– У меня другая эрогенная зона, – подсказываю. – И ты о ней знаешь.
Она хохочет и тут же начинает тереться об меня попкой. Затянувшись, я снова поворачиваю голову и вдруг замечаю такси, которое уверенно подкатывает к дому и останавливается.
Наверное, пару минут из него никто не выходит, но я, вцепившись в бедро Светки, пресекаю ее раскачивания на мне.
– Кирилл… – Она вскидывает удивленно брови, а потом отслеживает мой взгляд и тоже принимается смотреть на машину.
Пожимает равнодушно плечами, снова начинает ерзать, и я вжимаю пальцы в ее тело сильнее. Причиняя ей боль – и плевать. Потому что я знаю, кто выйдет из этой машины. Просто знаю, и все.
Но открывается только передняя дверь.
Выйдя из авто, Виктория замечает меня, улыбается в знак приветствия, но никуда не идет. Так и продолжает стоять на месте – лишь поднимает голову вверх.
Не знаю, почему она не заходит и почему не наберет номер отца, если ей нужно особое приглашение. Уже думаю позвать его, когда он появляется сам. Застывает в дверях, смотрит пару долгих секунд на женщину, а потом, как мальчишка, сбегает по ступеням и торопливо направляется к гостье.
– Надо же, как спешит, – усмехается Светка.
Но отцу, даже если бы он услышал эти слова, было плевать. Распахивает ворота, приближается к женщине – не обнимает ее, не целует, просто смотрит в глаза. Если они и ведут разговор, то лишь взглядами. И он достаточно емкий, потому что отец открывает заднюю дверь и из такси выскакивает светловолосая девчонка.
Худенькая, юркая, она принимается с любопытством осматриваться, даже отсюда видно, как у нее изумленно распахиваются глаза при виде нашего дома. Вторая дочь очень похожа на мать, вот ей бы я дал лет пятнадцать. А первая выходит спустя пару секунд, как будто собиралась с силами, чтобы сделать этот решительный шаг.
Становится рядом с сестрой, но если та, как и прежде, смотрит на дом, эта – устремляет взгляд на меня. Сжимает и разжимает пальцы, явно сильно волнуясь, потом отвлекается на мать, пока мой отец выгружает из багажника чемоданы. Весьма внушительные, но для основательного переезда троих все равно вещей слишком мало.
Рассчитавшись с таксистом, отец кивает на дом, пропуская гостей, и с довольным видом, как будто это работа его мечты, катит следом два чемодана.
– Ну что, будем знакомиться? – Подойдя поближе, Виктория обнимает за плечи двух дочерей. – Это Полина и Алиса. А это Кирилл и…
Светка ерзает на мне, бросает на меня выжидающий взгляд, но, сообразив, что я занят сигаретой, сама представляется.
– У нас будет еще один брат? – спрашивает Полина.
– Посмотрим, – уходит от прямого ответа ее мать.
– Будет, – твердо заверяет отец.
Девчонка помельче поднимается по ступенькам, с любопытством рассматривает наш сплоченный дуэт, но вместо смущения выдает с восхищением:
– Классные туфли, – кивает на Светкину обувь, потом переводит взгляд на меня. – Татуха прикольная.
Мое молчание и Светкин снисходительный смех ничуть ее не расстраивают. Она делает пару шагов вперед, крутит головой, а потом снова хвалит:
– И духи офигенные. Такие стойкие. А как называются?
– Идем в дом, – объявляет отец, не давая Светке ответить.
То ли не хочет шокировать девочку суммой, которая прозвучит, то ли ему не терпится, чтобы они поскорее освоились.
– Пойдем, пойдем, – мягко подталкивает Викторию.
Они скрываются в помещении, а девочка продолжает во все глаза пялиться то на меня, то на Светку. И упрямо пожимает плечами, когда Алиса пытается ее увести.
– А татуха… – так как я в футболке, она видит лишь татуировку у меня на руке, но глаза у нее уже горят восхищением. – Такая большая, красивая – тебе было больно?
Дурацкий вопрос, который частенько мне задавали в постели, когда хотели показаться особенными.
Отвлекаюсь на то, чтобы выпустить очередную порцию дыма, а когда оборачиваюсь, успеваю поймать взгляд Алисы. Она тоже смотрит на мою левую руку, но такое ощущение, что не просто скользит взглядом по татуировке, а прощупывает ее, осторожно прикасаясь к ней пальцами.
Но потом ее взгляд поднимается выше и тут же отскакивает, прячется за ресницами.
– Пойдем, Полина, – она берет сестру за руку, – не будем мешать.
Девчонка, сообразив, что никто с ней дружить с первого взгляда не собирается, понуро кивает и позволяет увести себя в дом.
Как только шаги их стихают, Светка поворачивается ко мне и изумленно спрашивает:
– Брат официантки? Серьезно?
Хорошо, что у нее хватило ума промолчать, пока гостьи и отец были рядом. Иначе вряд ли бы она еще хоть раз вошла в этот дом.
– Ну что, – сообразив, что я не настроен обсуждать эту тему, интересуется Светка, – так и будем сидеть?
– Неа, – тушу сигарету, спихиваю с себя наездницу и поднимаюсь, – пойду познакомлюсь поближе с новой родней.
– Ну тогда, извини, я прокачусь с ребятами на одну вечеринку.
Пожимаю плечами: не за что извинять. Побоку. Даже то, что я понимаю: Светка хотела, чтобы я ее удержал.
Зайдя в дом, прислушиваюсь.
Тихо.
Если не считать шагов Полины, которая бродит по первому этажу, осматривая новую территорию. Заметив меня, улыбается, снова пробегается взглядом по моей левой руке, а потом с непосредственностью ребенка говорит мне со вздохом:
– Тату тебе больше идет, чем засос.
Машинально поднимаю вверх руку, провожу пальцами по шее, где прошлись Светкины зубки. Да хрен там – так быстро не рассосется.
– Посмотрим, что ты будешь думать лет через пять, – усмехнувшись, прохожу мимо вертихвостки в свою комнату.
Остальные гости уже выбрали себе место для проживания. У Виктории, понятно, выбор был невелик, младшая выбрала комнату рядом с моей, а официантка попыталась забиться в угол, хотя был вариант и получше.
Впрочем, наверное, это были не просто случайные слова насчет «не будем мешать», а ее личное кредо. Потому что она делала все, чтобы как можно реже попадаться мне на глаза. Но все равно попадалась.
Как обычно, некстати, не вовремя, под горячую руку.
Словом, жутко бесила и как будто не понимала, чем именно.
А ответ лежал на поверхности: всем.
Даже тем – или особенно тем, – что она вообще существует.
Глава 18. Кирилл, прошлое, три года назад
Правильная, хорошая девочка…
Которая раз за разом убивает все мои намерения держаться подальше, не замечать ее, игнорировать.
В ней кажется неправильным все. То, что она добавляет в кофе слишком много сахара и молока. То, как медленно ест. То, как кромсает на мелкие части блюда, которыми ценители любовались бы час, прежде чем вообще прикоснуться к ним. То, как кривится при виде устриц. И то, что смотрит только в тарелку, хотя мы сидим с ней напротив друг друга.
Она раздражает неимоверно.
Но не дает даже возможности выплеснуть это раздражение.
Я слышу, как она смеется, болтая с подружками по телефону. Долго и слишком громко что-то печатает в своем ноутбуке, ленясь закрыть дверь. Вижу, как улыбается, когда ей что-то говорит мой отец. Просто светится счастьем, когда ее обнимает мать. И от нее за версту разит добротой, когда она не выпроваживает из комнаты младшую сестру, а с удовольствием с ней общается.
Вижу, слышу, отмечаю какие-то моменты со стороны. Но практически за неделю мы не обмолвились с ней ни словом.
Так, только случайно пересекаемся, да и то в те моменты, когда она не одна. Или с Полиной, которая успевает крутиться хвостом за ней и болтаться возле меня, если я появляюсь. Или с матерью. Или с моим отцом. Или за общим столом, если я изредка попадаю на семейную трапезу, а скорее – терапию, которую вводит Виктория.
Один на один мы пересекаемся в воскресенье. Тоже случайно. Я возвращаюсь с вечеринки с единственной мыслью о чашке кофе под сигарету. А она, видимо, только проснулась и крутится возле кофемашины.
Услышав шаги, оборачивается, и с ее губ медленно сползает улыбка, которая была заготовлена для других.
– Доброе утро, – роняет она, отворачиваясь.
Ну да, она ведь хорошая девочка.
Выдавливает эти слова через силу, но вроде бы молчать как-то невежливо. Наверное, мне хочется вытащить ее настоящую из этого панциря вежливости, проверить, как далеко она готова зайти, чтобы остаться удобной, потому что с какого-то хера я говорю:
– Сделай и мне. Эспрессо. Без сахара.
Ее плечи слегка напрягаются, но она молча достает чашку.
– Мне нравится пить из черной.
Она достает черную чашку, делает кофе. А я стою в проеме двери и дырявлю взглядом ей спину.
Она практически не распускает волосы, разве что когда они еще влажные, как сейчас. Обычные бриджи, обычная майка с вырезом сзади, позволяющим увидеть родинку на левой лопатке.
Обычная вся.
А я продолжаю смотреть на эту чертову родинку, даже когда она поводит плечами, видимо почувствовав мой взгляд и пытаясь избавиться от него.
Сделав кофе, она на секунду задумывается, а потом направляется с чашкой ко мне. Он горячий, поэтому она идет медленно, боясь разлить его на босые стопы. А когда приближается и поднимает свой взгляд…
Не знаю, что происходит, – это похоже на замыкание. А то, что я делаю, – то ли попытка дожать ее, то ли оттолкнуть от себя окончательно…
Достав бумажник, выуживаю купюру, не глядя даже какую, и, когда тянусь за чашкой, даю ей обмен.
– Что это? – спрашивает она с неловкой улыбкой.
– Твои чаевые. Ты же сейчас не работаешь. Наверное, как и мать, поняла, что есть варианты получше.
Я помню выражение ее глаз до сих пор.
Не обида – нет, и не злость. А все то же разочарование, что и в ресторане, когда я спокойно наблюдал за тем, что делает Светка.
Только на этот раз к разочарованию примешивается и боль, как будто теперь я действительно дал ей пощечину.
И я даже слышу какой-то треск.
И только когда на кухню поспешно вторгается Евгения Петровна и начинает ахать, вздыхать и спрашивать, все ли в порядке, перевожу взгляд на пол и вижу черные осколки у босых стоп девчонки.