Тогда мой главный вопрос сменился другим – что не так с тем «избранным» мальчишкой, из-за которого разрушилась семья?
Отец старался изо всех сил, был чутким и внимательным, но между школьным утренником и работой он всегда выбирал второе. Его бизнес заметно рос, а вместе с тем росла моя злоба на мир. Примечательно, что этим миром был мой отец.
С годами мы всё больше отдалялись друг от друга: разговоры по душам преобразовались в ссоры, встречи свелись к минимуму. Любимый ребёнок вмиг стал проблемным. Я натворил немало дел, в попытке привлечь его внимание, тем самым исчерпав нашу связь до пустоты. Дом превратился в тюрьму, отец стал Елисеем.
Желая заполнить душевные дыры я обратился в книги, что вскоре переросло серьёзное увлечение. Елисей с радостью оплатил обучение в лучшем институте, в надежде на моё исправление. И это действительно помогло, но лишь отчасти. Обращая силу мыслей в текст, я не мог совладать с физической. Это злило меня ещё больше.
На бои я попал совершенно случайно, когда прогуливался по проспекту и наткнулся на блёклую афишу. Впервые оказавшись на ринге, «избранный» мальчишка честно оправдал своё звание. Будучи пропитанный яростью, он превратился в свирепого пса на птичьей ферме. Там же он обрёл лучшего друга.
Арсений Птицын был из тех бойцов, что лидируют с конца списка, но только за одно упрямство его следовало уважать. Психованный и сумасшедший, он наводил ужас на соперника ещё до выхода на арену, пусть сам не отличался явной силой. Мне нравилась его непримиримость, восторгала крепость духа.
Именно Арс объяснил мне, что наличие мамы в твоей жизни не всегда преследует счастье. Его родительница никогда не пылала любовью к мальцу, а после смерти отца вовсе позабыла о его существовании. Она ментально ударилась в то, что сложно связать с здравомыслием – умерла, но только в сердце.
Нас сблизила эта потеря. Аспидно-чёрная краска на теле нас породнила.
Я был верен ему до конца, считал за брата и был готов всегда прийти на помощь. Но время шло, и наш крепкий коктейль дружбы был разбавлен компонентом под названием «София». Сегодня я сжимаю кулаки не за него, а на него, ведь тот перешагнул на сторону, что так тесно граничит с предательством.
– Ну как ты? Остыл? – спрашивает Арс, пока я упираюсь лбом в холодный столб и пытаюсь отдышаться. – Сломай мне ноги, если хочешь. Всегда мечтал побывать на месте Софии. Такой мощный концентрат внимания на одну персону.
Его шутки больше не кажутся мне безобидными. Каждая мелкая искра рискует спровоцировать взрыв.
– Помолчи, Арс, – сквозь злость умоляю я. – Заткнись, и я тебя не трону.
– Ох, какой же ты заботливый друг. Я просто таю.
Мой кулак отскакивает от бетонной конструкции, я оборачиваюсь к другу и мысленно сохраняю тот поводок, что держит меня на привязи.
– Будешь и дальше строить из себя чистенького?!
– Не получится. Ты протёр мною дорогу, – напоминает он, утирая лицо грязным рукавом. – Флешку я вернул. Что ещё тебе нужно?
– Объяснений, твою мать!
Злостный крик разлетается по округе. Во окнах соседних домов загорается свет. Ещё немного, и наша беседа станет достоянием общественности.
– Что тут объяснять, Тихон? Спустя месяц после пропажи Сони я получил то письмо. Содержимое было паршивым, поэтому я не стал о нём трепаться. К тому же, ты не был готов к таким познаниям, как и сейчас, – Арс теряет уверенность и выдерживает паузу. – В письме она говорила об ошейнике, который в итоге оказался у тебя. И я забыл о странной просьбе, если бы не твой приход с массой таких же странных вопросов. Мне стало ясно одно: весточка настигла и тебя. И судя по тому, что ты всё-таки пришёл ко мне, прочитать её полностью ты не успел.
Мне требуется время, чтобы разобрать его речь. И мне потребуются годы, чтобы понять Софию.
– То есть, первым был ты? – в моём голосе помешана ревность с горечью. – Она поделилась всем этим с тобой? С чего вдруг?
– Чем именно? – негодует Арс. – София поиграла в сценариста и решила напомнить мне о последнем дне нашей встречи. Она описала его фантастически ярко. Так живо, что я подумал о исповеди. А ты получил что-то другое?
– Я начал с первого дня знакомства…
Арс довольно усмехается.
– Значит, тебе жутко не повезло.
– Почему ты не сказал мне раньше?! – взрываюсь я.
– Почему не сказал о том, что сломает тебя и лишит здравомыслия? – парирует он, нервно пожав плечами. – Даже не знаю.
Арсений был прав, ведь впутавшись в игру Софии я постепенно теряю грань с реальностью. Теряю веру в настоящее и во всё её содержимое.
– Расскажи мне, – требую я, выпрямившись. Просьба вылетает быстрее осмысления. На деле в голове полный бардак сомнений.
– Значит, ты мне тоже всё выложишь? Всё то, что успел прочесть? – отстреливается он. – Даже не проси, Тих. Ты сам до всего дойдёшь… Я хоть и Птицын, но всё это время поломанные крылышки лечили не мне.
Я впервые опускаю взгляд, не в силах противостоять другу.
– Ты верно заметил, что мы отдалились, Тихон. Так и есть. Ты возненавидишь меня, когда прочитаешь письмо до конца, – Арс хватается за шею, выкручивает расписную кожу. – Возненавидишь так же сильно, как и София… Если бы она узнала о главном виновнике той аварии.
2.5
Недавно я сказала, что эта глава будет моей самой ненавистной. Но тому виной не только твои выходки. Огромную роль сыграли наши родители, что оставались не до конца честными, в первую очередь с самими собой.
– Один. Два. Три… Отличное начало, София!
Борясь с скользкими поручнями в реабилитационном центре «Вторая жизнь», я мысленно молила сохранить мне первую. Мышцы в спине и руках горели огнём, а по лицу стекали ручейки пота. Тело напряглось настолько, что казалось любое дуновение сквозняка сложит меня как шаткий карточный домик.
– Тридцать пять. Тридцать шесть. Не сдавайся! Ты справишься! – подбадривал тренер, уткнувшись лицом в медицинскую карту.
Мои ноги плотно стояли на резиновом коврике, но только с виду. На деле я держала своё тело на весу, упираясь о перила и ненавидя собственную тяжесть. Суть тренировки заключалась в борьбе с атрофией и укреплении мышечной силы ног, однако страх сломаться окончательно превратил упражнение в пытку. Надежда попрощаться с коляской темнела вместе со светом в глазах.
– Поздравляю, София. Минута – твой новый рекорд, – лениво объявил мужчина, широко зевнув.– Увидимся на следующих выходных. Ты большая молодец.
Когда меня подхватили руки Божены и Елисея, я позволила себе расслабиться и вздохнуть с облегчением. На душе было паршиво. Спустя месяц заточения в инвалидном кресле мой личный рекорд был равен провалу.
Я ни на что не способна. У меня ничего не получится.
Желание убраться из дома Райских пересилило намерение встать на ноги, пусть обе потребности были связующими. Сконцентрироваться на главном мешало всё: вечные скандалы и провокации, противоречивые эмоции и переменная внутренняя пустота. Но главным якорем оставались глаза Божены, которые давно лишились веры.
– Сегодня ты хорошо поработала, дорогая, – с натугой приговаривала мама, извлекая кресло из багажника. – Ещё немного таких занятий, и ты сможешь стоять без опоры. Я очень тобой горжусь.
Вид окон персональной темницы окончательно убил настроение.
– Мы все тобой гордимся, – соглашался Елисей. Держа меня на руках, он старательно прятал беглый взгляд, ибо сомневался в собственным словах. – Я попросил врача удвоить нагрузку, чтобы результаты радовали вдвойне. Не успеем глазом моргнуть, как ты всех нас обгонишь.
Оказавшись в кресле, я наградила их мрачной улыбкой. Они вели себя так, будто Мерлин и волшебная пыльца существуют. Однако за напускной бодростью таилось отчаяние. Обманывая меня, они лгали только себе.
– Как насчёт перекуса? – продолжал вихлять Елисей. – Нелли приготовит сырную пиццу, а я достану молочный коктейль. Так сказать, отметим победу.
– Отличная идея! У меня ещё есть час свободного времени. К тому же, я жутко проголодалась. Как на это смотришь, дорогая?
В меня вонзилась пара вынуждающих взглядов.
– Как я на это смотрю? – фыркнула я. – Мне кажется, что я уже сыта по горло вашим притворством. И если вы решили отметить новый рекорд, то начните с себя. Так лихо отыгрывать радость, когда дело дрянь, сможет не каждый актёр.
Фальшивая улыбка покинула их лица.
– Дорогая, что с тобой случилось? – оторопела Божена. – Мы искренне за тебя рады. Процесс реабилитации всегда сложен, результаты индивидуальны.
– У меня их попросту нет. И ты это знаешь.
– Врачи так не считают. Не думай, что ты умнее всех на свете.
– Это их работа – без конца твердить, что всё наладится.
Мать опустилась на колени рядом со мной и встряхнула коляску.
– Ты справишься, София, слышишь? Не смей унывать…
– Перестань, – я в неверии качала головой. – Не нужно.
– … как бы там не ломала тебя жизнь.
Её уговоры были смешны и требовались они отнюдь не мне.
– Пойми, это наше общее испытание.
– Замолчи! – прокричала я, поддавшись вперёд. – Ты достала меня уже!
Мать пошатнулась, но Елисей её удержал. Мужчина удивился не меньше, когда увидел меня такой – разбитой и до слёз злой.
– Не то вы вылечить пытаетесь, – на выдохе проговорила я, приложив руку к груди. – Я здесь поломана, понимаете? Не без вашей помощи. И если вы действительно хотите мне помочь, то для начала верните домой. О большем я не прошу.
Вечер выдался удивительно тёплым.
Отмахнувшись от всех предложений провести время вместе, я осталась во дворе провожать лиловый закат. Елисей любезно предоставил мне возможность обдумать своё решение, что так ударило по равновесию матери. Мужчина был готов пойти и на это, в том случае, если я не передумаю. Однако моя позиция была стойкой.
Я прекрасно понимала, что вернувшись домой обреку себя на новые сложности, эффективность и частота тренировок сократится вдвое, но это было мелочью по сравнению с внутренним дисбалансом. Любое присутствие Тихона, пусть даже самое мимолётное, действовало на меня губительно. Гадкие мысли о нём рубили в клочья мысли о выздоровл