В вертолете я взял бокал с виски и размозжил его резким ударом кулака. Стекло порезало кожу. Каре пришлось наложить мне швы, когда она вернулась после того, как сопроводила Даллас домой.
А что касается Старшего, то мне стоило знать, что он не сможет сдержаться. Не надо было предполагать, будто она его не заинтересует только потому, что он взял Морган мне в назидание.
Но Даллас не Морган. Она неоспоримо, безоговорочно моя. Это не подлежащая обсуждению константа моей жизни, для донесения которой я готов пойти на крайние меры.
В том числе, по всей видимости, назвать ее шлюхой. Немногие слова вызывали у меня отвращение.
Это было одним из них.
Нет на свете более бесхребетного существа, чем шовинист, которым я эффектно себя выставил. Сегодня я употребил это слово в первый раз. И в последний.
Я использовал его в порыве инфантильного протеста, чтобы разозлить ее. Следовало извиниться. А поскольку я никогда в жизни ни перед кем не извинялся, то был на девяносто девять процентов уверен, что облажаюсь.
А еще казалось, будто это было лейтмотивом всего нашего брака.
Кара вошла в кабинет с документами, которые я просил.
– Забыла тебе кое-что сказать. Мне это показалось очень милым. – Она всегда находила в Даллас что-то очаровательное, хотя всякий раз, когда они оказывались рядом, она почти не выражала к ней позитивного отношения.
Я закрыл ящик и взял текст речи, которую она распечатала.
– Сомневаюсь, что разделю твои чувства, но продолжай.
– Едва ступив на порог дома, она сразу же переоделась в пижаму.
– Ты уверена, что слово, которое ты пыталась подобрать, «милый», а не «ленивый»?
– Но то, что она сделала потом, думая, что я не смотрю, просто прелестно. Она таскала твое пальто по всему дому, будто маленькую мягкую игрушку, и нюхала его, когда думала, что никто не видит.
Печенька начала проявлять признаки приручения. Казалось, это должно было доставить мне удовольствие. В конце концов, я хотел оставить ее себе.
К сожалению, мне не доставляло ни малейшего удовольствия наблюдать, как моя наивная жена путает страсть с более глубоким чувством.
Я просмотрел речь, поджав губы, и внес правки перед срочной пресс-конференцией, которую запланировал часом позже.
– Спасибо, Кара.
– Если это имеет хоть какое-то значение… – Кара замешкалась и вздохнула. – Казалось, она правда была потрясена случившимся. Думаю, она раскаивается. Правда, Ром.
Мне претило, что Каре известно, что Морган изменяла мне со Старшим. Претило, что именно она много лет назад сообщила мне об этом, потребовав, чтобы я срочно приехал в пентхаус, ведь знала: чтобы поверить, мне нужно увидеть все самому.
– Меня совершенно не интересует психическое состояние моей жены. – Я встал и передал ей речь с правками, щелкая жвачкой и удивляясь, как у меня не отвалилась челюсть, притом как много я сегодня жевал. – Вели ее вычитать, отредактировать и вернуть мне в ближайшие двадцать минут. И принеси мой золотистый галстук. Тот, что лучше всего смотрится в кадре.
Кара скорчила гримасу и взяла бумаги.
– Ты проецируешь, Ром. Даллас – не Морган. Она просто ребенок. Дикий, но хороший. Она не должна расплачиваться за грехи Морган.
Согласен, Печенька не Морган. Она никогда не сможет причинить мне боль.
Мои стены слишком высокие, слишком толстые и слишком холодные, чтобы она смогла сквозь них просочиться.
Глава 50
Если бы я только видел лицо Мэдисона, пока произносил эту речь, то поместил бы его в раму в галерее Зака. А так я в любом случае нанял Алана, чтобы все запечатлеть, и именно поэтому выделил дополнительный час перед пресс-конференцией.
Ему нужно было время, чтобы найти идеальный ракурс.
Я устроился за трибуной «Коста Индастриз» в зале для проведения пресс-конференций в нашей штаб-квартире. Еще несколько минут назад я отрабатывал выражение лица перед зеркалом, поскольку мне прежде не случалось к нему прибегать. Полное раскаяния, самоотверженное и мрачное. Не такая уж сложная задача, притом что я провел большую часть дня, уговаривая самого себя не убивать отца. Передо мной сидела толпа репортеров, журналистов и фотографов из национальных и международных СМИ. Я намеренно тянул время, стараясь не выдать своего довольства. То есть того скудного удовлетворения, которое был способен испытать. Печенька позаботилась о том, чтобы основательно испортить мне день. И жизнь.
– Дамы и господа! Сегодня, приблизительно в половину одиннадцатого утра по восточному времени, стало известно о том, что «Лихт Холдингс», которых мы считали своими коллегами и партнерами в стремлении укрепить армию США, выбросили десятки токсичных химикатов группы PFAS[44] в воды Ньюшема, штат Джорджия, – небольшого рабочего городка, в котором «Лихт Холдингс» производят оружие.
Я замолчал и нахмурился, делая вид, что мне не наплевать. Достаточно, чтобы убедить людей, будто я испытываю искреннее беспокойство, и чтобы они не заподозрили, что я слил эту историю репортерам.
– В результате тщательного расследования нами было установлено, что это привело к всплеску заболеваемости раком и депрессией, самоубийств, нарушений обучаемости и астмы в этом и без того терпящем бедствия регионе. – Еще одна пауза. – Мы пока не установили все масштабы страданий и мучений, причиненных этим бездумным, безрассудным шагом «Лихт Холдингс». Однако я хочу заверить вас, что «Коста Индастриз» осуждает эти действия. Мы всегда стремились и будем стремиться служить обществу, частью которого являемся, а не наоборот.
Несколько журналистов подняли руки. Фотографы энергично делали снимки. Подобную историю невозможно рассказать без фотографий, поэтому я рад, что выплатил щедрую сумму семьям пострадавших от токсичных химикатов, чтобы они поделились свидетельствами мучений своих умирающих родственников, снимками загубленных легких, зараженных конечностей и посещений процедур химоитерапии.
Я вовсе не чувствовал себя виноватым. Ни за то, что платил несчастным людям, чтобы они поделились своими трагичными историями. Ни за то, что предал случившееся огласке, тем самым лишив другие компании возможности поступить подобным образом в будущем.
– И хотя я редко говорю о своей личной жизни публично, не могу не упомянуть о том, что моя жена родилась и выросла в Джорджии. А посему мне особенно дорог этот штат.
По толпе пронеслась волна одобрительных смешков. Хотя бы незнакомые люди считали меня предметом обожания. Жаль, что Печенька на прощание пообещала, что откусит мне член, если я снова к ней приближусь.
– Я много раз встречался с Мэдисоном Лихтом, сыном Теодора Лихта – генерального директора «Лихт Холдингс», и считал его своим коллегой в индустрии. Оба Лихта тесно связаны с Джорджией, а потому я был потрясен, если не сказать совершенно раздавлен, когда узнал о том, как они поступили с собственным народом, родным штатом, с их горячо любимыми природными ресурсами. – Я заливал с таким размахом, что удивился, как у меня самого глаза не вылезли из орбит. Пора закругляться, пока не перегнул палку. – Поскольку мы вступаем в новую эру неопределенности, травм и трагичных потерь драгоценных жизней в этой великой стране, я хочу поклясться от имени «Коста Индастриз», что мы никогда не подведем своих сограждан. Жителей штатов, ставших пристанищем для нас как для производителей.
В воздух взметнулось еще больше рук, теперь уже начавших размахивать. Журналисты. Такие нетерпеливые.
– Кроме того, я хотел бы объявить, что в свете последних исследований касательно вреда PFAS-химикатов «Коста Индастриз» пожертвовали пятьдесят пять миллионов долларов работникам и жителям Ньюшема, которые сейчас страдают от последствий губительной политики, безответственного управления и дурного примера оборонной компании.
По залу пронеслись хлопки. Несколько человек встали – в основном те, кого я сам посадил в толпу, чтобы заручиться поддержкой.
– Благодарю за доверие «Коста Индастриз». Мы обещаем его не предавать. – Я купался в аплодисментах, позволяя фотографам запечатлеть меня с каждого ракурса, после чего сошел со сцены.
Наш специалист по связям с общественностью с широкой улыбкой вышла на сцену в элегантном костюме.
– Мистер Коста не будет отвечать на вопросы. По вполне понятным причинам он хотел бы провести сегодняшний день с близкими и выразить поддержку семье своей жены. – Таунсенды жили далеко от Ньюшема. А из Шепа Таунсенда такой же рабочий, как из меня – официантка в «Хутерс», но уличение меня во лжи не вписывалось в линию повествования прессы.
Когда я ушел за сцену, Кара и Дилан, мой финансовый аналитик, трусцой поспешили следом, подстраиваясь под мои размашистые шаги.
– Порадуйте меня новостями. – Я ослабил галстук, направляясь к лифту.
Мне пришлось немало побегать, чтобы эта история попала в руки всех ведущих средств массовой информации в штатах.
– Их акции падают. – Дилан не сводил глаз с айпада. Сдвинул очки на переносицу. – Для них это настоящая катастрофа. Речь о снижении стоимости на пятьдесят процентов. Не меньше. Сказать по правде, это просто неслыханно. Даже после Паркерсберга. А акции Лихта вообще были на подъеме, поскольку они только вышли на рынок.
Он не сказал мне ничего нового.
В этот момент я должен был испытывать наслаждение от того, какой ущерб и напасти обрушил на Лихтов, но ощущал лишь настойчивые ноющие уколы вины, которые донимали меня, как клюв колибри.
Даллас. Она всегда прокрадывалась мне в душу.
– Сэр, вы слышали, что я сказал? – Дилан помахал айпадом. – У них обвал акций. Почему вы не рады?
Отличный вопрос. Я не меньше него хотел бы получить ответ.
Кара ответила на звонок.
– Да. Я ему скажу. Спасибо. – Ей не нужно было говорить мне, кто звонил и чего хотел, но она все равно сказала. – Отец просит тебя зайти к нему в кабинет. Похоже, он очень доволен.