Заместитель начальника в промежутках между приступами хохота лишь громко всхлипывал:
– Кобу нае…ли! Ха!.. Кобу! Нае…ли!
Сам Коба, тонкий ценитель и перманентный организатор подобных штучек, был в полном восхищении от нашего розыгрыша.
Этой истории уже несколько десятков лет, но эхо все еще доносит хохот из ясеневских кабинетов. Ее знали все без исключения сотрудники старшего и среднего поколений. Подозреваю, что и до молодежи она дошла в виде винтажного ведомственного фольклора. По крайней мере, до сих пор, когда меня представляют незнакомым бывшим или действующим коллегам по плащу и кинжалу, многие из них мгновенно узнают во мне человека, организовавшего розыгрыш с визиткой Гордиевского. Мне при этом всегда немного неловко. Ведь, по сути дела, это была единственная моя удачная шутка за всю жизнь. Причем непреднамеренная.
Мои англичане
Примерно через полгода после возвращения из лондонской командировки мне захотелось положить на бумагу воспоминания о встречах с особенно интересными англичанами, и я сделал несколько первых набросков. Они, кстати, оказались самыми живыми, детализированными и в конечном итоге увлекательными для чтения. Но жизненная текучка постепенно загасила мой писательский пыл. Я снова вернулся к этому занятию спустя пару десятилетий, когда отчетливо почувствовал, что если не заставлю себя сделать это сейчас, то все бесповоротно сотрется из памяти.
Полистав картотеку времен английской командировки, чудом пережившую многочисленные переезды и даже один пожар, я обнаружил в ней порядка пятисот визиток. Это значило, что за пять английских лет я перемолвился несколькими словами как минимум с таким вот числом англичан и едва ли не каждому из них, наверное, пожал руку. Тут вот что интересно. Подавляющее большинство из них мне удалось вспомнить. Я представлял себе, как выглядел тот или иной человек либо при каких обстоятельствах мы встретились и о чем говорили, а иногда и то и другое. С некоторыми из них у меня сложились достаточно долговременные и плотные отношения. С другими контакт был коротким, но оставил яркое впечатление.
Вот, например, музыкант-валторнист из оркестра гвардейского полка, охраняющего Букингемский дворец. Уж не помню, каким образом он оказался в гостях у меня дома. После первой рюмки водки этот человек по моей просьбе достал из своей машины гвардейский мундир со знаменитой меховой шапкой, по-английски bearskin, дал мне их примерить и поведал массу познавательного про различия между пятью королевскими гвардейскими полками, удостоенными чести охранять ее королевское величество.
После второй рюмки он неожиданно впал в мрачное настроение и признался, что вместе с коллегами по оркестру недолюбливает королеву за ее недоброжелательность. Заметив малейшую помарку в движениях марширующих перед ней музыкантов – а играть на ходу ой как нелегко! – она немедленно требует строгого наказания провинившихся.
Вот всемирно известный путешественник сэр Ранульф Файнс, еще молодой в ту пору. Я как-то раз взял у него основательное интервью как у первого человека, совершившего кругосветку через два полюса Земли.
Я спросил, как ему в таком раннем возрасте удалось получить приставку «сэр». Она ведь дается человеку пожизненно, за выдающиеся личные заслуги, обычно в конце карьеры. Файнс ответил, что это особый случай.
Сэрами будут и его сын, и внук, и так далее, поскольку титул этот родовой.
Дело в том, что его предок участвовал в 1066 году в битве при Гастингсе на стороне Вильгельма Завоевателя. Именно он выпустил стрелу, попавшую в глаз англосаксонскому королю Гарольду, что предопределило исход битвы в пользу нормандцев. Так что все Файнсы до скончания веков будут сэрами.
Вот президент Королевскою географического общества лорд Шэклтон, сын знаменитого исследователя Антарктики и сам крупный политический деятель Великобритании. С ним мы долго обсуждали полярные проблемы на великосветском рауте в присутствии его королевского высочества принца Кентского, кузена королевы.
Величественный старик-лорд напрочь перевернул мои представления о возможных допущениях в манере одеваться. На нем был основательно поеденный молью смокинг и стоптанные почти до дыр кожаные штиблеты. Однако я в своем новеньком темно-синем костюме и недешевом цветастом галстуке выглядел рядом с ним настоящим низкородным провинциалом. Что позволено Юпитеру, то есть лорду…
Эх, поводить бы почаще на такие приемы некоторых наших олигархов и госчиновников, искренне, видимо, полагающих, что их статус определяют запредельно дорогие костюмы от Бриони и прочих кутюрье!
А вот чистокровный шотландец профессор Эдинбургского университета Джон Эриксон, выдающийся военный историк, первым из крупных западных специалистов подробно исследовавший события на Восточном фронте Второй мировой войны. Эриксон знал все про все без исключения виды оружия, от пистолетов до стратегических ракет. В качестве хобби он собственноручно мастерил уникальные образцы огнестрельного оружия. Кто знает, если бы не историческая профессия, кормившая его, то он, может быть, превзошел бы в этом самого Михаила Калашникова.
Не сумев почему-то найти себе спутницу жизни в родной Шотландии, Джон Эриксон женился на словенке с приятным именем Любица. Почему же не на девушке из соседней Англии? Мать категорически запретила, была убеждена в том, что все англичанки – никудышные жены, эмансипированные бездельницы, не способные даже накормить мужа вкусной домашней едой. А вот на словенскую невесту для сына она согласилась с куда большей радостью.
Или вот еще один профессор шотландского происхождения – Малькольм Дандо из Йоркширского университета. Он поразил меня тем, что в середине зимы, правда, английской, а это около ноля градусов, явился на совместную прогулку по Гайд-парку в пиджаке, шарфе и перчатках.
На мой удивленный вопрос, не холодно ли ему, Малькольм ответил так:
– Ну что ты, это же твидовый пиджак.
Заинтригованный тем, что за два часа прогулки Дандо не превратился в сосульку, я принял спонтанное решение приобрести такой же чудо-пиджак и попросил профессора помочь с выбором.
Вручая мне в магазине покупку, продавец произнес загадочную фразу:
– Спасибо, что приобрели наш товар. Ждем вас через пятнадцать лет.
Малькольм Дандо удовлетворенно хмыкнул и заявил:
– Значит, у меня еще два года в запасе!
Твид, это гордость Шотландии. Такие изделия из плотной чистой шерсти действительно носятся бесконечно долго, правда, с годами подсаживаются. В Британии нередко можно увидеть странновато выглядящих джентльменов в пиджаках с рукавами чуть не по локоть. То ли эта одежда куплена еще в подростковом возрасте, толи побывала под парой сотен ливней. Российским телезрителям такой типаж известен по юмористическим программам известного английского комика Роуэна Аткинсона.
Не на каждого персонажа из моей визитницы наберется по отдельному рассказу. Подробных историй будет всего с десяток. О тех, с кем я прочно дружил, или о тех, кто даже после нескольких встреч врезался в память навсегда.
Для затравки расскажу о двух англичанах, пожать руку которым было моей мечтой с самого начала командировки на Британские острова.
Пожать руку политическим антиподам
Итак, видный деятель левого крыла Лейбористской партии Топи Бенн, Anthony Neil Wedgwood Benn. Человек, претерпевший удивительную метаморфозу, от откровенно правого к левому, самому радикальному лейборизму. Политический деятель с потенциалом гигантского масштаба, который, как никто другой, способствовал сдвигу влево своей партии.
Тони Бенн родился в 1925 году в известной аристократической семье потомственных политических деятелей. Отец его был лейбористским министром, а оба деда – членами парламента, либералами. Поэтому уже в детском возрасте мальчика Тони гладили по головке премьер-министры Рамсей Макдональд с Ллойд Джорджем и даже сам Махатма Ганди.
После Второй мировой войны, в которой Тони воевал в качестве пилота королевских ВВС, он женился на американке. Впоследствии этот человек выкупил у оксфордского муниципалитета парковую скамью, на которой сделал предложение своей избраннице, и водрузил ее в саду семейного дома как символ нерушимой любви.
В парламент Бенн попал в 1950 году, стал самым молодым депутатом. В шестидесятых-семидесятых годах он занимал ряд крупных министерских постов в лейбористских правительствах. Начиная с восьмидесятых, когда лейбористы надолго перешли в оппозицию, Тони превратился в выдающуюся личность на левом фланге английской политики. В стране даже появился термин «бенниты» для обозначения кого-то более леворадикального, чем средний лейборист.
«Самый харизматичный лидер левых, очаровательный, забавный и страстный, столь же искусный в телестудии, как и на массовых митингах». Именно такую оценку дают Бенну британские историки.
Бенн явно родился раньше своего времени и в конечном итоге был фактически размазан по стенке своими политическими оппонентами. В более поздние времена для этого даже был придумал специальный термин – image killing. Как только не измывалась над ним буржуазная печать за его левые взгляды!
В результате обыватели, ни разу не встречавшие его лично, стали говорить:
«Разве можно верить человеку с такими узко посаженными глазами? Он призывает к социализму, а сам, наследственный аристократ, живет в роскошном особняке около лондонского Холланд-парка, к тому же женат на богатой американке».
На меня лично Бенн такого впечатления не произвел. Мы впервые встретились и минут пятнадцать беседовали на ноябрьском приеме в посольстве СССР спустя всего пару месяцев после моего прибытия в Англию осенью 1980 года. Бенн с сочувствием говорил о жертвах советского народа в Великой Отечественной войне, рассказал о положении в лейбористской партии, которую, как он обещал, лет через пять нельзя будет узнать. Никакого фанатизма или игры на публику.