– Я присмотрю за ней, дя… Герр Хаслингер, давайте не будем поднимать шумиху.
– Нет. Ты уже присмотрел. Привёл её черт знает куда. Мы так не договаривались, Винсент.
Класс… То есть у этих двоих какие-то дела за моей спиной и куча секретов!
Усталость все-таки догнала меня. Ноги подкосились, голова закружилась, а мир потек акварельными красками.
Со всех сторон кричали: Елена! Елена! Елена! Кто-то с безумным обожанием, кто-то испуганно, а кто-то с надрывом. Только сейчас сегодняшний концерт подошёл к концу. Меня бережно подхватили на руки до того, как я потеряла сознание.
Я ждала, что на меня вновь обрушатся картинки и сны о Винсенте, но этого не произошло. Я чувствовала, как меня ведут куда-то, осторожно сажают в машину и пристегивают. Слышала тревожные переговоры, чья-то рука у меня лбу, а затем два пальца на шее, где дрожат вены.
– Переутомление. Покажем её медсестре в академии.
– Она вообще спала эти дни?
– Не знаю… Её мучили видения. Она возвращается.
Хвала Музам. Меня не везут к отцу. Я ещё побарахтаюсь в академии. Лишь бы дядя не узнал, что меня выгнали из сестринства. Тогда меня уже ничего не спасет.
Но Дядя ведёт себя жутко странно, а я даже спросить толком не могу ничего. Кто возвращается? Я в академию? И почему он общается с Вестерхольтом, словно они давние родственники?
Привалилась кому-то на плечо, но сил не было даже веки поднять.
Машина тронулась. Зашелестела колесами по дороге, а прохладный ночной воздух, врывавшийся в салон, приятно холодил лицо и понемногу приводил в чувства.
Я пыталась вслушиваться в разговор дяди и Вестерхольта, но их речь напоминала лишь какой-то бессвязный сумбур. Потребовалось время, чтобы понять, что общаются они на хангрийском. Снова секреты. То и дело проскакивает моё имя, имя отца.
– София…
Я вздрогнула, когда Винс упомянул мою мать, а дядя, что-то горестно ему ответил, и оба на какое-то время замолчали, а у меня на щеке стало влажно.
Почему они говорят о маме? Почему мне сейчас стало так нестерпимо. И это не из-за давней утраты. Это что-то другое, что я не могу понять. Оно сидит в груди и отдает фантомной болью. Причины для нарыва нет, но я все равно страдаю и только и думаю, как расчесать это место. Разобраться в происходящем.
Поцелуй с Винсентом. Его дружба с моим дядей. Их общие секреты. Кто-то наверняка проговорится. Как же мне себя вести дальше? Спросить в лоб, или прикинуться идиоткой и занять выжидательную позицию? Начну расспрашивать, они станут осторожнее. А для второй задумки у меня просто нет времени. Завтра мы с Винни вновь окажемся по разные стороны баррикад.
Снова что-то на хангрийском. Но в этот раз очень нежно и адресовано мне. Мозолистый палец смахивает слезу с моего лица, а затем горячее дыхание так близко, что не спрятаться. Мягкие губы и холодная твердая сережка касаются мокрой щеки.
Соль и металл…
Сипло втягиваю воздух. Хочу ещё поплакать, чтобы он продолжал целовать меня. Не получается. Мне больше не больно.
Легкое покашливание с переднего сидения, и Винсент послушно отстраняется.
– Я слежу за тобой, Вестерхольт.
– Ладно-ладно, дядюшка, не ворчи, просто когда она не спит, то глаза мне выклевать хочет. А так даже милая.
Я и сейчас бы тебе что-нибудь выклевала за такую наглость. Даже повода не надо!
И это мой дядюшка, а не твой!
Усталость не прошла, и когда машина остановилась. Меня осторожно подняли на руки и понесли. Я старалась не думать, что у меня возможно задралось платье, просто сильнее зажмурилась, лишь бы отсрочить своё пробуждение.
Запах медикаментов, мягкая кровать. Тихие переговоры надо мной. Кого-то выпроваживают из палаты. Споры.
Щипок на коже, и по венам потекло что-то прохладное, даря покой моим мыслям.
Я проснулась уже утром. Свет тонкой полоской, вырывался между плотных штор и золотой струной ложился мне в ладонь. Поиграла с ним вялыми пальцами, представляя, что рождаю музыку на самом солнце. Улыбнулась, пока тяжесть прошедшей ночи опять не навалилась на меня.
А на меня реально что-то навалилось. Приподнялась на локтях и увидела спящего Винсента. Он пододвинул к моей постели стул, положил голову мне на ноги и спал. Это его медсестры выпроваживали вчера? А он остался все равно. Зачем?
– Псссс, Вестерхольт. Какого чёрта ты тут делаешь?
Клююсь я, значит, когда не сплю. Так получай. Потыкала его пальцем в макушку. Его черные волосы слегка склеились от геля. Они были острыми и липким. Не проснулся, и я взяла свою подушку в руки. Первой мыслью было несильно стукнуть его. Второй -- задушить мерзавца за весь круговорот сумбурных чувств, что просыпается в моей душе рядом с ним. Но затем я увидела торчащее из подушки перышко, и месть пришла на ум сама собой. Я начала выдергивать пух и клеить его прямо к залаченным волосам. Когда почти вся его голова была покрыта мелкими перьями, я с с бешено стучащим сердцем отстранилась, положила подушку на место и притворилась спящей.
Резко дернула ногой и замерла. Винсент проснулся, а мне все сложнее стало делать вид, что я не сплю. Особенно когда он навис надо мной. Дыхание предательски сбилось.
Открыла глаза. Солнце падало Вестерхольту на волосы, подсвечивало перья огнем, превращая его в какого-то мифического феникса. И если я в похожей ситуации превратилась на ощипанную курицу, то Винс выглядел божеством. Где честность в этом мире?
Не ругался. Не шутил. Просто взял и достал из прически одно из перьев. Потер его между пальцев, ловя огненные блики, а затем провел кончиком мне по губам.
– В эту игру можно играть бесконечно, курочка.
– В какую? – я отползла назад, но уперлась в изголовье кровати.
– В ненависть, или что там между нами?
– Когда ненавидят, то не целуют! – выпалила я, припоминая случившееся в салоне, и тут же покраснела.
– Умная какая. Догадалась.
– О чем? – щеки у меня уже не просто горели, они мигали как люстра патрульной машины.
– Значит не умная, – улыбнулся он и склонил голову набок. – У меня кое-что есть для тебя, курочка. Хочешь?
Глава 12
Точно какой-то подвох он задумал. Но я уже попалась, так что могу отвечать что угодно, все равно проиграю, так почему бы не рискнуть. Тем более после прикосновения перышка губы ужасно зудят и горят.
– А сережка-то наверно прохладная, Нана? – издевалось надо мной моё пошлое подсознание, которое с радостью ловило от Винни любые намёки и было им безумно радо.
– Предположим, что хочу, – ответила я и непроизвольно облизала губы. Делала я это быстро, чтобы он не заметил, но чую выглядела в этот момент как лупоглазая ящерица.
– Один момент! Подставляй ладошку.
Он начал рыться в карманах, а затем вытащил внушительную стопку купюр. Отсчитал мне ровно половину, а другую спрятал обратно.
– Что это? – я даже не знала, мне радоваться или обижаться. Откуда у него такие деньжищи, и почему он делиться ими со мной?
– Твой гонорар за вечер. Мы отлично выступили.
– Не могли за один вечер заплатить столько!
Я начала нервно пересчитывать купюры, и мне стало плохо. Он в рабство меня продал, что ли? Или его мой дядя подкупил?
У меня опять началась сильная мигрень, стоило вспомнить их переговоры на хангрийском.
– Тут аванс за кое-какой мерч, – неохотно начал объяснять Винсент, и я скрестила руки на груди.
– Какой ещё мерч? Показывай!
Винс достал свой видеофон и начал искать там что-то. Водил по экрану своими длинными пальцами, и я вновь вспоминал его прикосновения, как он вытирал мои слёзы. Было ли это на самом деле, или лишь пригрезилось мне? Так я и сидела, трогая горячую щеку, пока Вестерхольт не отдал мне своё устройство с открытой фотографией.
На ней была я в лучах стробоскопов, опутанная цветущими лианами. Я напоминала какое-то готическое распятие. Мрачно, чувственно, красиво. Ребята тоже попали в кадр. Взмыленные, с капельками пота на висках, они играли явно зловещую музыку, и от их инструментов ко мне тянулись растения, вырывались из дыма, взмывали вверх.
Никогда не могла даже представить, что могу быть такой. В моих волосах распускались цветы. Алые чувственные губы готовились испустить либо вопль отчаяния либо сладостный стон. Влажный взгляд и даже застывшая на щеке слеза.
Дора – гений. Запечатлеть такой кадр – редкий талант. Даже отец, увидь такое не разозлился бы, это чистое искусство. Немного смело, но прекрасно.
– У нас уже много заказов на футболки с этим фото. На обратной стороне хотим добавить Виви. Можно обыграть и сделать ей что-то вроде темных крыльев. Что скажешь?
Он советуется со мной. Просит мнения, словно я полноценный участник их команды, но я всего лишь была временной заменой, а он уже сыпет идеями обложки для альбома, а я не могу остановить его. Мои шансы остаться в академии таят на глазах. Даже дядя приехал. Вряд ли я ещё хоть раз с ними сыграю.
– Хорошая идея, но я не в вашей группе, кому это интересно вообще?
– Тебе показать отзывы под вчерашними видео?
– Я сами видео-то не смотрела…
– Сейчас исправим!
Он снова начал водить пальцем по экрану, но показать ничего не успел в палату зашла медсестра с уткой в руках и грозно воззрилась на Винсента.
– Адепт Вестерхольт, сколько раз мне нужно выгонять вас из палаты фройляйн Адель? Вы же не спали тут? Что я говорила об электронных устройствах в медблоке?
– Что вы! – смешно запротестовал Винни. – Я всего лишь занес Елене чистую одежду.
Он кивнул на стул, на котором лежала сумка, а затем перевёл взгляд на меня:
– Аванс ты взяла, значит, на использование фото согласна.
Подмигнул, а затем бочком вышел из палаты, забавно зажимая нос глядя на утку.
Вовремя он свалил, потому что мне на полном серьёзе предложили воспользоваться этим нехитрым приспособлением, и я поняла, что пора и мне бежать отсюда.
От утки удалось отказать, а вот длинный список с рекомендациями по питанию и витаминам пришлось внимательно выслушать и клятвенно пообещать не изводить себя тренировками и нервами. И если с музицированием в отсутствии конкурсов и концертов, у меня теперь будет полный штиль, то со стрессом я ничего не могу поделать. Слишком много неразрешённых проблем. Так много, что при одной только мысли о них, у меня вновь подкашиваются ноги, начинает мутить, и сразу оба века дергаются.