Даллас села. Одинокая слезинка, которая до сих пор мерцала у нее на щеке, отчего-то была хуже громких рыданий.
– У тебя есть жвачка? – Меня ошеломило безупречное, не дрогнувшее самообладание в ее голосе. На самом деле меня ошеломляло в ней все.
Я на автопилоте достал два кусочка жвачки из жестяного контейнера и протянул ей. Она сунула их в свой красивый розовый ротик, который я больше никогда не поцелую и не трахну.
– Печенька… – Я замолчал. Тут не хватит никаких извинений.
– Нет. Теперь моя очередь говорить. – Она даже не попыталась убежать. Ударить меня. Позвонить в полицию, родителям, сестре. Моя сперма густыми белыми каплями все еще стекала из ее киски. На капоте машины размазалась струйка крови.
Я встал достаточно далеко, чтобы не представлять для нее угрозы, и принялся слушать.
– Я хочу, чтобы ты прекратил следить за мной. – Слова прозвучали так, будто были произнесены среди холодных стен конференц-зала перед толпой акционеров, а не перед мужем. – Больше никаких машин, которые едут хвостом за Джаредом. Никакой охраны. И ты больше не будешь наблюдать за мной по камерам. Я чувствую себя участницей «Большого брата». Только никогда не смогу победить. – Даллас взмахнула руками. – Я хочу, чтобы здесь был мой дом, а не тюрьма.
Меня так сильно удивило ее желание остаться, что чуть не подкосились колени. Однако я продолжал стоять с бесстрастным выражением лица. Если я чему-то и научился у своего отца, так это тому, что нужно не терять лица и гордости, даже когда гордиться нечем.
Даллас вонзила зубы в жвачку с пустым выражением лица, на один поразительный миг напомнив мне самого себя.
– Скажи, что понимаешь, и мы закончим, иначе я уеду и дам тебе развод, которого ты так сильно хочешь.
Меня так и подмывало сказать ей, что вызову ей Uber, который отвезет ее обратно в Библьвилль. Однако рационализм не позволил гордости возобладать над здравым смыслом.
– Это приемлемо.
Она сделала прерывистый вздох.
– Я хочу ребенка.
А я хотел, чтобы она приняла контрацептив экстренного действия. Но такая просьба была бы проявлением трусости. Не ее вина, что я потерял контроль. Мы оба играли на победу. Команда хозяев (то есть я) потерпела сегодня неожиданное поражение. Не нужно обманом лишать ее победы. И неважно, насколько масштабной она, наверное, окажется. Даллас может забеременеть. А последние двадцать минут могут определить всю мою жизнь.
Я достал жестяной контейнер и сунул кусочек жвачки в рот.
– Ну, а я не хочу.
– Почему ты так противишься продолжению рода?
– Из-за травмы.
– Расскажешь мне?
– Нет.
Похоже, мой ответ ее не удивил. И не расстроил. Напротив, когда я подошел ближе, то заметил крошечные пузырьки в слезе, которая до сих пор не испарилась. Нет. Не в слезе. Это была… слюна? Я впервые осознал, что никогда не видел, чтобы Даллас плакала. Ни разу.
В этот момент во мне что-то изменилось. Я больше не воспринимал Даллас Коста как помеху. В конце концов, она одерживала победу почти во всех наших психологических играх. И на этот раз она довела меня до края, а потом толкнула за него. Заставила трахнуть ее без защиты, почувствовать себя виноватым за это, да еще и торговаться с ней. Даллас Коста не игрушка. Она мне ровня, и будет разумно относиться к ней соответственно.
Печенька нахмурилась, скорее всего, раздумывая, что хотела бы выторговать в наших переговорах. Если я дам ей высказаться первой, то она, вероятно, потребует всю мою душу без остатка.
– Я дам тебе свободу, если ты дашь мне время. – Слова сами сорвались с языка.
– Время для чего?
Для того, чтобы избавиться от тебя на моих условиях, когда расправлюсь с Мэдисоном Лихтом.
– Чтобы подумать о детях, – солгал я. Она задумалась, но, прежде чем успела ответить, я добавил: – Но у меня тоже есть условие.
Даллас облизала губы, кивая.
– Я больше никогда не буду видеться с Мэдисоном.
– Пообещай.
– Даю слово.
Она спрыгнула с крыши «Майбаха», а платье так и осталось перекошено и собрано вокруг талии. Моя сперма стекала по ее бедру к коленям и лодыжкам. Высохшая, слипшаяся кровь в форме облаков отпечаталась на внутренней стороне ее бедер. Мы оба молча на них смотрели.
– Хочешь, вылижу, чтобы не болело? – внезапно для самого себя проворчал я.
– Да, будь добр.
Глава 45
Можно небезосновательно утверждать, что я часто переоценивала свои актерские способности. Но не сегодня. Я сделала кое-что нехорошее. Ладно, очень плохое. Выдавила фальшивую слезу. Что тут скажешь? После того как Ромео предпочел ненавистную ему компанию профилактике СВДС, мне стало эмоционально легче, когда я увидела, как он сходит с ума, думая, что я ужасно расстроена.
Но я не была расстроена. Вовсе нет. Наоборот, мне понравилось, когда он схватил меня за горло, очень понравилось, когда покусывал мои соски, и принесло огромное наслаждение, когда вошел в меня так сильно, что я почувствовала, как он проник до самого живота. А когда он опустился на колени, слизал свою сперму с моих ног, затем провел языком выше и погрузился им в меня (полизывая, посасывая, целуя мой клитор и царапая его зубами, пока я не кончила ему на лицо), я была готова пожертвовать обе свои почки и печень в придачу, лишь бы повторить все снова.
Можно ли считать, что, в миллионный раз подстегнув Ромео Мэдисоном, я поступила аморально? Конечно. Пробила ли очередное дно, играя на чувстве вины моего мужа, чтобы заставить его подумать о детях? Возможно. Но мучили ли меня угрызения совести? Ни капли.
Несколько часов спустя я разгуливала по дому в пижаме с персонажами «Диснея», которую купила в интернете. Ромео ни за что ее не одобрит, а это еще один бонус, побудивший меня купить пижаму во всех расцветках.
После ужина, который Ромео съел в обеденном зале, а я слупила прямо из духовки, он закрылся в своем кабинете, наверное, занимаясь скучными взрослыми делами. Я болтала с Фрэнки по телефону, жуя сахарный тростник. Стоило мне вспомнить о нашем с Ромео соглашении, как губы растягивались в улыбке.
Понятно, что мой первый сексуальный опыт вышел… странным. Я так и не кончила. Ну, пока он меня не вылизал. И сильное растяжение причиняло боль. Но насколько же волнительно было наблюдать, как мой муж впервые с момента нашей женитьбы по-настоящему теряет контроль.
– Он все еще жестко с тобой обращается? – пропела Фрэнки на другом конце провода. – Этот сексуальный раздражающий засранец.
Я не могла сказать ей, что он еще кое-что делает со мной жестко. Она не поймет. На самом деле я сама не понимала, что происходит между мной и Ромео. Я знала, что между любовью и страстью существует четкая граница, но что случается, когда подходишь к ней? Я не хотела это выяснять.
– Он ужасен! – весело сообщила я, разгрызая тростник. – Хуже не придумаешь. Я то и дело стараюсь вывести его из себя. Только сегодня ходила на свидание за обедом с Мэдисоном. И позвала папарацци.
– Фу. Мэдисон. – Фрэнки издала рвотный звук. – На прошлой неделе он приезжал в Чапел-Фолз. Я тебе говорила? Ходил тут и ныл, как сильно по тебе скучает. Лживый урод. Затащил в постель Дидре Свитинг и Джин Колдуэлл своими крокодиловыми слезами. Все только об этом и говорят.
– Фрэнки. Злые сплетни ниже нашего достоинства.
– Ох, Дал. – Я могла представить, как она преувеличенно хмурит брови. – Но добрые сплетни – скукотища.
Мы захихикали.
– Как дела с учебой? – Я сменила тему, опасаясь, что, стоит нам еще немного пообсуждать Ромео, я сорвусь и признаюсь ей: как бы сильно я ни ненавидела его за пределами спальни, в ней я была его главной поклонницей. – Было что-нибудь интересное?
– Я завалила большинство промежуточных экзаменов, что, похоже, просто поразительно. Во всяком случае, по мнению мамы с папой и наших любопытных соседей.
Я вздохнула.
– Ты должна постараться, Фрэнки.
– И я стараюсь. Стараюсь не лишиться девственности до брака. А это ой как непросто.
– Фрэнки. Ты знаешь, что будет, если дашь молоко до того, как он купит корову.
– Может, я не хочу, чтобы меня покупали. Может, я хочу приобщиться к чертову двадцать первому веку.
Если бы все было так просто! Мы обе знали, что мы такие, какими нас воспитали. Играем по правилам того места, откуда мы родом. Человеческая натура, несмотря на весь достигнутый прогресс, до сих пор оставалась племенной по своей природе. Переезд в Потомак дал мне свободу, хотя я сменила одну клетку на другую.
– Есть кто-то конкретный, кто будоражит твое воображение? – Я съехала по перилам со второго этажа на первый, просто чтобы выяснить, станет ли Ромео на меня за это гавкать. Проверить, перестал ли он следить за мной по камерам видеонаблюдения.
В доме было все так же пугающе тихо. Пока он выполнял свою часть сделки.
На линии послышалась улыбка в голосе сестры.
– Да много всяких. – Ее голос вдруг стал печальным. – Тебе грустно, Дал? Оттого, что у тебя может никогда не быть секса, потому что ты вышла за мужчину, которого ненавидишь?
Я не могла этого сделать.
Не могла сказать ей, что дело уже сделано.
Что это было первобытно, волнительно и божественно.
Что я хотела только одного: заниматься с мужем сексом и всем, что было с ним связано.
Особенно мне не хотелось рассказывать ей, как весело заниматься сексом, притом что сестра сама боролась с искушением заняться им, да еще до брака. Я не ханжа, но знала, какие ее ждут неприятности, если в Чапел-Фолз сочтут, что она поступилась убеждениями.
К сожалению, я знала это не понаслышке.
Я замерла у входа на кухню, стоя босиком.
– Уверена, что однажды это со мной случится.
– Да. Однажды ты его доконаешь, и он даст тебе развод. Я уверена.
Но это означало бы, что больше не будет никакого переворачивающего жизнь с ног на голову, поразительного секса с моим возмутительно привлекательным мужем. Никаких оргазмов от его талантливого языка. Никаких детей с его серыми глазами. Нет. Я не хочу развод. Нисколько.