жконфессиональных отношений на Британских островах еще до конца двадцатого века. На следующий день он был окончательно изгнан из состава правительства и заклеймен прессой как отъявленный расист.
Любопытно, однако, что, согласно социологическим опросам, его позицию уже тогда разделяли 74 % британцев при 15 % несогласных с ней. Характеризуя нынешнюю ситуацию в британском обществе, остается только констатировать, что Пауэлл как в воду глядел.
После ланча, уже в дверях, мы с Кобахидзе спросили у Пауэлла, согласится ли он на еще одну встречу с нами.
– Напишите в парламент, – ответил он.
Мы так и сделали, предложили ланч или ужин в любое удобное для него время. Из вежливого, обтекаемого ответа явствовало, что старик отказывается.
Буквально через несколько дней нам стало понятно, в чем причина. Пауэлл выступил с серией речей, остро критикующих размещение в Англии американских крылатых ракет, и речи эти были выдержаны в выгодном для СССР духе. В частности, в них говорилось и о том, что Советский Союз – объективный союзник Великобритании, к которому она будет вынуждена повернуться лицом после развала НАТО.
Выходит так, что даже этот старый эксцентрик, гордящийся своей независимостью, был недостаточно свободным для того, чтобы скомпрометировать себя контактами с советскими представителями.
Ходячая энциклопедия: Денис Хили
Денис Уинстон Хили, барон, один из крупнейших государственных деятелей Великобритании. В 1964–1970 годах министр обороны, в 1974-1979-х – министр финансов в лейбористских правительствах. В восьмидесятые годы – теневой министр иностранных дел.
Этот человек произвел на меня наибольшее впечатление на заключительном этапе английской командировки. Возможно, встречи с ним были вершиной, самым важным достижением моей лондонской карьеры. Они неимоверно обогатили меня в плане личностного развития.
О том, что Хили является ходячей энциклопедией, знали все. Но надо было видеть его близко, в действии, чтобы до конца оценить всю мощь личности и интеллекта.
6 февраля 1985 года Хили, бывший тогда теневым министром иностранных дел, пришел на ланч в Ассоциацию иностранных журналистов. Я, член исполкома ассоциации, был представлен ему лично перед началом мероприятия и сидел напротив него за начальственным столом.
Поначалу Хили выглядел немного грустным, особенно когда ему пришлось отвечать на назойливые вопросы относительно его политического будущего. Дескать, да, мне уже никогда не быть лидером лейбористской партии, а тем более премьер-министром. Да, я действительно потерял свой исторический шанс, когда в 1980 году партия предпочла Майкла Фуга. Но я намерен лояльно поддерживать нынешнего лидера Нила Киннока и надеюсь вновь обрести себя на посту творца внешней политики будущего Лейбористского правительства. Ну и что же, что мне под семьдесят? Все мои предки были долгожителями, матери сейчас за девяносто. Я буду английским Громыко!
Хили ушел из жизни в 2015 году, не дотянув до своего столетия каких-то пару лет.
Разговевшись вином, он начал дружелюбно шутить в мой адрес:
– Что делают советские подлодки в шведских фьордах? Как? Сами не знают, что делают, когда экипаж напьется? Ха-ха!
Потом Хили вдруг становился серьезным и конструктивно обсуждал военно-стратегические проблемы. Речь его изобиловала полу шутливы ми ссылками на «мистера Баженова», которого, в зависимости от тезиса, он призывал согласиться с ним или возразить ему. В целом Хили выступал с весьма резких антиамериканских позиций. Чувствовалось, что его, поборника политической логики, коробит от нелогичных и подчас дилетантских действий администрации Рейгана.
Хили спросил, может ли он побеседовать со мной о моей диссертации, посвященной англо-американским отношениям. Я, разумеется, ответил согласием и 7 марта 1985 года в 17.00 был в его рабочем кабинете, расположенном в Вестминстерском дворце. Пробежав глазами план диссертации, он заявил, что это слишком много. У него нет намерения выполнять за меня мою работу.
Наша беседа почти сразу перешла на общеполитические гемы, в частности, мы затронули положение в советском руководстве. Дело было за несколько дней до смерти нашего предпоследнею генсека Черненко. Хили интересовали позиции Горбачева, а также то, поддержит ли его КГБ.
Он внимательно выслушал мои ответы и сказал:
– Ты вроде мозговитый парень. Если пообещаешь быть еще и паинькой, то я тебе кое-что покажу.
С этими словами Хили извлек из потрепанного кожаного портфеля статью, подготовленную им для журнала «Обсервер», и дал ее мне почитать. Материал касался последствий для советской внешней политики предстоящей смены руководства в Кремле, выдержан был в довольно правильном, с нашей, советской, точки зрения, ключе.
Хили поблагодарил меня за комментарии и вдруг засуетился, вспомнил, что опаздывает на заседание какого-то комитета.
Однако он охотно согласился на ланч в итальянском ресторане «Буссола», записал дату и место в дневнике, в дверях шутливо приставил свой кулачище к моему подбородку и заявил:
– Ты, кажется, отличный парень, Макс. Мне было с тобой интересно.
В центральном лобби я столкнулся с известным общественным деятелем Стэном Виндассом. Тот с нескрываемой завистью выслушал мое сообщение о том, что я провел наедине с Хили больше часа, и сухо заметил, что этим следует гордиться, поскольку такая удача выпадает далеко не каждому.
Признаться, я мало надеялся на то, что Хили явится на ланч, но почти точно в назначенное время он вылез из такси перед «Буссолой». Вышколенные официанты почтительно расступились при появлении именитою гостя. Нам отвели привилегированный столик в углу. Проходя через зал, Хили раскланялся с несколькими видными консерваторами министерского ранга, сидевшими там.
Он аппетитно, смачно вкушал изысканные итальянские яства, запивал их превосходным вином, справлялся у каждого официанта, откуда тот родом, и тотчас же пускался в воспоминания о той или иной области Италии. Особенно мой гость обрадовался, узнав, что один из официантов был из Бриндизи.
Я по-английски вступил в разговор, шедший на итальянском языке, – Хили, как я понял, рассказывал о своих военных годах в Италии – и поинтересовался, не то ли это место, где разбили Спартака.
– Господи, чего только не знают эти русские! – воскликнул Денис и обозначил у моей челюсти нокаутирующий удар.
Избыток алкоголя, выпитого тогда, а также годы, прошедшие с момента этого события, не позволяют мне подробно передать канву беседы на том памятном ланче. Помню только, что наибольшее впечатление на меня произвел разговор о давнем членстве Хили в компартии Великобритании.
– Расскажите, пожалуйста, бывший товарищ Хили, почему вы порвали с коммунизмом? – спросил я и тут же пожалел о своем ерничанье.
Денис на полном серьезе рассказал, как в тридцатые годы вступил в КПВ, ибо был убежден, что компартия – единственная реальная сила, боровшаяся с фашизмом. После войны он порвал с ней, так как был не согласен ни с ее политикой, ни с философскими устоями научного коммунизма.
Хили был энциклопедистом, к тому же в университете специализировался на философии. Мне было неловко чувствовать свое полное бессилие перед лицом его профессиональной критики марксизма-ленинизма, разбиваемого в пух и прах по всем параметрам.
Он, правда, отдал определенную дань исторической роли Ленина, но звучало это примерно так:
– Если честно, Ленин был вшивый философ и слабый стратег, но при этом гениальнейший тактик и практик. – Тут он заметил мое немалое замешательство и сказал: – От тебя, верноподданного коммуниста, я не ожидаю одобрения моих взглядов. Спасибо и на том, что ты терпеливо выслушал меня и не стал оспаривать моего права на собственную точку зрения.
После политики разговор наш почти полностью переключился на темы искусства. Хили рассказал, что у него колоссальная коллекция виниловых пластинок, собиравшаяся на протяжении нескольких десятилетий.
– Я научился не замечать качества записи, – отметил он. – Главное для меня не шипение, а исполнение.
От Хили я впервые услышал, что легендарный Герберт фон Караян, может быть, не является лучшим в мире дирижером. Он назвал ряд других маэстро, в том числе и малоизвестных мне, сыну симфонического дирижера.
Мы сошлись на гениальности Моцарта, и Хили с упоением стал рассказывать, что в свое время привез из Америки редкую пластинку с записями похабных песенок великого австрийца. Оказывается, Моцарт сочинял и для своих собутыльников, приятелей по пьяному кабаку! Денис обещал достать мне такую пластинку, как только поедет в Штаты.
Хили перемежал свою речь пространными цитатами из немецких философов, конечно же, на языке оригинала. Мне пришлось робко заметить, что немецкого я не знаю, только чуть-чуть французский, после чего Денис буквально замучил меня еще и этим языком.
Под конец ланча я попытался в как можно более сдержанной форме выразить свое восхищение личностью Хили, откровенно сказал ему о своем желании познакомиться с самыми интересными англичанами – Тони Бенном, Эноком Пауэллом, – к которым теперь добавился и он. Видимо, эти излияния все же звучали слишком льстиво. По крайней мере, мне показалось, что собеседник среагировал на них кисло.
Чтобы хоть как-то восстановить свое достоинство, я закончил панегирик так:
– Не сомневаюсь, Денис, что вы станете министром иностранных дел. Торжественно обещаю: где бы ни был в тот момент, я изыщу способ поздравить вас.
Хили оживился и ответил:
– По рукам. Я не забуду тебя, Макс.
Когда пришло время уходить, Хили вдруг помрачнел и сказал, что за свою жизнь утерял немало хороших советских контактов.
– Особенно запомнился мне один молодой советский дипломат, – проговорил он и вздохнул. – Звали его Майкл Любимов. Ты не слышал ли случайно о нем?
Я, естественно, ответил, что нет, хотя речь шла о человеке, принимавшем меня на работу в разведку.
– Впрочем, Майкл принадлежит к другому поколению, и сейчас ему должно быть около пятидесяти, – продолжил мой собеседник. – Мы встретились в начале или в середине шестидесятых, когда я был начинающим теневым министром, облазили вдвоем лучшие лондонские рестораны. Затем пришлось отказаться от всего этого, так как меня назначили министром обороны. А Майкл?.. Его обвинили в шпионаже и выдворили из Англии.