Наш предшественник — петрозаводский истребительный батальон, составленный в основном из интеллигенции города, вместе с пряжинским и ведлозерским батальонами несколько суток сдерживал натиск противника в районе Колатсельги, понес огромные потери, вынужден был отступить. В боях под Колатсельгой погибли художественный руководитель финского драматического театра Котсалайнен, поэт, мой ближайший друг Иван Кутасов и многие другие.
Теперь пришел черед выступить нашему батальону. Второй секретарь ЦК компартии Н. Н. Сорокин — Куприянова в Петрозаводске не было — дал военным «добро» на отправку. Но она не состоялась. В Петрозаводск, как можно было догадываться, для ознакомления с положением на нашем участке фронта приехал генерал армии К. А. Мерецков. Редактор Я. С. Крючков потом сказал, что именно он, Мерецков, отменил приказ о нашем выступлении, считая ненужной и бессмысленной посылку необученных, плохо вооруженных людей на автоматы финских егерей.
Обстановка на фронте между тем ухудшалась. Финны, перешедшие нашу государственную границу вскоре после нападения немецко-фашистских полчищ, создали на главных направлениях трех-четырехкратное превосходство своих сил и упорно вели наступление. К концу сентября фронт непосредственно приблизился к Петрозаводску. Стало очевидно: выпуск газеты здесь далее невозможен. Я с запасом материалов выехал в Медвежьегорск. Вместе со мной поехали командированные типографией имени П. Ф. Анохина линотипистка Ася Синюкова, верстальщик Александр Кижин и печатник Сергей Лузгин. Эти молодые ребята были настоящими мастерами своего дела.
Районная газета ко времени нашего приезда уже не выходила. На типографии висел замок. Разыскали ее заведующего, двух ручных наборщиков. Всемером почти сутки не выходили из цеха, и 25 сентября 1941 года, в четверг утром, в Медвежьегорске появилось «Ленинское знамя». Номер 227. Предыдущий же номер 226 — последний в Петрозаводске — вышел накануне 24 сентября 1941 года. Сразу замечу, что так было и при переезде в Беломорск. На протяжении всей войны газета выходила без единого пропуска. Каждые пять дней в неделю, как было тогда установлено, читатель получал «Ленинское знамя».
Конечно, моральное значение этого факта трудно, невозможно переоценить. Оно было поистине громадным. Двухстраничная, тускло напечатанная на залежалой рыхлой бумаге красноватого цвета, газета выглядела невзрачно. Но как же дорога, как нужна была она тогда людям!
Вся редакция прибыла в Медвежьегорск двумя днями позже. В Кондопоге попала под бомбежку. Слава богу, обошлось без жертв. Добрались под вечер. Высадились из вагона с кучей скарба. Чего только не было — подушки, подшивки газет, одеяла, пишущие машинки, перевязанные бечевками пачки писчей бумаги.
Разместили нас в гостинице Беломорско-Балтийского комбината (ББК). Это не простая гостиница, можно сказать, роскошный, весь в коврах отель, построенный заключенными для лагерного начальства. Нам отвели два номера. Они стали и редакцией, и нашим общежитием. Перетащили скарб с вокзала в гостиницу, попили чаю и принялись каждый за свое дело. Шитов диктовал что-то крупное на машинку. Я возился с макетами. Крючкова пригласили в ЦК компартии республики. Девушки ушли в город собирать материал. Воронин направился в типографию читать гранки.
Очередной, третий номер газеты медвежьегорского издания вышел раньше, чем два предыдущих, подготовленных нашей семеркой. Стал постепенно восстанавливаться ритм нормальной работы. Но уже через месяц с небольшим пришлось снова его нарушить…
Противник наступал. 2 октября 1941 года наши войска оставили Петрозаводск. В ноябре развернулись упорные бои в районе Медвежьегорска. ЦК компартии республики, Президиум Верховного Совета Карело-Финской ССР и Совнарком республики эвакуировались в Беломорск. Вместе с ними переехала и редакция.
Нам выделили небольшой деревянный домик, в котором до войны размещалась районная газета. Печное отопление прибавило работы. Начали мы в Беломорске с заготовки дров и топки печей.
Сотрудники редакции так же, как и другие работники республиканских учреждений, поселились в квартирах и домах тех жителей Беломорска, которые были эвакуированы на восток. Нам с И. М. Моносовым достался домик пенсионера Насонова — голубой, чистенький. Всё в нем было к месту и на месте. Мы постарались ничем не нарушить сложившийся при хозяине порядок. Вернувшись из эвакуации, он похвалил нас за это, но в предоставлении квартиры отказал. Нас приютил начальник управления по делам искусств при Совнаркоме республики С. В. Колосенок, занимавший развалюху по соседству с пекарней, на Заводском острове.
Прифронтовой город
У прифронтового города свое лицо, свои законы. На улицах не видно ни детей, ни стариков. Мало женщин. Много военных. Гражданские, в стеганках, кирзовых сапогах тоже как военные. Самое людное место в городе — главный мост через Выг. Он соединяет основную часть Беломорска с заводским районом на другом берегу.
Мы не успели еще кое-как обосноваться, а уже получили задание: каждый день выходить поочередно на строительство аэродрома в окрестностях Беломорска, на болоте.
Многие сотни людей ломами, кирками, лопатами выковыривали, вырывали из тяжелой мокрой земли корни, камни, остатки давно погибших, затянутых тиной и мхом деревьев, выравнивали участок, а затем устилали его березовыми, сосновыми, еловыми кряжами. Неуютно было на болоте, холодно, тяжело. А работали, случалось, и через силу. Но дело делали. Аэродром с деревянным покрытием был сдан в установленный срок и надежно служил всю войну.
Республика, сама истерзанная, вытесненная на бесплодные черные камни Белого моря, находила силы помогать фронту. Деревянный аэродром — только малая часть этой помощи. В Маленьге и Вирандозере — леспромхозах военного времени — женщины, заменившие своих мужей и братьев, ушедших на фронт, заготовляли столько дров, сколько требовалось паровозам, перевозившим фронтовые грузы по Северной дороге, Обозерской ветке и Заполярной части Кировской железной дороги. Беломорский и Кемский лесозаводы поставляли фронту жилые домики, лыжи, приспособления для перевозки раненых, многое другое. Девушки вязали бойцам варежки, носки, подростки подшивали валенки…
На Сегежском целлюлозно-бумажном комбинате изготовляли даже оружие. Это было секретом до тех пор, пока председатель Совнаркома П. С. Прокконен не потерял кисть правой руки при испытании сегежской гранаты. Такое несчастье не скроешь.
Не сладко нам жилось. Особенно трудным выдался 1942 год. Голодно было. В столовой кормили один раз в день, а дома утром и вечером пили чай, в лучшем случае с кусочком хлеба. Трудно сказать, чем бы это кончилось, если бы не сайка — рыбешка из семейства тресковых. Наши беломорские и кемские рыбаки, промышлявшие в Белом море, в 1942 году добыли сайки столько, сколько не добывали никогда. Ею были завалены склады, ее продавали везде, где только находили весы, варили, жарили, парили в столовых, дома. Насыщались ее не очень-то вкусным мясом до предела. Но по-прежнему катастрофически не хватало витаминов. Пытались спасаться от цинги брусничным рассолом, хвойным настоем. Напротив окон редакции громоздилась земляная гора — насыпь бомбоубежища. Наши женщины приноровились выращивать на ней редиску. Какая-то по-особому сухая это была редиска и очень уж горькая, но как витаминный добавок служила верно.
Положение с питанием улучшилось после того, как в Беломорске появились белоснежный хлеб из канадской муки и американские консервы.
В Беломорске базировались службы Карельского фронта, находился штаб партизанского движения, работала разведшкола, в которой обучались вместе с другими подпольщиками Мария Мелентьева и Анна Лисицына. Мы часто встречались в столовой с этими веселыми, беззаботными на вид девушками. Обе они были румянолицые, плотно сложенные, что свидетельствовало об их хорошем здоровье. После разведшколы они стали дальними разведчиками, ходили в глубокий тыл врага, добыли ценные сведения для командования Карельского фронта. В разведке вели себя доблестно, мужественно, погибли при выполнении задания. Им посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.
В городке на сорока темных каменных островах, омываемых быстротечным Выгом, никогда не было такой оживленной культурной жизни, как во время войны. В прифронтовом Беломорске работал театр оперетты. Его труппа с такими мастерами, как Тамара Кульчицкая, Алексей Феона, Николай Рубан, давала красочные представления.
В 1942 году вернулся из эвакуации ансамбль «Кантеле». Он быстро завоевал популярность на фронте, стал желанным гостем фронтовиков от Сегежи до Мурманска.
На протяжении всей войны в Беломорске издавался фронтовой сатирический журнал «Сквозняк». Его редактировал ленинградский писатель Михаил Левитин. В городе жили и работали ленинградский поэт Всеволод Рождественский, москвич Геннадий Фиш, карельские писатели Хильда Тихля, Виктор Чехов, Александр Линевский. Всю войну в Беломорске работал корреспондент «Правды» Михаил Шур и корреспондент «Известий» Николай Коновалов.
Наши художники Георгий Стронк, Зиновий Львович, Константин Буторов и другие часто выезжали к фронтовикам, лесозаготовителям, рыбакам. Их работы выставлялись в заводском доме культуры, зарисовки, портреты людей труда печатались в газетах. Но самым заметным в деятельности художников стали «Окна КарелфинТАГа» — Карело-Финского телеграфного агентства. Неподалеку от большого моста, в центре города, на специальных стендах вывешивались яркие сатирические рисунки, острые броские плакаты, высмеивающие врага, прославляющие героизм наших бойцов, их смелость, умение и смекалку. Руководил КарелфинТАГом журналист и писатель Николай Пантихин (М. Криничный) — автор романов «Дорога к солнцу» и «Откочевники».
В городе выходили три газеты — «Ленинское знамя», «Тотуус» («Правда»), «В бой за Родину». Конечно, главной темой и для нас, гражданских газетчиков, был в то время фронт. Но был еще и тыл, причем не только по эту, но и по другую сторону фронта. «Ленинское знамя» регулярно выпускало для жителей оккупированных районов газету-малютку, которую разбрасывали с самолетов, уносили с собой партизаны, подпольщики, дальние разведчики.