оролевского географического общества Джудит Харт, куда была приглашена только наша семья.
Джудит представила его очень просто:
– Знакомьтесь, это Теренс.
Потому я и сделал вывод, что это закадычный друг ее семьи.
Уолтерс оказался увлекательным собеседником, про себя рассказал, что окончил технический колледж, некоторое время служил в армии, в Ольстере.
Он подкупил меня, в ту пору заядлого филателиста, рассказами о своем уникальном собрании марок стран, входивших в Британскую империю.
Одним словом, мне с ним было интересно, и мы продолжили знакомство. Сперва наша семья пригласила его к себе в дом, потом – он нас. Вслед за этим мы начали эпизодически встречаться за ланчем. Он дарил мне редкие марки, альбомы с видами британских красот, я ему, как и положено, – водку с икрой, всякие русские матрешки, ваньки-встаньки.
– А чем ты, Теренс, по жизни занимаешься? – спросил я на второй встрече.
Англичанин поведал мне, что его работа заключается в поиске на коммерческих условиях уникальных технических специалистов для предпринимательских структур. Ну, например, хочет клиент переманить к себе главного технолога по производству упаковочных материалов из компании-конкурента, но ему самому неудобно это сделать. Руководитель потерпевшей стороны может в ухо заехать либо как минимум ославить в клубе, который они вместе посещают. Легче заплатить за неблаговидную операцию посреднику-профессионалу, способному грамотно обработать намеченную жертву и таким вот образом вытащить каштаны из огня своими руками. Если же конкретного технолога или другого профессионала нет на примете, посредник способен найти нужного специалиста где-нибудь на рынке труда, может, в Глазго, а может, и в Австралии.
По словам Теренса, за подобную работу платили весьма щедро. На гонорар за один-единственный проект можно безбедно прожить целый месяц. Кроме того, полнейшая свобода и неограниченная возможность установления контактов с кем захочешь, в любых кругах.
Я еще тогда подумал, как это клево. Вот бы иметь такое прикрытие. Хотя и мое журналистское меня вполне устраивало.
Моя зачарованность необычной работой Теренса возросла еще больше после того, как перед третьим рандеву мы договорились встретиться в его офисе, прямо на центральной Риджевт-стрит. На входной двери множество табличек – адвокат такой-то, профессор такой-то. Я нажал на кнопку звонка рядом с табличкой «Теренс Уолтерс». Секретарша, единственная на всех этих адвокатов-профессоров, провела меня в длинный коридор с десятками отдельных комнаток, указала рукой на шестую слева. Теренс работал в крохотном, по самом настоящем офисе: телефон, пишущая машинка – компьютеров тогда еще не было, полки с книгами и файлами.
– Для моего бизнеса больше ничего и не надо, – объяснил мне хозяин помещения. – Звоню отсюда, назначаю здесь встречи. Когда отсутствую, вызовы принимает секретарша, потом передает мне, кто звонил и по какому вопросу.
«Ах, какая работа! – не переставал восхищаться я. – Мне б такую!»
Теренса Уолтерса я определил для себя как нейтральную связь. К этой категории в разведке принято было относить контакты с людьми, которые, с одной стороны, не представляли явного оперативного интереса в силу отсутствия у них ценной информации, однако, с другой – могли оказаться полезными для многообещающих выходов либо для маскировки своих действий.
На что-нибудь в этом духе мог сгодиться и Уолтерс. После каждой нашей встречи я прилежно отписывался по нему в резидентуре. Мой непосредственный начальник Олег Гордиевский не обращал на эту связь никакого внимания, что поначалу казалось мне даже обидным. Однако он и не говорил, что с контактом надо завязывать.
Через некоторое время шестое чувство начало подсказывать мне, что у Теренса на меня какие-то другие планы, нежели обычная дружеская болтовня фактически ни о чем. Он осторожно, однако методично и последовательно задавал мне вопросы о людях из моею окружения в советской колонии, внимательно изучал мои политические взгляды. В общении с ним мне все чаще приходилось укорачивать язык. Он цепко впивался в каждую мою фривольную фразу и тут же приступал к раскручиванию деталей.
Стоило мне, например, упомянуть, что вчера коллега-журналист рассказал забавный еврейский анекдот, и Теренс сразу пытался уточнить, как зовут этого журналиста, из какого издания, не антисемит ли он, как в советской колонии относятся к распространению анекдотов про евреев или Брежнева.
Несколько раз он спрашивал, нравится ли мне в Англии, получал утвердительный ответ и интересовался, не хотел бы я тут остаться.
– Разумеется, еще годика на два, – был мой ответ.
– Ну да, понимаю, – говорил Теренс и переходил к другим темам.
Неподдельный, казалось бы, интерес проявлял он к моим английским контактам. Где познакомились, что делали вместе, что обсуждали? Дескать, надо же, Макс, какой ты энергичный и общительный, завидно даже. Что-то в его поведении было не так, но при этом никаких, как говорится, резких движений.
Поделившись своими сомнениями с шефом Гордиевским, я услышал его смех.
– Да брось, Максим, себя накручивать, – заявил он. – На мой взгляд, все нормально, ведь тебя никто не вербует. Я бы посоветовал тебе продолжать встречаться с ним изредка. Если что-то пойдет не так, приходи, будем разбираться.
Ну, раз сам шеф рекомендует, то так тому и быть. Хотя из головы не уходили предчувствия. Я уже почти на 100 процентов был уверен в том, что меня пасет подстава из МИ-5. Самое страшное состояло в том, что это могло закончиться попыткой вербовки. Черная метка гарантирована в любом случае. Согласишься – станешь предателем. Откажешься и не сообщишь в резидентуре – озлившиеся англичане могут выслать под каким-нибудь предлогом. Откажешься и расскажешь своим – все равно тебя отошлют домой. Ведь кто тебя знает, может, ты не все рассказал, да и вообще от греха подальше.
В середине мая 1985 года без пяти минут резидент Гордиевский был срочно отозван в Москву и не вернулся. То есть он не стал руководить комитетской резидентурой, а до Англии-то добрался, причем с победой.
После этого напряжение у нас достигло апогея. Законсервирована была не только агентура, но и все мало-мальски значимые оперативные контакты. Нельзя сказать, чтобы англичане нас особо плотно опекали, но обманчивое спокойствие и вынужденное безделье казались нам зловещими, доводили многих почти до параноидального состояния. Затишье перед бурей, иначе не назовешь. Оно сильно нервировало каждого из нас, сотрудников резидентуры.
Где-то в начале лета мне позвонил Теренс и спросил, когда я собираюсь в отпуск.
Я ответил, что в последней декаде июля, и он сказал:
– Тогда нам нужно в скором времени встретиться и попрощаться. Я буквально на днях отбываю надолго, на несколько лет, в командировку в Гонконг.
«Постой, дорогой! – промелькнула у меня мысль. – Какая командировка? Ведь ты же вольный художник, который еще недавно уверял меня в том, что вся твоя работа здесь, в Англии, и уезжать ты никуда не собираешься».
Но вслух этого я, естественно, не произнес.
Теренс предложил мне поужинать у него дома, и от такой перспективы у меня сильно екнуло внутри. Вот она, вербовочная развязка и, скорее всего, конец оперативной карьеры.
– Лучше ты приходи ко мне, – нашелся я. – Ты холостяк, а я все же семейный человек. Жена приготовит нам ужин, а сама пойдет с дочкой в кино.
После некоторого колебания Теренс все же согласился на такой вариант.
Гонконг вертелся у меня в голове. Эта важная британская колония должна была через двенадцать лет, в 1997 году, перейти под суверенитет Китая. Англичане, народ обстоятельный и дальновидный, загодя начали широкомасштабную работу по обеспечению своих интересов как в этом процветающем, обустроенном на британский лад городе-государстве, так и вокруг него. Нам было известно, что в Гонконг направляются лучшие кадры дипломатов, журналистов, госчиновников, организаторов бизнеса и, конечно же, спецслужб, основной задачей которых было сделать процесс перехода колонии под китайский флаг максимально безболезненным и, насколько возможно, сохранить позиции англичан во всех сферах гонконгской жизни.
Командировка Теренса на несколько лет как нельзя лучше укладывалась в гонконгский проект Великобритании. Следовательно, она служила еще одним, пусть и косвенным, свидетельством его возможной причастности к контрразведке МИ-5.
Мне очень хотелось посоветоваться с каким-нибудь опытным человеком. Гордиевского, моего начальника, рядом не было, а Москву запрашивать я не решился. Вдруг скажут, что я тут от страха совсем спятил, боюсь собственной тени?
Я выбрал себе в конфиденты молодого информационного сотрудника Вадима, находившегося в лондонской резидентуре в краткосрочной командировке. Этот человек, очень близкий по духу, часто приходил в наш дом, активно помогал мне на начальных этапах работы над кандидатской диссертацией.
Самым страшным мне казалось очутиться наедине с вербовщиком. Свои позиции я решил усилить с помощью Вадика, пригласил его в гости в тот же вечер, что и Теренса, предварительно посвятил в курс дела и объяснил, чего ожидаю от него. Мы с ним очень хорохорились, но, по сути дела, нам не удалось заранее выработать план действий в, так сказать, чрезвычайных обстоятельствах.
В конце концов мы, как обычно, положились на интуицию и русский авось, перед самым приходом Теренса нервно курили, опрокинули для храбрости по паре рюмок. В окошко мы увидели, как к дому подъехал и занял позицию напротив моей квартиры неприметный светло-серый минивэн, до боли похожий на всем известный передвижной пост прослушивания. Вскоре прибыл и сам Уолтерс, но не пешком и не в такси. Он вылез с пассажирского сиденья обычной легковушки, которая потом припарковалась неподалеку от минивэна.
Гость появился в дверях с очередным сувенирным альбомом и бутылочкой вина, на липе – самая доброжелательная из всех возможных улыбок. Вид Вадика, стоявшего за моей спиной, заставил ее на мгновение исчезнуть. По лицу Уолтерса пробежало облачко недоумения и даже растерянности, но почти сразу его рот опять растянулся до ушей. Я объяснил ему, что мой близкий друг Вадик нагрянул совершенно неожиданно, но это даже к лучшему. Персонаж он интересный, и вообще у нас в России мужики предпочитают холостяковать на троих.