Брокуэй сам написал о своем жизненном пути свыше двадцати книг, в Интернете ему посвящены десятки страниц. Перечислять все его деяния просто не имеет смысла. Поэтому упомяну только основное.
Самый молодой член британского эквивалента нашего Союза журналистов. Коллега Бертрана Рассела и Бернарда Шоу по Фабианскому обществу. Убежденный пацифист, сидевший в британских тюрьмах, включая сутки в Тауэре, за отказ от участия в Первой мировой войне. Борец за избирательные права англичанок. Достойнейший оппонент Уинстона Черчилля на парламентских выборах в одном избирательном округе, где он проиграл будущему великому государственному деятелю всего несколько голосов. Друг и союзник Махатмы Ганди и Джавахарлала Неру в деле организации антиколониального движения в Индии. Феннер с большим теплом рассказывал мне, как нянчил на руках только что народившуюся дочку Неру – Индиру Ганди. Вдохновитель добровольческих отрядов, направлявшихся в Испанию для борьбы с фашизмом. Один из самых пламенных и убедительных ораторов в обеих палатах британского парламента. Основатель крупной антивоенной общественной организации Всемирная кампания за разоружение, World Disarmament Campaign. И это далеко не все.
Как бы ни относились к политическим воззрениям Брокуэя его соотечественники, особенно оппоненты из консервативного лагеря, надо отдать им должное. Феннеру Брокуэю, вероятно, единственному в английской истории политическому и общественному деятелю, при жизни, в 1985 году, был поставлен памятник в самом центре Лондона, на Ред-Лайон-сквер. Ни Черчилль, ни Маргарет Тэтчер не удостоились такой чести, а Феннер имел возможность самолично оценить себя в бронзе!
Феннер Брокуэй, несомненно, представлял для советской разведки немалый интерес в силу своего огромного влияния на общественное мнение, причем не только Англии, но и многих других важных стран, а также уникального круга связей. При этом, не будучи коммунистом, он всегда по-доброму, МОЖНО сказать, по-товарищески относился к советским представителям и был открыт к сотрудничеству по всем вопросам, которые нас объединяли. Прежде всего это борьба за мир и разоружение.
Но для меня, тридцатилетнего молодого человека, он стал великим учителем жизни, образцом приверженности своим принципам и несгибаемости характера. Мы встречались много раз, с промежутком в несколько месяцев. Сейчас, когда я по прошествии нескольких десятилетий взялся за эти воспоминания, невозможно восстановить каждую отдельную беседу. Постараюсь описать то, что ярче всего врезалось в память, в формате одной встречи периода 1983–1984 годов.
Это будет недалеко от истины, поскольку свидания наши были неторопливыми и длились порой по много часов.
Итак, приехал я, как и обычно, к полудню в скромный домик на севере Лондона, где Феннер жил со своей дочерью, семидесятилетней бывшей медсестрой.
Она встретила меня у машины и предупредила:
– Сегодня с ним поосторожней. Он плохо спал, и руки-ноги какие-то холодные. Я напичкала его лекарствами.
Я зашел в садик с подарком в руках, двумя бутылками виски. Это был обычный «Johnny Walker Red Label». Дорогих сортов старик не признавал.
Феннер сидел в кресле, был укутан пледом, неровно выбрит чужой рукой, видимо, дочерью, одет в поношенный темный костюм и старый-престарый ярко-красный лейбористский галстук с дырками от трубочного табака, падавшего на него. Перед ним на подносе стоял высокий стакан с виски, разведенным водой.
– А, мой советский друг! Спасибо за подарок, очень кстати, а то прошлую твою бутылку я как раз допиваю. Куда поедем на этот раз? В итальянский?.. Превосходно!
Я повел лорда под руку и осторожно помог ему опуститься на переднее пассажирское сиденье машины, защищая его голову от соприкосновения с дверью.
Путь до ресторана был неблизкий. Мы ехали медленно и коротали время за беседой. Естественно, вопросов у меня хватало.
– Скажите, Феннер, а вы встречались в Лондоне с Лениным?
– Вашего Ульянова-Ленина не припомню, – последовал ответ. – Возможно, он использовал тогда какой-то другой псевдоним. Из тех, предреволюционных, времен вспоминаю только меньшевика Ивана Майского. Впоследствии он долго был послом Советского Союза в Великобритании. Ну и, конечно же, Александру Коллонтай. Эту женщину забыть невозможно! – Тут мой пассажир не на шутку оживился, глаза его загорелись. – Я, начинающий журналист, впервые увидел ее в группе других русских революционеров примерно в двенадцатом или тринадцатом году. Ты просто не представляешь, какая это была женщина! Было тепло, солнечно, на ней было прозрачное платье, через которое… Между нами тогда сложились очень нежные отношения.
«Боже! – подумал я. – Так у него, оказывается, был роман с Коллонтай во времена, когда моя бабушка только собиралась выходить замуж. Уму непостижимо!»
Помечтав о прекрасной Александре Коллонтай, Феннер принялся рассказывать о своем недавнем девяностопятилетнем юбилее.
– Ты знаешь, что я сделал к этой дате со своей огромной библиотекой?
Подарил ее полностью индийскому посольству. Зачем мне эти книги?
Все самое главное в моей жизни вот здесь, в голове. Слава богу, память пока не подводит.
Память у старика действительно была кристальная. Причем чем дальше в глубину лет, тем лучше он представлял себе каждую деталь пережитого.
– И вообще, я же тебе, кажется, говорил о своем моральном принципе.
Если ты претендуешь быть лейбористским деятелем, защищающим интересы рабочего класса, то будь добр жить, как простые люди, – продолжал Феннер. – Давным-давно я определил для себя, что мои расходы на жизнь не должны превышать среднего заработка английских трудящихся. Ты не обижайся, по в этой связи я хочу сказать вот что. Я смотрю с неодобрением на советских профсоюзных боссов, приезжающих сюда, да и на ваше партийное руководство. Все в дорогих официальных костюмах, белых рубашках и при галстуках, вид начальственный, щеки надуты. Прямо буржуи какие-то, а не лидеры социалистического государства. Честно говоря, не очень это все здорово выглядит со стороны.
Я вспомнил, как в предыдущем году, в морозные январские дни, Брокуэй приехал в Москву по приглашению Советского комитета защиты мира. Я тоже оказался там в это время, не помню только, случайно или не совсем. По указанию начальства мы с Сашей Мединым организовали для Феннера обширную деловую и культурную программу. Одним из ее пунктов было посещение Александровского сада около Кремля, с подходом к Вечному огню у могилы Неизвестного солдата и стеле с именами великих социалистов прошлою.
Стела эта была перелицовкой царского монумента времен Александра Третьего. В 2013 году она обрела свой первоначальный вид, имена социалистов были стерты с нее.
Кто из нас может похвастаться, что знает их всех наперечет? Ну, Плеханов, Бакунин, Томас Мор и Прудон, еще несколько имен, но чтобы всех полностью, весь список – этого, как говорится, нам никто не задавал.
И вдруг мы с Мединым увидели, как глаза Феннера набухли от слез. Он буквально сотрясался от эмоций, нахлынувших на него.
– Боже, Уинстенлей! Это же один из величайших социалистов семнадцатого века. Я о нем написал целую книгу. Какие молодцы, что и его не забыли! Я тронут до глубины души, в очередной раз снимаю шляпу перед людьми, которые делали Октябрьскую революцию!
Шляпу, то есть меховую шапку-ушанку, мы снять Феннеру, конечно, не позволили, так как на улице стоял мороз, лютовало градусов двадцать пять, но момент этот нам отчетливо запомнился.
Наконец-то мы пробились сквозь лондонские пробки и доехали до итальянского ресторана. В зале было довольно оживленно. Феннер настроил на максимум слуховой аппарат, обвивающий его ухо, и начал говорить очень громко.
Для начала нам были предложены аперитивы, и мы остановились на виски, после чего попросили привести бутылочку анжуйского розового вина. Официантка осведомилась, что мы собираемся откушать.
Феннер улыбнулся, хлопнул аппетитную итальянку по попе и громко, на весь зал заявил:
– Дорогая, я вегетарианец с семидесяти пятилетним стажем. Принеси мне чего-нибудь сырного и овощного.
Девушка отошла от нас. Она явно пребывала в шоке. Люди, сидевшие за соседними столиками, начали с интересом поглядывать в нашу сторону.
За одним из них я заметил Хелен Виндзор, симпатичную девятнадцатилетнюю племянницу королевы, трапезничающую в обществе пожилой благообразной дамы. Озорная Хелен пыталась строить глазки мне, тогда еще молодому и смазливому. Но ее строгая дуэнья мигом разглядела красный лейбористский галстук моего компаньона, сделала настороженное лицо и отвлекла ее внимание на что-то другое.
Тут-то и начался настоящий кошмар оперативного работника.
– Дорогой мой! – провозгласил Брокуэй громким скрипучим голосом. – По твоей просьбе я поговорил с Тедди Кеннеди, и он поддержал идею проведения нашей акции против размещения в Британии крылатых ракет. После нашей последней встречи я также связался с Индирой Ганди, и она сказала, что миллионы индусов готовы взяться за руки и образовать гигантскую цепочку в знак протеста против ядерного оружия.
– Тише, Феннер, – сказал я. – Не надо посвящать в наши дела весь ресторан.
– А? Что? Тише? А я что, предосудительные вещи говорю?
В таком вот духе и продолжалась наша беседа. Я ничего не мог с этим поделать. В машине ведь тоже особенно не поговоришь, там, скорее всего, установлена подслушивающая техника. Слава богу, парод потихоньку терял интерес к чудаковатом у старику и возвращался к содержимому своих тарелок.
Отведав итальянского вегетарианского, Феннер потребовал еще стаканчик виски к кофе и закурил какую-то смешную, полностью обгоревшую трубку.
– Что, неказистая с виду? – осведомился он. – Ее мне подарил Александр Медин на одной из первых наших встреч. Ничего лучшего у меня не было в жизни. Представляешь, в ней куда-то исчезает никотиновая смола, так что мне почти никогда не приходится чистить ее.
Разумеется, после такого застолья вести Брокуэя и сажать его в машину было еще сложнее, чем утром. Я с помощью официанта сперва запихнул туда ногу старика, потом тело и голову, аккуратно предохраняя ее от контакта с дверным проемом, сам сел за руль и взял курс на парламент.