Чемодан. Я бросился в ту сторону. В животе вскипал мощный яд из злости и тревоги. Да что она такое вытворяет?
Выбирает один из предложенных тобой вариантов. Уходит, кретин.
Меня больше не удивляло, что я так реагировал на Даллас, – теперь это неоспоримый факт. Но у меня скручивало все нутро, каждый орган сжимался в комок от дурных предчувствий, когда я признавал, как глубоко она в меня вцепилась. Так глубоко, что проникала сквозь плоть, кровь и кости. Сквозь стволовые клетки, психологические шрамы и слои льда. Она попала в самое болезненное и чувствительное место. Туда, где боль неизбежна. И не потому, что она мне нравилась, ведь мне правда не нравилась Даллас Коста.
А потому, что я ее хотел. Жаждал. Потому что мог думать только о том, чтобы к ней прикоснуться.
К тому времени, когда я ворвался в подземный гараж, во мне пылало столько ярости, что ей можно было поджечь весь Вегас. И все же я сохранил хладнокровие. Даллас уселась на гору чемоданов рядом с «Майбахом» и перекусывала бисквитными палочками в клубничной глазури. Она болтала ногами, как ребенок. Мне становилось тошно от того, что некто настолько простодушный имел надо мной такую власть.
Я обошел ее, сложив руки за спиной.
– Собралась в какое-нибудь приятное местечко?
– Любое место вдали от тебя уже прекрасно.
Внутри что-то – кто-то – кричал мне, чтобы я заставил ее остаться. Не потому, что мог ее терпеть, а потому, что потерять ее означало проиграть Мэдисону.
Вместо этого я изобразил безразличие.
– Чапел-Фолз или Хэмптонс?
– Чапел-Фолз. – Она слизала клубничную глазурь и бросила палочку обратно в коробку. – Я не против выйти замуж за мужчину с детьми. Тем большим количеством детей себя окружу.
Да что такое с этой женщиной, одержимой маленькими человечками?
– Я вызову Джареда. – Я поднес телефон к уху, сам не веря, что впервые за тридцать один год моей жизни кто-то раскусил мой обман – и этот кто-то любил книги о Генри Плоткине и сериал «Между ними».
– Не нужно. – Даллас довольно замычала, поедая очередную бисквитную палочку. – Я уже ему позвонила. Он едет.
Ты поставил ей ультиматум. Она сделала выбор. А теперь уходи, сохранив свое достоинство, и найди другой способ поиздеваться над Лихтом.
Я убрал телефон в карман.
– Мои юристы пришлют тебе документы для окончательного согласования развода. Благодаря брачному договору это не должно занять много времени.
Она расплылась в милой широкой улыбке, зажав лакомство зубами.
– Отлично!
– Хотя… – Я подошел на шаг к ней. – Учитывая, сколько времени мы пробыли в браке, возможно, лучше его просто аннулировать.
Аннулирование брака сделало бы ее грешницей в Чапел-Фолз. Город никогда не позволил бы ей забыть это прегрешение.
Даллас невозмутимо перекинула волосы на плечо.
– Послушай, Коста. Мне плевать, даже если ты отправишь меня обратно с труппой «Чиппендейлс»[40], закиданной использованными презервативами. Все лучше, чем жить в тюрьме, где за мной постоянно следят, игнорируют и отказывают в единственном, чего я хочу, – в ребенке.
– Неужели это правда вершина твоих устремлений? – Я нахмурился. – Стать сосудом для кого-то другого, а затем и слугой на последующие восемнадцать лет?
– Да. И пока ты не сказал, что мне нужно разрушить стены патриархата, желание реализовать себя в роли матери и признание того, что это моя величайшая страсть, – такой же благородный выбор, как и стремление стать нейрохирургом.
Я, как обычно, был в корне с ней не согласен, но спорить на эту тему не имело смысла. Несколько мгновений прошли в тишине.
– Почему ты все еще здесь? – Она зевнула. – Уходи. Джаред приедет с минуты на минуту, и я стану лишь неприятным воспоминанием.
Я должен уйти. Развернуться и уйти. К моему облегчению, именно это я и начал делать. Эхо моих шагов отражалось от голых стен. Я знал, что если снова на нее взгляну, то совершу ошибку. Все к лучшему. Пора сократить потери, признать единственную совершенную за тридцать один год своей жизни ошибку и двигаться дальше. Моя жизнь снова станет нормальной. Спокойной. Аккуратной. Бесшумной. Нерасточительной.
Я схватился за дверную ручку, собравшись открыть дверь.
– Эй, придурок.
Я остановился, но не стал оборачиваться. Отказывался откликаться на это слово.
– Как насчет последнего раза на дорожку?
Я оглянулся через плечо, зная, что не стоит этого делать, и увидел, как моя будущая бывшая жена облокотилась на крышу моего «Майбаха», ее платье задралось, а под ним не было трусиков. Ее обнаженная киска блестела и была готова меня принять. Вызов. А я никогда не уклоняюсь от вызовов.
Отбросив осторожность (и оставшиеся клетки мозга, которые она не поджарила своей бессмысленной болтовней), я направился к ней.
Когда подошел, Даллас подняла руку и остановила меня, упершись ладонью в грудь.
– Не так быстро.
Будет быстрее быстрого, учитывая, что я вот-вот кончу только от одного твоего вида.
Я выгнул бровь.
– Холодок пробил от страха?
– Нет, низкие температуры по твоей части. Не хочу красть твои заслуги. Либо делаем все до конца, либо вообще никак. Все или ничего.
Меня выводило из себя, что всякий раз, когда я давал ей выбор, она выдумывала другой. Если я давал ей вариант, она заменяла его одним из своих. А сейчас вслед за выдвинутым мной ультиматумом она поставила свой собственный.
И, как обреченный дурак, я выбрал все.
Собственный крах.
Мы слились в грязном, агрессивном поцелуе с прикосновениями языка и зубов. Даллас вцепилась мне в шею, наполовину придушив, наполовину обняв. Я повозился с молнией брюк и достал член, который к этому моменту блестел от смазки и был таким тяжелым и возбужденным, что стало неудобно стоять. Я провел зубами вдоль ее подбородка, прошелся вдоль горла, а потом сделал то, чего не делал пять гребаных лет: ворвался в нее разом и до самого основания. Без защиты. Мой член исчез в ней, задев чувствительную точку и оказавшись в мертвой хватке ее мышц.
Вот черт.
Я прижался лбом к ее лбу. Тонкий слой испарины приклеил нас друг к другу. Мне никогда в жизни не было так хорошо. Хотелось раствориться туманом, просочиться в нее и никогда не возвращаться. Я хотел жить, дышать, существовать внутри моего красивого, сводящего с ума, коварного, приводящего в ярость проклятия в облике жены. Она – единственное, чего я никогда не хотел, и единственное, чего жаждал. Но, что хуже всего, я знал, что не смогу отказать ей ни в чем, будь то платье или ювелирное украшение. Или, как это ни печально, мое сердце на блюдечке, проткнутое шпажкой, чтобы она могла его съесть. Все еще бьющееся и такое же красное, как яблоки в карамели.
Я вышел, а потом ворвался в нее сильнее. Вытащил и снова проник внутрь. Сжал пальцами ее талию, пригвождая к месту и обезумев от страсти и желания. Я входил в нее резкими, безумными толчками мужчины, изголодавшегося по сексу, трахая ее до потери сознания.
Теперь, когда я официально подал судебный запрет против собственной логики, я схватил Даллас за горло и вонзился зубами в ее нижнюю губу. Мое мятное дыхание коснулось ее лица. Капот машины, все еще горячий от работы двигателя, согревал ее бедра, сильнее повысив температуру между нами. С губ Даллас срывались тихие отчаянные вскрики.
Единственными звуками в замкнутом пространстве стали наши стоны, шлепки кожи о кожу и тихие вздохи удовольствия. Машина раскачивалась в такт моим толчкам. Даллас вцепилась в предплечье руки, которой я держал ее за горло, и спиной опустилась на капот, пока я продолжал жестко ее трахать.
Дверь позади нас открылась, и вошел Джаред.
– Ой, простите. Я не…
– Проваливай на хрен! – взревел я. Мой приказ так сильно сотряс стены, что я удивился, как они не треснули.
Дверь тут же закрылась.
Возможно, из-за того, что я еще никогда не испытывал таких приятных ощущений, оргазм наступил не мгновенно. Он приближался, вцепившись в мои конечности когтями, завладевая мной, как наркотик. Я знал, что буду жалеть о том, что вот-вот произойдет. И все же даже не допускал мысли о том, чтобы остановиться.
Даллас задрожала подо мной. Мышцы ее бедер напряглись. Погрузившись в ее горячее тугое лоно еще несколько раз, я наконец извергся внутри нее. Это было великолепно, и в то же время возникло чувство, будто кто-то опустошил мою грудь. Я кончал, и кончал, и кончал в Даллас.
Когда я в конце концов вышел из нее, все между нами было липким. Я глянул ей между ног. Моя густая белая сперма капала из ее набухшего красного лона на крышку капота. Розовые хлопья крови рассеялись в мутной жидкости молочного цвета. Тяжело дыша, я осознал, что впервые поддался моменту. Забыл обо всем. В том числе о том, что она здесь.
Я поднял взгляд к ее груди. В какой-то момент во время секса я порвал верх ее платья и даже не заметил. На ее обнаженной груди виднелись красные отметины. Она была вся в царапинах и укусах. На шее еще заметны следы от моих пальцев – как же сильно я ее схватил? И хотя я боялся увидеть последствия в ее лице, все же не смог сдержаться.
Я поднял взор и чуть не согнулся от тошноты. Ее лицо залил румянец. По щеке стекала одна-единственная слеза. Глянцевый блеск виднелся в ее глазах, ставших почти золотистыми по оттенку и с той же пустотой, что у меня в груди. В уголке ее губ выступила тонкая струйка крови. Ее заслуга. Не моя. Она прикусывала губы, чтобы сдержать крики боли. Печенька так сильно хотела, чтобы я трахнул ее без защиты, что терпела все эти мучения. Меня охватило ни с чем не сравнимое чувство вины. К горлу подступила горечь. Я овладел ей, даже не думая о ее удовольствии. Вопреки здравому смыслу. А вместе с тем испортил ее первый настоящий сексуальный опыт.
– Прости. – Я отпрянул от Даллас, убрал мокрый опавший член обратно в брюки и застегнул молнию. – Господи. Черт. Мне так… – Оставшаяся часть предложения так и сгинула в горле. Я помотал головой, все еще не веря, что трахнул ее до крови и слез. Даже не удостоив взглядом.