– Привет, – улыбается несмотря на то, что я бесцеремонно спихиваю ее с себя. – Я просто пыталась тебя разбудить, как раньше… Помнится, у меня хорошо получалось. Эй-эй, осторожней с моим смартфоном, я его только два дня как купила!
Светка не расстраивается перестановкой, ее не смущает также мое молчание. Устраивается рядом со мной и, глядя на меня, пальчиком поглаживает свой новый смартфон. Медленно скользит по экрану, прикусывает губу – старые уловки соблазна, которые уже не работают.
– Разбавлю вашу мужскую компанию, – улыбается она. – Вы же не против?
– Неа, – ухмыляется Макс и берется за бутылку виски. – Налить?
– Ударим по-черному, – кивает Светка.
– Рад, что у тебя появилась компания, – пытаюсь подняться, игнорируя просьбы Светки остаться и поучаствовать в вечере ностальгии.
– Куда ты так торопишься? – Ее ладонь ложится мне на бедро и плавными поглаживающими движениями двигается в сторону паха. – Только не говори, что домой. В жизни не поверю, что тебе не терпится повидаться с Никто.
– С кем?
Вопрос еще висит в воздухе, а шестеренки уже начинают крутиться. Новая бэха, прогулка, Алиса, сладкая вата, случайная, неосторожная фраза, и ее слова, что у «Никто» и друзей зовут так же странно, как и ее.
Но Светки тогда рядом не было. Перевожу взгляд на Макса, тот тянется за бокалом, опрокидывает виски в себя и пожимает плечами.
– Хоть убей, я не помню, чтобы что-нибудь говорил.
– Ой, да тоже мне тайна! – смеется Светка, продолжая пальцами свое путешествие по моей ноге. – Все знают, что ты дал ей кличку «Никто». Так ее и называли все, если вообще обращали на нее внимание. По крайней мере, все из твоих настоящих друзей. А кто не был в курсе изначально, подключился потом. Ну, после того, как узнавал, что ты и уехал-то из-за нее.
Такое ощущение, что мне кто-то стреляет в висок. Или виски все же понимает, что не вода, и начинает действовать как и положено. Только мысли становятся четче, яснее.
Алиса никогда не общалась с моими друзьями. Она не могла прийти и рассказать им ту же хрень, что отцу.
Кладу руку поверх ладони Светки, начинаю поглаживать, потому что, блядь, чувствую, что моя догадка верна. Но точный ответ пока у нее.
– Может, все даже знают, что именно между нами произошло?
Я усмехаюсь, и она откликается.
– Да ни хрена не произошло! – улыбается. – Только идиот поверит, что ты действительно пытался залезть на нее. Прости, что я так про твоего отца, вернее, я не имела его в виду… Да не напрягайся, Кирилл, из наших никто в этот бред не поверил. Только поржали над ней.
Скулы начинает сводить от улыбки.
Две пощечины, просьбы отпустить, о которых говорил отец, – маркеры, которые указывали на то, что тот, кто говорил об этом, исказил суть, но все же был в курсе. Странные звуки в доме, которые тогда показались Алисе…
Отец и Виктория только приехали, были на улице.
А в доме… в доме имелся свидетель. Маленькая девочка, которая притворялась, что спит.
– Ну, раз Полина об этом рассказала, значит, она-то поверила.
– Она никогда не была «нашей», – пожимает Светка плечами и ведется на простую уловку. – И нет, в этой поклоннице можешь быть точно уверен. Она сама хохотала, когда об этом рассказывала.
– Какая, на хуй, поклонница? – смеюсь, хотя смех выходит с трудом.
– А ты думал, почему она всегда шаталась рядом с тобой? Сейчас-то можно уже и сказать – она же замуж собирается, наверное, ее попустило за несколько лет. Но ты точно был ее первой любовью. Не замечал? Серьезно? Она же по тебе буквально сохла. Да и когда ты уехал. Ты знаешь, она тогда смеялась, а у самой в глазах слезы, и…
Твою мать!
Твою чертову мать…
Маленькая девочка, которую я считал своей тенью, спрятала в тени все, что тогда для меня имело значение.
Опрокидываю в себя виски, а горечь, которая медленно разливается внутри, не проходит.
Три года.
Сука, три года…
Глава 41. Алиса, настоящее
Уже через несколько минут я жалею о том, что ответила именно так. И знаю же метод: промолчать, переспать с этой мыслью, а уже потом, когда эмоции пройдут…
Проблема в том, что они не прошли. Улеглись, притворились спящими и напомнили о себе, заставив написать сообщение.
И возможности исправить, стереть уже нет. Не потому, что я выключила ноутбук, а потому, что Кирилл уже наверняка прочитал.
И теперь я чувствую себя так, будто стою перед ним почти обнаженной. Из одежды лишь тонкая вуаль из моих сложных чувств. Прикрывает ли она? Нет, только оголяет сильнее.
Смотрю в темный экран, а вижу не отблески своего отражения, а взгляд сапфировых глаз. И как изумленно приподнимается светлая бровь, губы раскалывает усмешка…
Надо было молчать.
Молчать неделю не так сложно после нескольких лет.
Но не получилось. Ничего не получилось. Ни промолчать, ни отдалиться от него, ни держаться подальше, как он когда-то просил, ни забыть. А после моих слов в его спальне он может повесить на меня ярлык «еще одна влюбленная дурочка» и закинуть, как остальные, на дальнюю пыльную полку.
Хотя нет, судя по всему, не раньше, чем попытается разок все же трахнуть.
Лицо начинает пылать, стоит только подумать об этом. И представить, что я соглашусь. Зная, прекрасно зная, что будет после.
Я так долго писала романтические истории с обязательным хеппи-эндом, что жить в реальности страшно. Страшно еще раз обжечься, упасть, больно удариться. И страшно, что из-за страха он так и останется для меня мужчиной из снов.
Комната становится душной и тесной от множества моих мыслей, которые, перебивая друг друга, рисуют картинки, как может быть, если я перестану убегать от Кирилла. И как может быть, если продолжу.
Мои пальцы продолжают скользить по клавиатуре, будто я снова подбираю и пишу Кириллу другие слова. Я сотни раз говорила за других героинь, тысячи раз их слова звучали мудро, колко, с иронией или трогательно. Но всегда были уместными, в точку.
Мне вообще кажется, что диалоги героев – моя сильная сторона. А в реальности не получается. Именно их я оставляю за кадром собственной жизни. Чувства, эмоции – пропускаю через себя. А слова… с ними сложно… наверное, потому, что их не стереть.
И сейчас сказанного уже не вернешь.
А может, он ничего не поймет, может, я просто накручиваю себя? Вряд ли он, как и я, погряз в прошлом.
Взгляд отрывается от выключенного экрана лишь для того, чтобы переместиться на шкаф. Повинуясь порыву, достаю из него халат со смешными ушами. Новая волна обжигает воспоминаниями, но мне нравится это тепло. Сбросив одежду, надеваю халат, кутаюсь в мягкую ткань – так смешно, непривычно, здесь легко могли бы поместиться как минимум двое.
Двое…
А еще хочется не горького кофе, а, как и раньше, сладкого капучино.
Я не думаю о том, как выгляжу со стороны в этой одежде. Мне все равно, если кто-то будет смеяться. Мне просто хочется сделать так, как мне нравится. Даже если это мелочь, о которой никто не узнает. Не узнает, что на этой ткани я улавливаю холодные нотки мужского одеколона.
Но на кухню я добираюсь без свидетелей. Большой дом, но тихий, в нем очень легко ускользнуть в одиночество. Прислушиваюсь, улавливаю голоса в кабинете Федора Ивановича, но прохожу осторожно, чтобы им не мешать. А еще этот дом дарит уединение. Наверное, каждому по заслугам и то, к чему он готов.
Пока кофемашина фырчит, делая капучино, впервые задумываюсь: а смогла бы я так же, как мама? Рискнуть и попробовать с мужчиной, с которым была знакома всего пару недель? И сразу переезд, а не свидания, сразу все по-серьезному.
И понимаю, что так уже было. Я была готова на все, даже не совсем понимая, в чем оно заключалось, а теперь, если бы Кирилл захотел…
Усмехаюсь: я снова утопаю в фантазиях, обдумываю, как будто мне кто-то что-нибудь предлагал из подобного. Нужно смотреть правде в глаза и думать только о том, что мне действительно предложили. Даже если во мне просыпается жадность и хочется не просто много, а все.
На улице немного прохладно, и длинный халат в самый раз. Хочется сесть, подогнув колени, обмотаться им, чтобы стало еще теплее, и я выбираю беседку. Фонари здесь горят приглушенно, и я не сразу понимаю, что в беседке уже кто-то есть. А когда замечаю, что это Полина, уходить уже поздно.
Это тот случай, когда не сбежать, можно только продлить игру в прятки. И я не хочу уходить только потому, что ей вряд ли будет приятна моя компания.
А мы с ней очень похожи. По крайней мере, желания совпадают. Она сидит на скамье, обхватив колени, и смотрит на лапы деревьев, медленно качающиеся от летнего ветра.
Мне не хочется ничего говорить. Не перегорело, еще не остыло, и она, повернув голову и заметив меня, тоже решает молчать. Да, похожи, хотя сейчас и по разные стороны непонятной обиды.
Осмотревшись, выбираю скамью вдали от нее и сажусь так, как хотела. Так, как она. Подогнув под себя ноги, откинувшись на деревянные брусья и обмотавшись халатом до пят. Сладкий вкус горячего капучино приятно обжигает губы, деревья перешептываются о чем-то своем. По дороге неспешно проезжает машина, и, хотя отсюда ее не увидеть, я все равно поворачиваю голову и прислушиваюсь: проедет дальше, остановится или…
– Он не приедет.
Голос Полины звучит так тихо, что я не сразу понимаю, что это она.
– Можешь не ждать, – говорит она уже громче, но как-то не особо уверенно, потому что немного тянет слова. – У него есть кем заняться.
У нее хороший удар. Он попадает в цель, хотя та и была спрятана ото всех. Меня не должны задевать ее слова, но они задевают, и я натягиваю на голову капюшон, как будто это поможет закрыться.
– Чин-чин, – усмехаясь, сестра поднимает правую руку, которая оставалась в тени, и я замечаю бокал.
А потом взгляд выхватывает и бутылку шампанского, которая стоит на полу чуть поодаль. Сестра делает несколько крупных глотков, как будто ее мучает жажда, а это вода. После того как ей было плохо на вечеринке, прекрасно осознавая возможные последствия.