Она не вписывается в мою новую жизнь.
Лучшее, что я могу сделать, – это ее отпустить.
Лучше для нее. Для меня. Но плевать. Плевать на все «нет», которые крутятся в голове, когда я к ней прикасаюсь.
Ее кожа – нежная, шелковистая, и мои пальцы сами ползут все выше и выше, не в силах остановить этот кайф. Подстегиваются изумленно-распахнутыми глазами, такими темными, в которых снова легко потеряться.
И становятся жадными, теряя малейшую осторожность, когда она приоткрывает свой рот.
Его хочется искусать, наказать, вогнав в него член полностью, до отказа. Чтобы трудно было дышать, чтобы единственное, что она могла, – это принимать меня и едва слышно стонать.
И молчать.
Блядь, молчать, потому что ее голос, ее слова, которыми хочет ударить, – как ласковое поглаживание, которое дразнит и привязывает к себе еще крепче.
– Кирилл… – приглушенный шепот фиксируется где-то на грани сознания, там, где прячутся новые «нет» и «нельзя», которые выросли за три года.
Но, смешивая с прежними, застарелыми, я их просто давлю.
С удовольствием и без сожаления слыша скрежет некогда острых осколков.
Потому что то, как она реагирует на меня, – это «можно», «хочу» и «еще». И это, блядь, стоит того, чтобы снова рискнуть.
Ее дрожь как барабанная дробь ударяется в подушечки моих пальцев. Ее взгляд, чуть испуганный, робкий, как будто я первый, кто к ней так прикасается, пробирается в застывшее сердце. А то, как она чуть разводит колени, искореживает в хлам тормоза.
Напористей, жестче, чем собирался, двигаюсь вверх и практически насаживаю ее на ребро своей ладони. Даю время привыкнуть, оттолкнуть, послать меня к черту.
А она лишь кусает губы и смотрит так, что выкручивает меня изнутри своим молчаливым: «А дальше?»
Ее тихий выдох щекочет скулы, ударяет по яйцам, и я едва держусь, чтобы не сорвать с нее эту нелепую, бесполезную тряпку. Мои ладони куда надежней спрятали бы ее пышную грудь. Скрыли бы от чужих глаз нежную плоть, к которой я прикасаюсь. А мой рот не дал бы никому постороннему услышать еще один стон, который срывается.
Мне хочется тереть жестко, войти в нее – резко, без подготовки, чтобы поняла, до какого состояния нас довела. Чтобы вырвать из нее сожаление, чего нас лишила. Но что-то мелькает в ее глазах – что-то хрупкое и такое наивное, слишком доверчивое – и немного холодит мой порыв.
Она нервно сглатывает, когда я шевелю ладонью, просто шевелю, еще даже не делая и сотой доли того, что мелькает в моих мыслях.
– Дверь была закрыта, – облизав губы, неуверенно шепчет она.
– Я помню.
Убираю руку.
А когда она медленно выдыхает, подношу свои пальцы к ее пухлому рту.
Она может послать меня на хрен, может врезать по яйцам, может просто сказать, чтобы я убирался.
На какое-то время наши взгляды сцепляются.
Испуг, сомнение, страх… и желание…
Такая быстрая смена эмоций… и так медленно приоткрывается рот, чтобы впустить мои пальцы.
Молча.
И так же глядя в глаза.
Облизывает мои пальцы своим языком, пытается спрятаться за ресницами и вновь смотрит прямо, словно боясь что-нибудь упустить. Или просто понимая, что в этот самый момент я представляю, как погружаюсь в ее рот своим членом. В том же темпе – пока медленно, но все глубже и глубже с каждым новым движением.
Раскрасневшаяся, взволнованная, покусывает подушечки моих пальцев, ласкает их языком, обдавая горячим дыханием. Старается. А еще отчетливо видно и она не пытается скрыть: ей это нравится. Нравится то, что я делаю. И она готова продолжить. Наверняка уже сама влажная, не терпится проверить, узнать, погрузиться в нее. Но слишком мало времени, чтобы успеть сделать все. К тому же дверь так и осталась открыта.
– Хватит, – мой голос звучит грубо, но не пугает ее.
Еще раз лизнув, отпускает мои пальцы.
И резко выдыхает, когда я новь размещаю ладонь у нее между ног.
На этот раз ни единой поблажки – провожу ладонью по ее нежной плоти с нажимом, а потом уже ласковей, чтобы понять, что ей нравится больше.
Жадная, голодная девочка. От ласки млеет, ускользает в свое зазеркалье, а от жесткой игры вспыхивает, как искры, и тянется за добавкой. Не замечая, что спустя пару секунд уже сама начинает насаживаться на мою ладонь, трется, дышит все тяжелее от удовольствия.
Взгляд затуманивается, когда я прикасаюсь подушечкой большого пальца к ее клитору. Она вздрагивает, как будто раздумывая отстраниться, а потом цепляется за мои плечи и как-то беспомощно смотрит в глаза.
– Не знаешь, что делать? – цежу, любуясь дрожью черных ресниц и влажными капельками, что выступают над ее верхней губой.
Склонив голову, слизываю их языком.
И отстраняюсь, потому что хочу видеть ее лицо.
Видеть ее удовольствие.
Видеть, как сильно она меня хочет.
Она стонет тихо, протяжно, пытается спрятать стон за губами, но хрен там. Это так же реально, как мне перестать к ней прикасаться.
Такая влажная, что скользить пальцами одно удовольствие, и она бы смогла принять уже не один. Но легкий испуг в глазах меня останавливает, заставляя оставить это на потом, когда можно будет открыто вбиваться.
Хрупкая, она такая хрупкая, что я сам боюсь навредить ей, боюсь отпугнуть, если она догадается, как сильно мне хочется обхватить ее зад, приподнять, прижать жестко к стенке, заставить, чтобы обхватила меня своими ногами, и начать в ней медленно умирать. Тянуть ее за собой через край с каждым ударом и возвращать, чтобы могла сделать вдох, чтобы и дальше дышала. И дальше дышала вот так, глядя в мои глаза неотрывно, будто не может иначе.
Дрожит на моих пальцах, скользит по ним, так же кусая губы, будто дразня, зовя мои губы.
Но если я ее поцелую, сорвусь.
Сорвусь на хрен.
И начну трахать так, что услышат все в доме. Но даже если ворвутся, я вряд ли смогу ее отпустить.
Поэтому пока только так – пусть она трахает мои пальцы.
Неумело, как-то наивно, будто пробуя новый вкус удовольствия.
Еще один стон, ее движения становятся быстрее и резче – танцуй для меня, девочка. Танцуй в ритме, который я пока позволяю выбрать тебе. Потому что в моем задохнешься, не выдержишь, еще не привыкла.
Я так засматриваюсь на нее, что едва не упускаю момент, когда она собирается кончить. Нет, маленькая, не так. Слишком просто.
Убираю ладонь, и тут же ее опущенные ресницы снова взлетают, а меня обжигает легкое разочарование вперемешку с недоумением. Дышит так тяжело, что впору самому держать полотенце у нее на груди: оно явно устало скрывать то, что тоже скучает по ласке.
– Дверь была закрыта, – напоминаю условие. – Поэтому, если ты все-таки хочешь кончить, дальше сама.
Она необыкновенная – смущение, стыд и желание. Бешеный коктейль, который подстегивает нас обоих продолжить.
– Давай, девочка, – подбадриваю ее хриплым голосом, потому что говорить сложно не только ей, но и мне. – Прикоснись к себе. Тебе хватит пары движений.
Мы смотрим друг другу в глаза.
И молчим, если не считать дыхания, которое просто кричит на разрыв наших легких.
Хрен знает, на что я надеюсь. И чего ждет она. Я не уйду, не могу уйти. А она не сделает этого при мне, не решится.
Секунды плавятся, исчезают.
И вдруг она медленно опускает вниз руку.
– Давай, Алиса, – выдавливаю с трудом, и мой голос звучит не как просьба – приказ, но ее это еще больше заводит. – Ты умеешь, я видел. Дай мне еще раз взглянуть на тебя.
Ее щеки алеют как маки, которые хочется прижать к себе, сделать вдох, отравить своим запахом. А ее губы, искусанные, приоткрытые, как ворота в ад, в который я давно проебал персональное приглашение.
Но когда она, смущенно взглянув на меня, все же прикасается к себе между ног, я перестаю цепляться за землю и все, что меня здесь удерживает. Похер все. Слежу за ее пальцами, боясь даже моргнуть, чтобы ее не спугнуть.
– Сильнее, – подсказываю, когда она мнется.
И она продолжает.
Мой голос, как проводник, подсказывает, что делать, чтобы она кончила остро и мощно, даже без моего члена внутри или пальцев.
Отзывчивая, послушная, дерзкая, потому что так и не опускает глаза.
Она ласкает себя, рассматривая меня.
Скользя взглядом по моим губам, подбородку. А когда ее взгляд переползает на татуировку у меня на плече, я практически чувствую ее язык на своей коже и уже не говорю, а шиплю:
– Сильнее, Алиса!
И она так и делает.
Начинает тереть у себя между ног жестко и быстро.
Так, как до этого делал и я.
– Давай, девочка, – прикоснувшись лбом к ее, закрываю ее от всех, кто мог бы увидеть, от всего этого мира, где раздаются чьи-то шаги. – Давай же… ну!
И она взрывается.
Открыв изумленно рот, который я накрываю своим, чтобы спрятать, поглотить ее стон, который не хочу дарить никому.
Прижимается своим лбом к моему плечу и пытается отдышаться.
Уставшая, удовлетворенная, млеющая только оттого, что я заправляю ее непослушные волосы за ухо.
– Сюда кто-то идет, – сообщаю ей с сожалением.
Она тут же от меня отстраняется.
И вовремя.
Потому что шаги замирают у открытой двери.
Глава 29. Кирилл, настоящее
Не удивляюсь, когда замечаю Полину. Моя прежняя «тень» становится все объемней, как раньше.
Пытается рассмотреть, понять, что происходило в комнате еще секунду назад, но я становлюсь так, чтобы загородить Алису собой. Слышу, как восстанавливается ее дыхание. Очень хочу обернуться к ней, поймать ее взгляд, но чужое любопытство лишает этой возможности.
– Обед уже остывает, – сообщает Полина. – Из тебя посланник не очень, поэтому я решила немного поторопить. Уже вас двоих.
Практически чувствую, как Алиса напрягается, хотя и не могу ее видеть. Да, с ее стороны это может выглядеть именно так: пришел позвать на обед и решил перед этим развлечься от скуки или для поднятия аппетита.
С моей…
Хрен разберешь, но не так.