И еще глоток, усмехаясь, с явным вызовом в пристальном взгляде.
– Ты совсем рехнулась?! – вскипаю я. – Ты понимаешь, что тебе нельзя пить?!
– Правильная… – бормочет она. – Ты всегда хотела казаться такой правильной. Не удивлюсь, если у тебя в чашке теплое молоко. С медом. Это ведь так правильно – выпить его перед сном. В отличие от шампанского.
Я не знаю, сколько она уже выпила, не вижу, сколько осталось в бутылке, но теперь понимаю, почему она тянет слова.
Отставив чашку, я поднимаюсь и без особого сопротивления вырываю из ее ослабевших пальцев бокал. Выливаю его содержимое на газон, подхватываю бутылку и не выдерживаю, когда встречаю насмешливый взгляд.
– Маленькая идиотка! – прорывает меня. – О чем ты только думаешь?! Ты хоть понимаешь, что этим вредишь ребенку, которого носишь под сердцем?! Ты о нем думаешь вообще?! А о Славике?! Или, как всегда, только о себе?!
Она начинает смеяться, громко, захлебываясь смехом, а потом вдруг опускает голову на колени, становясь сейчас сама похожа на маленького зародыша, и начинает тихо стонать:
– Тошнит… меня тошнит…
Я успеваю сделать лишь шаг в ее сторону, когда она поднимает голову, смотрит в глаза и так же, нараспев и со стоном, похожим на тихий вой, продолжает:
– Как же меня тошнит от тебя…
Тянется за бутылкой, видимо, чтобы запить ту горечь, что разлилась между нами, потом вспоминает, что шампанское я забрала, злится сильнее и несет бессвязную чушь:
– Ты – как он… как он… Портишь все, к чему прикасаешься, и даже не замечаешь. А потом так удивляешься, вот как сейчас…
Понятия не имею, о ком она говорит помимо меня. Кто этот загадочный «он». И нет, то, что я чувствую, вовсе не удивление, но ее это мало волнует.
– Так заботишься о моем ребенке… Притворство… Тебе всегда было плевать на меня!
Поднимается, протягивает руку, чтобы взять у меня бутылку, но я отвожу ее за спину.
– Возможно, ты не поверишь, но мне не плевать на тебя даже сейчас.
– Да уж конечно! – из нее вырывается отрывистый смех и тут же обрывается под новым потоком слов. – Всегда… всегда было плевать. Я была тебе не сестрой, а помехой. Надо выйти из комнаты, потому что Алиса делает уроки. Надо выйти из комнаты, потому что Алиса пишет истории, которые никому не нужны. Надо выйти из комнаты, потому что Алиса вернулась после работы и очень устала…
Она прерывается, только чтобы глотнуть больше воздуха.
– Я привыкла. А потом я подумала, что у меня появятся братья – сначала Егор, потом Лука. Я каждый раз так надеялась, что хоть кому-то не буду мешать. Но ты сделала все, чтобы меня от них отдалить. Ты… с ними всегда была только ты. Они всегда общались только с тобой.
– Потому, что ты сама не хотела с ними общаться.
– Серьезно?! – взвивается она, позволив мне сказать всего одну фразу. – Я хотела, очень хотела! Но почему-то мне всегда не хватало места! Я их просила. Но они выбирали тебя. А ты молчала. Вы уезжали, а я оставалась. Помнишь? Ну же, вспомни! Неа, не вспомнишь, потому что все так, как я говорю: тебе было плевать!
Наверное, под натиском ее слов и отчаяния, которое в них сквозит, моя память позволяет посмотреть несколько кадров. Забытых, казалось, пустых.
Егор покупает мопед и предлагает мне прокатиться. Мы, смеясь, сбегаем с ним по ступеням, не терпится почувствовать скорость, пусть и не очень большую. Садимся на мопед и вдруг замечаем Полину, которая, оказывается, бежала следом за нами. Она так спешила, что выскочила из квартиры в тапочках и забавном комбинезоне.
– А я? – спрашивает она, не обращая внимания на улыбки, которыми мы обмениваемся с Егором. – Как же я? Я тоже хочу прокатиться!
– В другой раз, – кивнув на меня, обещает Егор и щелкает ее по носу.
Мы уезжаем.
А потом мы едем уже по делу, а не кататься, и на вопрос Полины, которая напоминает об обещании, торопливо отмахиваюсь уже я:
– Давай в другой раз.
С Лукой было так же, но жестче.
– Мелкая еще, – говорит он Полине, когда она просится сесть на байк вместо меня. – Подрастешь как сестра – покатаю.
Я снова не спорю.
И мы с Лукой уезжаем.
Память прячет черно-белый калейдоскоп.
Но и без ее подсказок я знаю, что больше Полина ни Луку, ни Егора ни о чем не просила. А когда они пыталась заговорить с ней, закрывалась в комнате или делала, что не слышит, их нет.
И, наверное, так привыкла к этому чувству обиды, что пронесла его через несколько лет.
На них.
На меня.
И я не представляю, что ей сказать, что сделать теперь, чтобы это исправить. Меня разрывает от чувств, противоположных друг другу. Хочется дать ей пару пощечин, чтобы очнулась, перестала обижаться на то, что уже не исправить, начала получать удовольствие от того, что имеет, и беречь это. Хочется обнять ее, чтобы утешить не ее, а ту девочку, которую я, не замечая, отталкивала.
Все глубже.
Куда глубже, чем я полагала.
А еще мне хочется расплакаться. Не знаю почему – из-за ее «ударов» без остановки, из-за того, что не понимала, что причиняю ей боль, или из-за предчувствия, которое шептало, что ее исповедь – только начало.
– А потом, – тихо шепчет Полина, словно открывая самый большой свой секрет. – А потом появился Кирилл…
Глава 42. Алиса, настоящее
Я знаю, чувствую, что мне лучше уйти, лучше не слышать.
Но это как в фильмах ужасов – страшно, знаешь, что лучше бежать, а идешь навстречу опасности. Вот так и я.
Продолжаю стоять, а Полина, наоборот, начинает метаться, не находя себе места. Ходит по кругу беседки, скользя пальцами по ограде, чем-то напоминая потревоженную факиром змею.
– Я сначала подумала, что мне повезло, – говорит она. – Он не понравился тебе, ты – ему. Я думала, вот… у меня появится брат. У тебя ведь уже было двое. Но тем я была не нужна, потому что у них была ты. А Кирилл…
Пауза на выдох.
– Он позволял мне быть рядом с собой. Я не раздражала его. Я могла часами наблюдать за ним, сидеть возле него, слушать тишину вместе с ним. Нам было хорошо вдвоем. А потом опять ты… Снова ты…
Она оборачивается с улыбкой грустного мима.
– Ты попыталась его забрать у меня. И тебе было плевать, что я люблю его, правда?
Она снова делает паузу, но я не знаю, что ей сказать. Детская влюбленность? Со всеми бывает? Пройдет? Мне самой едва исполнилось шестнадцать, когда я влюбилась в Кирилла, и ничего не прошло.
Забрать его у меня…
Она считала его своим.
Считала или… считает?
Злость скидывает оковы, которые она сплела своими словами. Я не могу представить ее рядом с Кириллом, не могу даже думать об этом.
– Не понимаю, к чему этот экскурс в прошлое и такой трагизм, если сейчас у тебя есть Славик и вы скоро поженитесь.
– Славик… – она издает короткий смешок. – Здесь я тебя обскакала. И муж, и ребенок, и все по согласию, как мама мечтала. Хотя меня просто выворачивало оттого, что он читал твои романчики и пытался их со мной обсудить. Представляешь, он даже находил в них что-то, чем восхититься!
Она искажает правду. Или намеренно, или не замечая очевидных вещей. Или ей просто удобно жить в этой искаженной реальности.
– Если бы ты знала элементарные вещи о творческих людях, а не просто представлялась моим именем, ты бы поняла, что вряд ли он так восхищался моими талантами. Он пытался стать ближе к тебе. А ты делаешь все, чтобы его отдалить.
Уголки губ Полины дергаются, попытка выдавить улыбку проваливается, когда она понимает: да, я знаю про этот обман.
– А что касается Кирилла, – мой голос звучит жестко и режет слух даже мне, – он никогда не был твоим.
– Пусть так. – Она что-то подхватывает со скамьи и приближается ко мне. – Но и твоим тоже. Как не был, так и не будет.
Оказавшись напротив, мазнув пальцем по экрану смартфона, она заставляет его засветиться и поднимает вверх, чтобы мне было видно.
Яркая фотография.
Мягкий диван.
Столик с выпивкой и закуской. Скорее всего, бар или клуб.
На диване сидит Кирилл. А его самого оседлала Светлана. Раскинув в стороны длинные ноги, обнимая его за шею. В то время как он, намотав на кулак ее волосы, притягивает ее ближе к себе для страстного поцелуя.
– Думаешь, это все? – слышу голос Полины, и после еще одного движения ее пальцев перед моими глазами появляется второй снимок. – Вот почему ты можешь его сегодня не ждать. Да, наверное, и не только сегодня.
На этом снимке уже другая локация.
Вместо дивана – кровать.
На ней, закинув руку за голову, спит Кирилл. А рядом, прижимаясь к нему, практически обнаженная, если не считать паутинки трусиков, на меня с улыбкой смотрит Светлана.
Эти фотографии – отражение моих мыслей, чем может быть занять Кирилл, когда я ему отказала. Не знаю, откуда у меня берутся силы не выдать своего состояния.
– По-прежнему не отпускаешь мысли стать одной из них? Мониторишь их социальные сети и, как и тысячи их подписчиков, считаешь, что тебя это к ним приближает?
От неожиданности Полина замолкает, смотрит на меня удивленно, кажется, даже трезвеет.
– Я поняла, – облегченно выдыхает она. – Ты думаешь, что это старые снимки! Да нет, свежак! Светлана их разместила только сегодня, и раньше их не было точно. Это я как ее постоянный подписчик тебе говорю! И потом, это же очевидно, что снимкам не три года, как ты решила. Очевидно же!
Да, очевидно.
Хотя Светлана не изменилась – та же прическа, возраст застыл. Но Кирилл здесь такой, как сейчас.
Грусть?
Нет, то, что я чувствую, – совершенно другое.
Но, наверное, мне опять помогает злость. Потому что я не «ломаюсь» на глазах у сестры, как она бы хотела, я просто запрещаю себе сейчас думать о том, что увидела. Убеждаю себя, что я ведь и так ни на что не рассчитывала. И он просто выбрал ту, которую устраивает одноразовый трах.
Просто…