Не приходится долго пить чай, чтобы успокоиться самой и успокоить его, упросить не вмешиваться, не говорить, не устраивать разбор полетов тем, кого он подозревает. Да, просто ушла погулять. Сама, без денег и телефона. Вот такая растяпа.
А еще когда-то мне снилось, что Кирилл, несмотря на мой резкий ответ, что не его дело, как я добралась домой, выйдя из его машины, стоит у моей двери и хочет войти. Не для того, чтобы еще раз спросить. А чтобы, не спрашивая ни о чем, извиниться.
Те сны были настолько живыми, что я не раз просыпалась и мне казалось, что под дверью действительно кто-то стоит.
Даже не кто-то, а именно он.
Кажется, я даже слышала его дыхание, хотя это и нереально. Лежала с открытыми глазами, смотрела на дверь и слушала, как гулко стучит мое сердце. А тихие удаляющиеся шаги, когда снова закрывала глаза, – конечно, всего лишь продолжение сна.
Эти сны отпустили, да и практически стерлись из памяти. Это сейчас нахлынули как волна, неся за собой и другие…
Вот иду я по улице, меня окликает белокурая пассия Кирилла. Окликает так, как и в жизни: «Эй, доброе утро, Никто!»
Я, как всегда, прохожу мимо, делая вид, что не слышу и мне все равно. А со ступеней нашего дома сбегает Кирилл и говорит ей: «Это ты Никто. А она – Алиса, понятно? Ну-ка, повтори ее имя! Я жду!»
Но и эти сны не сбывались, хотя снились с четверга на пятницу, и с пятницы на субботу, и с субботы на воскресенье, и…
Разные вариации, в которых я перестаю быть Никто, – они не были вещими. Но они помогли стать сильнее.
Эти сны сейчас даже смешно вспоминать.
В отличие от тех, которые появились значительно позже.
И которые словно показывали, что могло бы быть, если бы Кирилл не уехал.
Наверное, тогда у меня в жизни просто было мало чего-то по-настоящему стоящего, вот и тянулась к прошлому и к вариантам того, как все могло бы сложиться. А потом закрутилось: окончание школы, поступление в институт, новые друзья и знакомые.
Сегодня ночью мне показалось, что один из снов случайно вернулся. Мне показалось так, поэтому и…
А что показалось ему?
Почему не ушел? Зачем вообще приходил? И зачем прикасался ко мне, если однажды сам велел от него держаться подальше?
Он мог бы забрать ветку ели и оранжевый фрукт, которые сейчас лежат на кровати, и я бы все списала на сон.
Даже если пришел с ними случайно, мог бы забрать.
Но он их оставил.
Намеренно.
Чтобы я вспомнила.
Любимый шампунь из тибетских трав лучше всякой мантры помогает вернуть себе душевное равновесие.
Ну что же, я помню. А действовать буду по обстоятельствам.
Есть шанс, что Кирилл как раз таки спишет все случившееся на сон. Мой или его – не имеет значения.
Выйдя из душа, наспех завязываю полотенце на голове, надеваю джинсы, любимую белую майку, захватываю с собой джинсовую короткую куртку – по утрам еще довольно прохладно, тем более когда едешь на байке, и спускаюсь на кухню.
Благо в холодильнике изобилие. Евгения Петровна и так каждый день старается сделать что-нибудь вкусненькое, и побольше-побольше, но вчера она скорее присматривала за тем, чтобы яства из ресторана не посрамили хозяина. Осталось много до неприличия, но я выуживаю черный хлеб, красную рыбу и, пока сооружаю бутерброд, слежу, чтобы из турки не убежал кофе.
Смеюсь про себя: Лука, как ценитель и давний поклонник чая, мой выбор бы не одобрил.
Время на телефоне показывает, что мне уже пора выходить, но вдруг я успею сделать хотя бы глоток…
Еще нет и восьми, все в доме спят, и я стараюсь передвигаться бесшумно. В открытое окно доносится пение птиц и шум ветра, небо нависает сизыми тучами, думая: а не опрокинуться ли на землю дождем? Негромко напеваю под нос «Осень» Centr, которую когда-то давно где-то услышала, и она врезалась в память, сотни раз стояла на повторе, пока не запомнилась:
И все не так уже, в глазах нет искры,
А осень бьет и падают листья.
И кто-то медленный, а кто-то быстрый.
Ваше счастье на земле – это всего лишь мысли.
На душе хорошо и спокойно.
И вдруг я чувствую, что на кухне уже не одна.
А потом убеждаюсь в этом, когда слышу у себя за спиной те же слова, что только что пела, только на этот раз вместе с мелодией.
И еще до того, как мужской голос сухо отвечает: «Занят», я понимаю, что это Кирилл.
И вспоминаю, где впервые услышала эту песню, – три года назад, когда она неожиданно заменила тяжелый рок в качестве рингтона у него на смартфоне.
Глава 11. Алиса, настоящее
Он стоит, прислонившись к проему двери.
Ни слова не говорит – просто смотрит. Пристально, тяжело, будто сканируя и разбирая меня на мелкие атомы своим сапфировым взглядом.
Хочу отвернуться, а не могу.
Меня словно парализует, как уже бывало не раз.
Живым и свободным остается лишь взгляд, который самовольно, вопреки моему желанию, ползет по татуировке на обнаженном торсе Кирилла. Длинные черные крылья тянутся от ключицы к ключице, на левом плече неровные лучи, как от разбитого солнца, а от них до запястья новый рисунок – воин с мечом, у ног которого лежит то ли оперение, то ли чешуя в виде трофея.
Скользнув по впалому животу, взгляд лишь мельком задерживается на штанах со слишком низкой посадкой и стремительно поднимается вверх. Залипает на светлой щетине, придающей лицу еще большую жесткость, и все равно попадает в капкан, от которого старательно убегал.
Дышать…
Помню ли я, как дышать?
Сомневаюсь. Тем более когда он поднимает правую руку и медленно проводит по нижней губе большим пальцем. А затем указательным.
И все так же – глядя в мои глаза.
И проверяя, помню ли, понимаю ли, что именно этими пальцами он вчера прикасался ко мне.
Не хочу выдавать эмоции, но чувствую, что щеки начинают пылать, в горле пересыхает, а мелкая дрожь, которая была утром, ничто в сравнении с тем, как меня лихорадит сейчас. Мне кажется, дрожит каждая клеточка тела, а внутри меня все сжимается в колючий комок, который мешает сделать следующий вдох.
В себя меня возвращает тихое шипение за спиной. Очнувшись, снимаю турку с плиты, но перелить кофе в чашку не успеваю. И к лучшему, потому что я двигаюсь неумело, неловко, то и дело задевая какие-то предметы локтями, – все равно пролила бы. А так – звонок, в котором, к счастью, звучит другая мелодия, не та, которую я напевала минуту назад.
Минуту ли?
Полчаса назад?
Без понятия.
Да и неважно, сколько я пробыла в таком состоянии. Важно то, что я из него выбралась, очнулась от странного морока и не могу больше здесь находиться.
Сбрасываю звонок – условный знак, Лука поймет, что я уже выхожу.
Направляюсь к двери, но, наверное, слишком поспешно. Потому что, когда оказываюсь возле Кирилла, который не сдвинулся ни на шаг и тем самым продолжает загораживать мне выход из кухни, полотенце раскручивается и падает на пол.
Не успеваю его подхватить.
И не успеваю поднять.
Кирилл неожиданно проводит пальцами по моим волосам, а потом наклоняется и, прикрыв глаза, делает шумный вдох.
Я знаю, что за этим последует. Знаю, потому что так уже было. Он отшатнется, изогнет губы в колючей усмешке и спросит, почему я пользуюсь каким-то дешевым дерьмом, если в ванной полно дорогих шампуней с нормальным, привычным запахом, можно даже без запаха – лишь бы волосы не пахли так сильно…
А я, как и прежде, отвечу, что любой запах лучше, чем духи его подружек, которыми он напрочь пропитан, дышать невозможно…
Но сейчас все почему-то иначе.
Он не отшатывается от меня, как от чумной. Наоборот. Его пальцы зарываются в мои волосы, слегка тянут за них, вынуждая меня развернуться и практически прикоснуться губами к черной татуировке.
Несколько жалких миллиметров – единственное, что отделяет мои губы от крыльев, которые вблизи словно расправляются, готовясь к полету.
Чушь.
Конечно же, чушь.
Просто его ключицы приподнимаются, когда он начинает скользить ладонью по моим волосам. Медленно, так медленно, и продолжая жадно вдыхать запах моих волос, будто он ему не просто нравится, а он по нему скучал.
Мне хочется рассмеяться от странных мыслей, которые лезут в голову: вот же придумала, так не бывает.
Но смеха нет.
Да и мысли пугливо рассеиваются, когда он обхватывает пальцами мой затылок, будто почувствовав, что я хочу отвернуться. И заставляет и меня сделать вдох, чтобы понять: на его коже нет запаха других женщин.
Мужчины, которых описываю в романе, часто наделяются собственным, особенным запахом – острота бергамота, надвигающаяся гроза, легкий бриз в туманное утро, горько-сладкие ноты грейпфрута. И не потому, что это основной состав их одеколона, – это скорее восприятие героини.
А он…
Он пахнет как бездна, над которой бушует ветер и толкает в спину, когда стоишь у самого края.
– Вижу, у тебя хорошее настроение благодаря тому, что я пожелал тебе доброй ночи, – опаляет мое ухо вкрадчивый шепот. – Не хочешь поблагодарить меня не только на словах и пожелать доброго утра?
И прежде, чем я успеваю понять, что он задумал и чего добивается, его вторая ладонь обхватывает мое запястье, заставляет скользнуть пальцами по его животу, опуститься вниз и почувствовать, насколько он возбужден.
«А бездна-то огненная», – проносится в мыслях.
Пытаюсь отдернуть ладонь – но он не только продолжает удерживать, а обхватывает мои пальцы своими и медленно, томительно медленно проводит ими по своему члену. И несмотря на штаны на нем, у меня такое ощущение, что я скольжу не по ткани, а по его обжигающей коже.
Шаги на лестнице и звонок на моем телефоне заставляют меня отступить и отдернуть руку. Не знаю, от чего вспыхиваю сильнее – от осознания, что он удерживал несильно и, оказывается, я могла убрать ладонь в любую секунду, от взгляда, в котором мелькает понимающая усмешка, или оттого, что он считает мой ответ очевидным и его ничего не смущает.