– Да, – задумчиво тянет он, а после округляет глаза. – Постой-ка, что-то явно было. Что-то очень странное и подозрительное.
На секунду сердце замедляет ход. Арс тем временем продолжает:
– Она протянула мне руку и сказала… «держи», – кидает он, фальшиво испугавшись. – О мой бог, что это могло значить? Какой-то тайный смысл? Это так?
Осознав, что диалога не выйдет, я желаю уйти. Мои подозрения не оправдались. Арс не догадывался о письме или попросту делал вид. В любом случае мне не узнать.
– Не томи, приятель! – кричит он вслед. – Признавайся, за нами хвост?! Если так, то свалим из города вместе! Только ты и я! Лучшие друзья навеки!
Улица встречает приятным холодом, но в груди по-прежнему пожар. Блуждая по дороге до самой ночи, я нарочно тяну время. Мне нужно остыть; подавить то жгучее желание заглянуть в последнюю страницу.
Будь терпеливее. Не открывай последний документ раньше времени, иначе моя исповедь потеряет свой смысл, а ты не усвоишь главного.
Пообещай мне. Прямо сейчас.
1.8
За окном показались первые звёзды, и лишь тогда «экономка» Нэлли оставила надежды вызволить меня из комнаты. Я пропустила обед и ужин, прячась в стенах, которые по-прежнему приходились чужими. Оставшись наедине с собой, мне впервые удалось принять происходящее со всей её кислотой: я могу навсегда остаться в кресле, если не стану мириться с тем, кто заставил в нём оказаться.
Судьба нередко выставляла ультиматумы, будто сочла меня железной машиной. Ещё в детдоме я задумывалась о том, почему попала в число тех, кого бездушно оставляют на пеленальном столе с биркой отказника. Мне приходилось выглядеть счастливой, чтобы не опустить тех, кто мог бы её сорвать. Оказавшись в семье, я мечтала танцевать на сцене, но молчала о своих желаниях, чтобы не расстраивать Божену. Как и Вета, женщина считала это хобби пустой тратой времени. Она видела меня шеф-поваром в мишленовском ресторане, когда я не могла отличить сельдерей от пастернака. Жизнь по чужому сценарию, секреты от сестры, крах единственной мечты – всё это оставляло выбор, но всегда безумно сложный.
Но несмотря на уколы судьбы я была счастлива. Божена смогла разделить свою любовь на куски и мне хватало той части, что досталась именно мне. И пусть она редко утирала детские слёзы, как огня чуралась нежностей, зато спасала от одиночества и закалила ту штуку, которою принято считать характером. Она была единственной, кто не осталась равнодушной к нашим судьбам, когда кровным родителям не было до них ни малейшего дела. Мы любили её. И, бесспорно, она любила нас.
Не исключением были те дни, когда я думала о «настоящей» матери и наугад рисовала таинственный образ. Вот она стройная блондинка с холодным сердцем, отпивающая кофе за офисным столом и навсегда позабывшая о когда-то брошенном ребёнке. А вот она печальная женщина, что сидит на паперти и безустанно проклинает родителей, которые заставили отказаться от дитя и прогнали из отчего дома. Одна догадка сменялась другой, ведь Божена обрывала подобные расспросы и каждый раз уходила от ответов, а мне не хотелось ей докучать. Вопреки всему я была цельным человеком, невзирая на отсутствующие детали.
Но так было до этого момента.
Я утратила равновесие, когда очнулась в инвалидном кресле. Сцена под ногами рухнула, а пуанты порвались о гвозди собственной вины. Спасти Иветту – означало, пожертвовать собой. Пожертвовать бессмысленно, ведь той не угрожала опасность.
Теперь я живу в одном доме с людьми, которые сомневаются в моей честности. Теперь моя полноценность зависит от этих людей.
Устав от грузных размышлений, я неумело подкатила коляску к кровати. С грустью посмотрела на пижаму, разложенную на стуле – пожалела, что не попросила помощи, – а после попыталась снять обувь. Большая часть тела оставалось неисправным механизмом, и банальное действие показалось необычайно сложным.
Оставив шнурки кроссовок, я резко выпрямилась и замерла, потому что услышала тяжёлые шаги за дверью. С каждой секундой они становились отчётливее, и тогда сомнений не осталось: мой покой желают нарушить.
Однако вскоре шаги прекратились. Успокоившись тишиной, я снова припала к обуви и лишь спустя минуту заметила, что сын Елисея стоит в дверях и пристально наблюдает за моими действиями.
– Гордость здорово усложняет жизнь, без того непростую, – с некой весёлостью произнёс Тихон. – И как же часто она граничит с самообманом.
Я растерянно заморгала и выронила левый кроссовок, изрядно напрягшись. Теперь мне воочию приходилось наблюдать каждый аккуратный шаг. Оказавшись рядом, он склонился на колено и бережно высвободил мою правую ногу от обуви.
В груди затрепыхалось сердце, когда парень улыбнулся. Не от восторга, скорее от неожиданности. Я растерялась, а вместе с тем растерялись слова благодарности. Пусть после завтрака он был недостоин ни того, ни другого.
– Буду считать, что не расслышал скромное «спасибо».
Только сейчас я успела разглядеть крохотную родинку над вздёрнутой губой. Небрежная чёлка в свете луны ещё раз доказывала, что он не совершенен. Копилку изъянов дополнили лиловые кровоподтёки на скулах, розовеющий шрам на щеке, которых ещё утром не наблюдалось. Или мне просто не хотелось их замечать.
– Полагаю, теперь следует уложить даму в постель? – вернул он прежнюю интонацию, приподнимаясь на ноги. – Таков твой план?
Реальность градом обрушилась на голову.
– Или всё дело в деньгах? – с издёвкой предположил Райский. – Только скажи, и я достану нужную сумму. Нет никакого интереса затягивать спектакль.
– С чего ты взял, что это игра? – сказала я как можно спокойнее. – Поверь, моё желание убраться отсюда превосходит твоё.
– Но ты ещё здесь, – подло напомнил он, зная о моём положение.
Доказывать ему обратное не имело смысла. Только не сейчас, когда он так крепко уверен в своей правоте.
– Не нужны мне ваши деньги. Я уйду при первой возможности, когда снова смогу ходить. Не забывай, что моё нахождение здесь – твоя вина.
– Разве? Ты сама бросилась под колёса.
– Потому что хотела спасти сестру.
– А ей что-то угрожало? – вскинул он бровь.
Я поспешила оправдаться, но тут же осеклась. Стоит ли бороться с тем, кто мерил правоту по шкале фактов, но был бесконечно далёк от морали? Его собственные аргументы были железными, наверняка, как и сердце.
– Я бы хотела остаться одной, – проговорила быстро, не скрывая напряжения.
– Уже гонишь меня из собственного дома? Так быстро? – хмыкнул Тихон. – А я думал, что ты начнёшь с собаки.
«Любой бы предпочёл свирепого пса, нежели тебя…», – колотилось в мыслях.
– А ты и впрямь малец. Типичный задира. Ещё немного, и я решу, что далеко не ноги волнуют тебя. Может, это что-то большее? – сама не верила, что произношу это, при этом не запнувшись. – Влюбился?
Мне оставалось надеяться, что он прокусит сарказм.
– Точно, – хохотнул парень. – Всегда мечтал о такой… красавице.
Попытка ответить парню грубостью была внезапно прервана. Его рука оказалась на моём затылке, наши взгляды поравнялись. Я вцепилась пальцами в коляску, чтобы не повалиться на пол.
– Послушай меня внимательно, девочка, – произнёс он с неким пренебрежением. – Ты наивно решила, что сможешь поживиться за счёт отца. Понимаю, твоя избушка разительно отличается от этой комнаты. Соблазны доминируют над совестью. Но твои планы задели меня. И в моих интересах вывести тебя на чистую воду.
Он сделал паузу. А я смогла вдохнуть.
– Сочла это за угрозу? – лживо обеспокоился он. – Так и есть. Я сделаю всё, чтобы твоё исцеление случилось как можно раньше.
На этих словах Тихон прошёл к двери.
– Спокойной ночи, София.
Поджав губы, я медленно переползла на кровать. Ещё долго корила себя за то, что не смогла отстоять собственную правду, но как же так сложно быть воином на чужой территории. Последней каплей в бокале сдержанности стало сообщение от Веты.
И как там во дворце? Сейчас умру от зависти. Лежу на бугристой подушке и слышу топот пауков за стенкой. Вот бы поменяться местами.
Отключив телефон, я накрылась одеялом и позволила себе пустить слезу.
1.9
Следующие недели я провела в компании Нелли, старательно выполняя её наказания: боролась с тренажёрами, питалась овощами и не теряла веру в себя. По средам и пятницам Елисей возил меня на массажи, а после предлагал прогуляться по парку, и я всегда соглашалась. Меньше всего я хотела возвращаться в обитель, где мне грозились расправой. Однако угрозы Тихона остались только словами.
Гуляя во дворе, я всё чаще засматривалась на его окна. Завсегда открытая форточка, засохший горшечный цветок, осадок пыли на стёклах. Казалось, он редко прибывал дома и возвращался лишь по ночам, что безусловно радовало. Он и его огромный пёс ненароком наводили ужас.
– До сих пор считаешь себя пленницей? – спросила Нелли, проследив за моим взглядом. Я насколько свыклась с её компанией, что порой не замечала присутствия девушки. – Поверь, у главного надзирателя есть дела поважнее. Едва ли ты входишь в его хобби. По правде там никому нет места.
– О чём ты? – отвлеклась я от окон.
– Пусть он сам тебе расскажет. Моё дело за малым – постучать по спинке, если кто-нибудь из вас поперхнётся. Болтать мне не следует.
Впервые за несколько недель я искренне посмеялась.
– Нам не найти общий язык. Даже странно, что ты смогла разглядеть в нём что-то человечное. Мне знакомы неприятные люди, но он слишком…
– Ты не знаешь его, Софи. Тихон не подарок, но он способен скрасить твоё Рождество. Понимаешь, о чём я? – прозвучало двусмысленно.
– Не совсем.
– Парни вроде него живут в рамках крайностей. Что есть плохо для них ужасно, а хорошо – поистине волшебно. Они не имеют середины, и порой это чертовски привлекает. Взрыв эмоций. Ссоры. Сладкие примирения. И любая захочет стать той, кто послужит последним якорем. В самом хорошем смысле этого слова.