На стенах висело целое море фотографий. Вот Брайен стоит в обнимку с выдающимся госсекретарем США Генри Киссинджером. Вот он получает какую-то награду из рук американского президента, ведет оживленные беседы с высшими политическими руководителями других стран. Короче, чуть не вся история второй половины двадцатого века.
Когда я впервые увидел Брайена Бойдена, ему было пятьдесят с небольшим. Крупный приятный мужчина, лысоватый, с бородкой и в очках. Почему-то он все время напоминал мне Солженицына, хотя если приглядеться, то сходство было весьма отдаленным. Носил Брайен в ту пору свободно сидящие серые костюмы-тройки с обязательными карманными часами на элегантной золотой цепочке, погруженными в жилетный карман.
Все эти детали в совокупности с тем, о чем мы с Брайеном беседовали, настолько повлияли на формирование моей натуры, отношение к англичанам, политике и к жизни в целом, что без них я однозначно был бы абсолютно другим человеком. Временами я ловлю себя на том, что поведением, жестами, интонациями повторяю своего настоящего, генетического отца, и так же часто замечаю, что одеваюсь, курю трубку, пью вино, вообще веду себя и даже рассуждаю, как Брайен.
Как-то раз зимой он пришел ко мне в гости в потрепанной куртке-парке, осторожно стянул это старье с плеч и с гордостью произнес:
– Подарок израильских солдат, когда я ночевал с ними в пустыне Негев. Если бы не эта парка, то я точно замерз бы насмерть.
Так я впервые узнал, что в пустыне, оказывается, можно умереть от холода. Эта парадоксальная мысль постоянно бередила воображение. Спустя четверть века я все же выбрался посмотреть на эту самую пустыню Негев, а еще через четыре года отважился переночевать в палатке в соседней иорданской пустыне Вади Рам. Там действительно было холодно, даже под верблюжьим одеялом!
Познакомились мы с Брайеном через пару месяцев после моего приезда в Лондон, осенью 1980 года, и с тех пор не расставались почти пять лет. Знакомство состоялось, можно сказать, в лучших английских традициях. Видный в то время банкир, бывший дипломат Квентин Дэвис пригласил меня на ланч в один из самых престижных клубов Пэлл Мэл – Junior Carlton. Откушав в ресторане, мы, как водится, переместились на кофе с портвейном и сигарой в библиотеку клуба, где, утопая в потертых кожаных креслах, изучали газеты несколько солидных джентльменов.
Квентин по-дружески поздоровался с одним из них и представил нас друг другу. При этом он выразил убеждение в том, что мы обязательно должны познакомиться, ибо нам есть о чем говорить.
– Брайен, вне всякого сомнения, один из самых лучших английских журналистов-международников, заместитель главного редактора «Экономиста», – охарактеризовал Квентин моего нового знакомца.
Последовал обмен визитками и обещание Бойдена связаться где-нибудь через недельку.
Я возвращался домой в взволнованных чувствах. Не каждому начинающему разведчику удастся уже через пару месяцев после начала первой командировки попасть в один из самых крутых английских клубов, да еще познакомиться там со светилом британской журналистики.
Едва дождавшись конца недели, я не вытерпел и сам набрал телефон многообещающего контакта. Брайен откликнулся с готовностью. Он сам как раз собирался мне звонить.
Мол, почему бы нам не встретиться за ланчем через пару дней в ресторане таком-то? Не возражаю ли я, если он возьмет с собой начинающую журналистку, специализирующуюся у него в отделе на России и даже немного говорящую по-русски?
И вот мы встретились – я, Брайен и Эдвина Мортон, молодая женщина с пшеничными волосами родом из Йоркшира, о чем свидетельствовал ее акцент, не перебиваемый никаким образованием. С ней тоже связано множество дружеских воспоминаний. Забегая вперед, скажу, что из подающего большие надежды новичка, какой Эдвина была в 1980 году, она выросла в очень крупного журналиста и после ухода Брайена Бойдена на пенсию сменила его на посту редактора международного отдела «Экономиста».
Для начала мне пришлось выдержать компетентный перекрестный допрос по СССР, из которого стало понятно, что мои собеседники – великолепные специалисты по нашей стране. Но взамен и я получил немалую порцию информации, интересной не только в журналистском плане, но даже и с точки зрения политической разведки.
И пошла писать губерния. С Брайеном мы очень быстро подружились и стали встречаться регулярно, вдвоем на ланчах или в его офисе на Сент-Джеймс-Сквер, иногда семьями в симпатичных ресторанчиках либо наносили друг другу домашние визиты.
С одним из таких визитов на званый ужин в дом Бойденов связаны воспоминания, от которых меня до сих пор бросает в дрожь. В тот вечер туда званы были один из лидеров Социал-демократической партии Великобритании, высокопоставленный сотрудник Госдепа США и видный индийский журналист. Дело было в 1981 году, когда мировым ньюсмейкером стала польская «Солидарность» во главе с Лехом Валенсой, возглавлявшая борьбу с коммунистическим режимом в Польше. При обсуждении этой темы за столом дернул меня черт уничижительно отозваться о неблагодарных поляках, о которых, дескать, с подозрением отзывались еще Достоевский и Энгельс.
После гробовой паузы вдруг неожиданно взорвалась Барбара Бойден, швейцарка по происхождению. Она ледяным тоном заметила, что русским всегда был присущ великодержавный шовинизм в отношении не столь крупных наций.
– В своем доме я привыкла принимать людей, не страдающих комплексом национального превосходства!
Ужин, а вместе с ним и многообещающие знакомства едва удалось спасти. Вернувшись домой, я первым делом вспомнил, как на семинарах в Москве Ким Филби внушал нам, начинающим оперативным работникам, что никогда не следует допускать в присутствии англичан критических высказываний в адрес той или иной нации, даже самой малой.
Чаще всего мы с Брайеном шушукались вдвоем на встречах в незатейливых ресторанчиках или у него в офисе. По форме общения это был не чинный обмен информацией, а скорее горячий, порой даже ожесточенный спор идеологических антиподов, проамериканскою империалиста и адепта светлого коммунистического будущего.
Надо сказать, что Бойден в западных политических кругах давно приобрел репутацию ястреба. Еще в начале шестидесятых, работая корреспондентом «Экономиста» в США, он получил прозвище Бомба Брайен за призывы окончательно разбомбить Вьетнам. Кстати, по этой причине ему в конце шестидесятых отказали в советской визе. Это сильно огорчило и напугало Брайена.
С тех пор он так и не попытался посетить ни СССР, ни постсоветскую Россию. Тем не менее этот человек испытывал глубокий интерес и симпатию ко всему русскому, объяснял это своими национальными корнями. Его бабушка по имени Нина была наполовину русской, наполовину итальянкой.
– Думаю, я с удовольствием выбрал бы для жизни одну из сверхдержав, Америку или Россию, но на пятьдесят один процент все же Америку, – говаривал он в те годы. – Англия для меня слишком местечковая страна, с мелочными интересами и консервативным менталитетом.
Приведу еще одно доказательство скрытой симпатии моего любимого англичанина к России.
– Как-то раз мы с Барбарой долго-долго путешествовали по Китаю, недели три, если не месяц, – рассказывал мне Бойден. – Вокруг, а также по телевидению и радио, китайская речь. Утром, днем и вечером – тамошняя еда. Она хоть и вкусная, но тоже надоедает. Короче, полная тоска по чему-нибудь нашему, европейскому. И вдруг в одной из северных провинций, недалеко от границы с СССР, наше радио уловило программу на русском языке. Мы, конечно, не поняли ни слова, но она показалась нам такой родной, что мы чуть не заплакали от умиления. Насколько же вы, русские, ближе нам, чем китайцы!
Не будем забывать, что в ту пору я, начинающий разведчик, был не просто обязан докладывать начальству обо всех своих контактах, но и предпринимать целенаправленные усилия по развитию отношений с наиболее перспективными из них. Конечной целью являлась вербовка в качестве агента или, на худой конец, доверительной связи.
Для сведения скажу, что агент – ото тот человек, который по той или иной причине – идея, деньги или наличие на нею компромата – сознательно сотрудничает с иностранной разведкой, выполняет ее поручения. В паре «оперативник-агент» последний всегда занимает подчиненное положение. Ведь он, так или иначе, расписывался в своей готовности сотрудничать и поэтому нарушить свое обещание не может, не должен. Агентурная работа на иностранную разведку – это прямое нарушение законодательства любой страны. Поэтому связь с агентурой всегда осуществляется на сугубо конспиративной основе.
С доверительной связью обстоит по-иному. В большинстве случаев это человек, который не даст никаких формальных обещаний, по собственной воле – и, добавим, часто до определенных пределов – поставляет информацию иностранному представителю. Как правило, он знает или догадывается, что имеет дело с разведчиком, но бывает, что и нет.
Создается иллюзия, что он вроде никаких законов не нарушает, а на случай попадания в поле зрения контрразведки всегда может сделать круглые глаза. Боже, неужели этот милый русский парень шпион?! Спасибо за предупреждение, обязательно учту и больше не буду с ним общаться.
Контакты с доверительными связями разведчики особо глубоко не прячут, хотя по мере возможности стараются приучить их к конфиденциальности отношений, особенно в деле назначения даты и места встреч. Сами они делают все возможное, чтобы не притащить за собой на рандеву с доверительной связью наружку.
В резидентуре сразу же определили, что Брайен Бойден тянет на доверительную связь, причем очень хорошую. В ходе наших бесед от него поступала интереснейшая информация. Он, конечно, не имел прямого доступа к секретным материалам, но постоянно общался с представителями высших военных и политических кругов Великобритании, США, других натовских и не только стран. В совокупности с гигантским журналистским опытом и выдающимися аналитическими способностями этот факт делал его уникальным источником информации, ценнее многих формальных агентов.