– Итак, почему твой отец так сильно хочет, чтобы ты женился? – Она выбросила оставшееся без крема печенье в мусорку и взяла следующее, разделив его пополам только ради начинки.
Я не стал утруждать себя вопросом о том, откуда ей это известно. Камеры в моем кабинете засняли со сверхвысокой четкостью и разрешением в 4K, как она копается в моем рабочем столе.
– Потому что он, так же как и я, помешан на контроле и знает, что я скорее обзавелся бы домашним медведем, чем женой, будь моя воля.
– Поздравьте меня. – Даллас слизала крем. Господи. – А почему ты на это соглашаешься?
– Потому что он заманивает меня компанией, которую я должен унаследовать, и я ни за что не уступлю ее Брюсу, этому подхалиму и вороху венерических заболеваний.
– Расскажи мне об этом Брюсе.
Она перестала слизывать крем и окинула меня взглядом с возросшим любопытством. Впервые эта женщина не пыталась свести меня в могилу или с ума, поэтому я снова пошел ей навстречу.
– Он главный исполнительный директор в «Коста Индастриз», невыносимый придурок и, что хуже всего, необычайно хорош в своем деле. Когда мы приедем, ты заметишь, что мой отец относится к Брюсу как к любимому пуделю. Старший познакомился с Брюсом за год до того, как Моника забеременела мной. Они годами безуспешно пытались зачать ребенка, поэтому он решил, что Брюс – его единственный шанс продолжить наследие.
– А что же отец Брюса?
– Неважно. Он владеет собственной фармацевтической империей, которая перейдет старшему брату Брюса, а затем дальше по наследству.
– Значит, Брюс хочет получить наследие Коста?
– Именно. За месяц до того, как узнал о беременности Моники, Старший взял Брюса под крыло, вписав его в «Коста Индастриз». С тех пор тот всячески ему угождает, женившись на похожей на лошадь наследнице модной империи только ради того, чтобы ее отец инвестировал в проекты Старшего. Отец хочет, чтобы все мы были его марионетками. А все, что принадлежит нам, должно достаться и ему.
Печенька заправила прядь волос за ухо.
– Похоже, твой отец даже хуже моего.
– Сомневаюсь.
– Это почему?
– Ни один порядочный человек не отдал бы свою драгоценную дочь такому, как я.
– Значит, ты признаешь, что ты ужасен. – Она победоносно выставила кулак в воздух.
– Я признаю, что мне недостает сострадания, сочувствия и эмпатии. Поэтому мне лучше было бы оставаться одному.
– А твоя мать?
– А ей в основном недостает твердости характера. С состраданием у нее все в порядке.
Даллас закатила глаза.
– Я имела в виду, вы с ней близки?
– Отнюдь. – Я отпил шампанского. – В ней нет ничего особенного, о чем можно было бы рассказать родным.
– Разве она сама не должна быть для тебя родной?
Боже, Даллас снова заговорила фразами из детских книжек.
– Хватит болтовни, Печенька. Ты здесь для того, чтобы выглядеть красивой и энергичной. Бесплатная терапия – уже перебор.
Даллас вздохнула.
– Разве не ужасно, что в конечном счете мы всего лишь побочный результат амбиций, принципов и желаний наших родителей? Коллекция воспоминаний, ошибок и необъяснимого стремления угодить тем, кто подарил нам жизнь. Взгляни на нас. – Она смотрела в окно, уголки ее совершенных губ бантиком опустились вниз. – Оба оказались заложниками помолвки, к которой не хотим иметь никакого отношения, и все из-за наших родителей.
Я уставился на нее, и ледяная глыба, заполнявшая мою грудь, слегка растаяла. Даллас впервые озвучила глубокую мысль, и я задался вопросом: было ли в ее прекрасной головке еще что-то интересное, или же это были пустые слова, которые она случайным образом запомнила?
Даллас отодвинулась от меня, наверное испугавшись, что я снова доведу ее до грани оргазма, что стало моим новым неудачным хобби.
– Почему ты так на меня смотришь?
– Потому что, – сказал я, когда «Майбах» остановился перед домом моих родителей, – кажется, ты сейчас ненароком озвучила разумную мысль.
Глава 19
Мои родители жили в поместье в стиле прованс, облицованном декоративным кирпичом. Мы проживали на одной улице, но все равно потребовалось десять минут, чтобы добраться до их ворот, а потом еще две – чтобы пересечь подъездную аллею длиной в полтора километра. Их дом площадью в четыре акра был величественным и вместе с тем достаточно сдержанным, чтобы свидетельствовать о потомственном богатстве. В широких окнах мерцали манящие желтые огни, освещавшие длинный стол с приготовленными профессиональным поваром блюдами. Я знал, что для любого, кроме меня, это казалось воплощением семейного счастья.
Я бросил Даллас последнее предупреждение, прежде чем нажать на дверной звонок.
– Запомни: сегодня ты благовоспитанная женщина, а не девица, выращенная на вольных хлебах.
– Кто-то сказал «хлеб»? – ахнула она, прикидываясь дурочкой. – Прошу, скажи, что мясная подливка там тоже будет. Или что-то еще, во что его можно обмакнуть.
За дверью послышался стук каблуков Моники. Как только дверь открылась, я толкнул Печеньку в ее объятия, словно человеческую жертву.
– Матушка, познакомься, Даллас Таунсенд. Даллас, это Моника, женщина, которая подарила мне жизнь, вероятно мне назло.
– Ничего себе, только погляди! – Моника отбросила все приличия и этикет, сжав щеки Даллас длинными ногтями и рассматривая изящное лицо моей невесты вытаращенными глазами. – Не стану притворяться, будто не сделала пару звонков, чтобы узнать о тебе побольше. Все говорили, что ты красавица, но это слово не отдает тебе должного.
Печенька театрально заключила мою обычно сдержанную мать в объятия. Пускай они обе не особо мне нравились, я все же остался доволен тем, что они нашли общий язык.
– Что ж, миссис Коста, я уже вижу, что мы с вами прекрасно поладим.
– Прошу, зови меня мамой!
Даже я не называл ее мамой. И, кстати, почему она заканчивала каждую сказанную ей фразу с восклицательной интонацией?
– О, ну если вы настаиваете. Мама, вы знаете какие-нибудь хорошие магазины поблизости?
– Знаю? – У Моники чуть сердце не остановилось. – У меня есть персональный консультант в каждом из них. – Ее взгляд упал на жемчужное ожерелье, которое Даллас, видимо, стащила из моей комнаты. Я знал, что она там рыскала (всюду остались жирные отпечатки ее пальцев), но только сейчас заметил ожерелье на ее шее. Моника прижала кончики пальцев к губам и бросила взгляд на Старшего. – О, милый, Ром подарил Даллас ожерелье твоей прабабушки. Они и впрямь женятся.
Позади нее Старший, Брюс и Шелли глядели на Даллас. Я рассматривал отца. Его напряженные плечи. То, как они дрожали при каждом вдохе. Он опустил руку на перила. Как я понял, для поддержки, хотя он никогда бы в этом ни признался. Он ненавидел слабость. Плохая новость заключалась в том, что Старший все еще жив. А хорошая? Похоже, он немного сдал позиции с тех пор, как я видел его в последний раз.
Брюс и Шелли подошли ближе, когда Даллас сумела высвободиться из объятий Моники.
– Дорогая. – Шелли сжала плечи Печеньки, а ее лицо приобрело мрачное выражение. – Мы слышали о случившемся на балу дебютанток. Как вы?
– Мисс Таунсенд. – Брюс протиснулся между ними и взял Даллас за руки с актерской игрой, достойной Оскара. – Если вам нужно обсудить что-то с глазу на глаз, я в вашем распоряжении. – Придурок хотел, чтобы Печенька бросилась к его ногам и умоляла спасти ее от большого злого волка.
Я предвидел такое поведение Брюса, как и реакцию Даллас, – она знала, что у нее нет выхода. Ей некуда возвращаться. После нашего позора в розарии в Чапел-Фолз ее теперь примут только в качестве моей жены.
Хотя я предполагал, что Даллас откажет Брюсу, я не ожидал, что она задерет нос и станет смотреть на него как на смиренного слугу.
– Брюс, верно? – Она прищурилась и отступила назад.
– Да. – Он склонил голову с притворной скромностью. – Не нужно храбриться, моя дорогая. Я видел записи в социальных сетях…
– Знаете, что говорят о социальных сетях. – Печенька рассматривала свои наманикюренные ногти, снисходительно надув губы. – Они не что иное, как ложная реальность.
Шелли выступила вперед, пытаясь выдавить из моей невесты хоть какое-то признание.
– Но вы были будто вне себя от злости…
– О, так и было. – Даллас рассмеялась, намотав прядь волос на палец. Я заметил, что на переносице у нее россыпь веснушек в форме крыльев. – Но потом у меня было время успокоиться и подумать о том, как сильно этот мужчина одержим мной. Только посмотрите, на что он пошел, чтобы мы поженились. Клянусь, каждый раз, когда он смотрит на меня, у него в глазах стоят слезы. Он не может сдержаться. Его счастье в моих руках. Разве это не романтично? – Я был готов поцеловать ее в этот момент. Конечно, в отместку она бы наверняка откусила мне губы.
Разочарованные Брюс и Шелли рванули в сторону, и Старший наконец подошел к Печеньке. Кровь застыла у меня в жилах. Мышцы напряглись. Я обхватил ее за талию в собственническом жесте.
Даллас окинула взглядом общее состояние здоровья моего отца. Или, вернее, его отсутствие. Миллион вопросов плясал в ее глазах цвета гречишного меда. Я надеялся, что Старший видел каждый из них. Ему претила мысль о том, чтобы окружающие знали о случившемся с ним. О том, что его подвело величественное тело и скоро он совсем зачахнет. Поэтому он решил уйти на пенсию, пока общественность не стала свидетелем того, что сделала с ним болезнь.
Старший взял руку Даллас и поднес ее к губам, встретившись с ней взглядом.
– Ромео, она сногсшибательна.
– У меня есть глаза, – сообщил я.
– Руки тоже на месте, и, похоже, ты никак не можешь выпустить ее из них. Расслабься. – Он усмехнулся. – Она ведь никуда не сбежит?
Даллас рассматривала окруживших ее людей, пытаясь оценить обстановку. Было очевидно, что между присутствующими мужчинами установилась неприязнь. Решив перестраховаться, Даллас взяла Монику под руку и улыбнулась.