– Больно? – спрашивает домработница, обнимая ее.
– Нет, – отвечает она, продолжая смотреть на меня. – Это не больно. Так, только чуть обожгло.
Твою мать! Понимаю, что кофе пролился на ее ноги, но не успеваю хоть что-то сказать. Девчонка, отвернувшись, выходит из комнаты, а Евгения Петровна всплескивает руками и бормочет, глядя ей вслед:
– Ну ничего, ничего. Это на счастье. Да еще в день рожденья… – Обернувшись, замечает купюру в моих руках. – А ты что же, поздравить хотел?
– Поздравил.
Естественно, вечером, когда все отправляются в ресторан, чтобы устроить для именинницы праздник, я ссылаюсь за то, что у меня вечер занят. Но стоит только машине уехать, захожу в комнату, из которой так часто слышался размеренный стук.
Мне хочется понять ее. Понять, что именно в ней не так. И почему меня на ней так заклинило. Потому что пояснения нет.
Желание трахнуть…
У меня нет проблемы, что делать со стояком. Если не Светка, то кто-то другой, хотя пока я не собираюсь менять что-то в этом аспекте.
Наверное, мне хочется найти ее какую-то смешную, детскую переписку с кем-то из одноклассников, чтобы посмеяться, что вообще мог думать о малолетке, у которой в голове одни одуванчики.
Хочется, чтобы она стала простой и понятной, пресной и скучной, обыденной, чтобы, как легкая пыль, перестала бесить, чтобы не пыталась казаться, а на самом деле стала для меня незаметной.
Но то, что я нахожу в ноутбуке, – это пощечина, которую она, даже не зная того, мне с лихвой возвращает.
Да, она больше не работает официанткой. Но вместо этого ведет несколько групп каких-то неизвестных авторов в соцсетях, ищет картинки, выставляет цитаты, проводит какие-то конкурсы. А еще состоит в бирже копирайтеров и пишет статьи про керамику, отдых на островах, придумывает гороскоп на неделю и прочую лабуду.
И ей даже за это платят. Правда, не все. Два заказчика решили кинуть на бабки, хотя сумма смешная. Читаю ее сообщение подружке, которая тоже пытается так подрабатывать, – деньги не заплатили, а сами разместили эти статьи на своих сайтах.
Вот же суки.
Зачем-то запоминаю названия этих кидал, открываю случайно какой-то вордовский файл, в полной уверенности из-за названия, что это мелкая статейка про социальные сословия прошлого века, и понимаю, что она пишет роман.
В котором все добрые и все так романтично, что от сахара скрипит на зубах. Граф служанку не пользует где-то в углу или приказав явиться к нему в спальню, потому что он так захотел. А то присылает ей цветы, то рассыпает лепестки по кровати, то вдруг вручает при всех своих знатных приятелях. То вместо того, чтобы просто задрать на ней юбку или разорвать на ней платье, скромно целует ей пальчики на руках.
Херня херней.
Неправдоподобно, наивно, скучно, матчасть не просто хромает – ее можно уже пристрелить, чтобы не ковыляла и не мелькала где-то там раз в пару глав.
Но текст какой-то… живой, что ли. И, несмотря на все очевидные недостатки, я пропускаю момент, когда Алиса возвращается в комнату.
То, что я ей говорю, тоже вряд ли можно назвать поздравлением.
И даже тот факт, что этой же ночью не только сайты тех двух кидал, но и все компы этих компаний сожрал вирус, вряд ли сойдет за подарок. Тем более что она о нем никогда не узнает.
Практически на месяц я настолько выпадаю в реал, что девчонку, которая теперь живет в нашем доме, не замечать становится даже легко.
А потом то ли осень мне ветром надула мысль попытаться восстановить отношения, то ли я тогда действительно заболел, просто не замечал, что брежу из-за высокой температуры, но при любом раскладе мое предложение притвориться, что у нас все в порядке и мы только что познакомились, с треском проваливается.
Ни хрена не меняется.
Трахаю я Светку или другую, если Светка выеживается, думаю не о них.
Даже если внутри разливается кислота, иногда тошнит от самого себя, я все равно делаю вид, что меня все устраивает.
Чтобы не думать, не вспоминать, чтобы не замечать девчонку, которая вроде бы и живет бок о бок со мной, но для которой меня словно нет.
Но однажды я все же срываюсь.
Мы срываемся оба.
Потому что Алиса права: притворяться у нас не выходит.
Глава 19. Алиса, настоящее
Сегодняшняя встреча напоминает мне день сурка. Тот же ресторан, Кирилл снова со Светкой, и она опять намеревается снять свои туфли.
А он снова молча наблюдает за ее лицедейством.
По логике событий мне следует смутиться, растеряться, опустить взгляд и молиться, чтобы все это поскорее закончилось и чтобы, когда я открою глаза, все это оказалось лишь сном.
Так было три года назад.
Но сейчас мне даже забавно наблюдать за тем, как Светка качается на своих каблуках, будто их прогрызли злобные барсуки, цепляется за своего спутника так сильно, что наверняка оставляет следы от ногтей на его коже, и пытается выдавить из себя новую порцию желчи.
– Ой… – восклицает она. – Прости, Кирилл, я снова по ошибке привела тебя в булочную! Ой, и что-то мне так начинают давить эти туфельки…
– Может, тебе стоит все же купить булку, которой ты бредишь три года? – говорю я сочувственно. – И перестать пытаться влезть в туфли на пару размеров меньше?
Светка настолько изумлена, что давится своей желчью и только открывает и закрывает рот. У меня нет времени да и желания выжидать, удастся ли ей все-таки вытолкнуть из себя этот сгусток.
Заметив, что такси уже ожидает, обхожу ее и толкаю стеклянную дверь, заставив ту зазвенеть веселыми колокольчиками.
Таксист ненавязчивый, даже музыки нет – только крупные капли дождя, которые решают, опять перейти в ливень или полениться, побаловаться.
Мимо проносится город, а я за влажными разводами вижу отблески прошлого. Оно такое же, как сегодняшний вечер, – серое, с редкими золотыми огнями.
Втягивает в себя тихим шепотом, и я послушно в него окунаюсь…
Когда мама принимала решение, переезжать ли к Федору Ивановичу, я не думала о себе, не думала, что все будет так сложно.
Я видела, что ей нелегко, видела, что она сильно переживает. Она даже забросила свою страницу в инстаграме, и ей было плевать на подписчиков, упущенную выгоду и потерю рейтинга.
– Он поставил условие, – признается она, когда я, устав наблюдать за ее бессонными ночами, прошу объяснить, что все-таки происходит. – Условие. Мне. Представляешь? Сказал: или я переезжаю к нему и все будет по-настоящему, или…
Я знаю, с кем именно она встречается, потому что видела, как она собиралась на битву. Подозреваю, она бы победила в этой войне, если бы я рассказала, что причиной конфликта, из-за которого меня с позором уволили, был сын хозяина ресторана.
Но она знала только версию лайт – о том, что не заплатили, пытались повесить на меня оплату разбитой бутылки вина, обвинили в том, что не умею общаться с клиентами, да и вообще не должна была к ним выходить. Без имен. Без подробностей, кто из официантов отправил меня к столику конфликтных клиентов, а потом шептал в страхе и ужасе:
– Ты что, рехнулась? Это же Кирилл – сын владельца этого ресторана! Ты попала… просто попала… администратор права, лучше тебе заплатить, и молча, чтобы замять этот конфликт… Иначе он этого так не оставит!..
Обида никуда не исчезла – она притаилась.
Но у мамы так давно не сияли глаза, что я молчала и дальше. Даже когда у них с Федором Ивановичем была вторая встреча, третья, четвертая…
И ее глаза потускнели, когда она металась, принимая решение. Да и вообще пытаясь переварить тот факт, что есть мужчина, который посмел поставить условие вместо того, чтобы, как другие, просто пытаться ей угодить.
– А ты хочешь с ним быть? – спрашиваю я.
– Это слишком многое изменит, – бормочет она.
– Даже если попробовать и переехать на несколько дней?
– Несколько дней… – повторяет она задумчиво. – Это же в гости на выходные, да? И не так далеко. Всегда можно уехать, если нам не понравится.
Я не питаю иллюзий, что мне там понравится, но не хочу лишать маму этого шанса. И через два дня мы так и делаем – берем с собой только вещи первой необходимости и едем в поселок за городом.
– Ничего себе домик. – Полина изумленно распахивает глаза, когда мы подъезжаем к красивому белому дому, а покрутив головой, с восхищением добавляет: – Ничуть не хуже других. Мам, а мы точно на несколько дней?
Ей нравится, не терпится выскочить из машины.
А я ей тихо завидую, потому что знаю, чувствую, что этот переезд изменит даже не много, а все.
Для меня.
И новая встреча с Кириллом тому подтверждение.
Мне трудно видеть его. Мне кажется, в глубине его глаз затаились осколки моего унижения. И, когда наши взгляды встречаются, эти осколки становятся почти осязаемыми и острыми, такими острыми, что трудно дышать. Потому что каждый вдох, когда он так смотрит, – как длинный порез.
С трудом разрываю этот контакт.
Не слышу, о чем говорит Полина, не вижу светловолосую девицу, хотя она сидит на коленях Кирилла.
Прилипаю взглядом к татуировке, которая кажется живой и словно пытается мне что-то сообщить, дать подсказку…
Мне кажется, если задержать взгляд чуть дольше, если не моргать еще пару секунд, воин взмахнет мечем и разбитое солнце, которое его окружает, станет цельным и сильным, как раньше. А крылья помогут ему подняться вверх и снова занять свое место.
Картина, которая мелькает в моем воображении, настолько яркая, что я поднимаю взгляд выше, словно ожидая, что лучи солнца от плеча тоже поднимутся следом, и вот тогда…
Но лучи, как и мой взгляд, натыкаются на красный след от страстного поцелуя и опасливо возвращаются на привычное место.
Слишком высоко…
Не для нас…
Мне кажется, если долго смотреть на солнце, можно ослепнуть. А если долго смотреть на луну – можно заметить не только темные пятна, но и потихоньку сойти с ума.
Со мной происходит именно это. Пытаюсь держаться подальше, не замечать, не смотреть, не попадаться ему на глаза – и все равно его вижу. Чаще, чем я бы хотела.