Нет, я не хотел этого удовольствия. Упомянутый инструктор сидел у нас, редакционных работников, в печёнках. Он следил, кажется, за каждою строчкой в газете, каждый день обнаруживал что-либо, по его мнению, еретическое, доносил по начальству, а начальство тотчас же начинало поучать редактора или его заместителя. В общем этот хворый инструктор основательно отравлял нам жизнь. Нет, я решительно не хотел работать под его руководством. Согласился стать редактором, хотя не сомневался, что Моносова освобождают отнюдь не из-за деловых качеств.
Возникает вопрос, почему ЦК компартии не рекомендовал на пост редактора своего работника? Объяснения могут быть разные. Возможно, руководство не желало жертвовать старательным аппаратчиком — он был на своем месте. Не исключено и другое: в ЦК посчитали его неподходящим по профессиональному уровню — не знает газетного дела, далек от журналистики.
Видимо, А. Н. Егоров понимал, что инструктор, став редактором, неизбежно начнет командовать, так как ничего другого не умеет. А кто его будет слушать? Вот и начнется морока. Чего доброго — в два счета загубят приличную газету. А это уже скандал. А скандал — прямой подрыв престижа партийной организации, чего нельзя допустить ни в коем случае.
Меня пригласили в Москву. Заместитель заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС, прочитав документы, криво усмехнулся:
— У вас, что же, один Моносов допускал недостатки в работе, за что и освобождается от должности? А вы? Вы же, оказывается, десять лет были его заместителем. Вы разве ни при чём?
Меня больно задел его намек на то, что я подсиживаю Моносова, решительно отвел его:
— Я никому не давал повода для таких подозрений. Никогда не рвался в редакторское кресло. Считал и считаю, что Моносов — сильный редактор и должен оставаться на своем месте. Недостатки? А где их нет? Причем я повинен в них так же, как и Моносов. Давайте оставим всё как есть.
— Уже поздно, — сказал заместитель заведующего, — не вздумайте отказываться.
23 февраля 1953 года секретариат ЦК КПСС утвердил меня редактором газеты «Ленинское знамя».
Смерть Сталина
Сталин умер 5 марта 1953 года. Еще накануне редакция получила по телетайпу правительственное сообщение о его болезни и бюллетень о состоянии здоровья на 2 часа 4 марта. Эти материалы были предназначены для опубликования 5 марта, что, разумеется, было сделано. Судя по их содержанию, нетрудно было понять, что положение критическое и вот-вот должна быть развязка. Мы морально были готовы к ней, и поступившее в ночь на 6 марта сообщение о смерти Сталина встретили без растерянности. Сразу принялись за дело — стали готовить траурный номер. Всю первую страницу заключили в жирную черную рамку. Старенькая ротация никак не могла совладать с увеличившейся нагрузкой и мяла, разрывала рамку. Мы с директором типографии Эльзой Николаевной Кузнецовой, с печатниками до самого позднего утра бились над приправкой в машине первой полосы. Наконец газета «пошла».
Разумеется, смерть Сталина явилась таким событием, к которому вряд ли кто мог отнестись равнодушно. Ушел человек, почти полных тридцать лет правивший государством, причем единолично и безраздельно. У людей, естественно, возникали вопросы: «Кто его заменит?» «Как будем жить?» «Куда пойдем?»
Помню, как на второй или на третий день после смерти Сталина, проходя мимо гостиницы «Северная», я увидел женщину, стоявшую на коленях перед портретом умершего. Она плакала и причитала: «На кого ты нас покинул?» Я знал эту женщину много лет. Когда-то она была активной пионеркой, потом еще более активной комсомолкой, образцовым, примерным во всех отношениях партийцем. И вот пришла на людное место, чтобы поплакать публично. Искренни ли были ее слезы? Наверное, искренни. И не только у нее. Кто же тогда не верил Сталину и в Сталина! В то время ведь мало кто знал, что как раз этот человек и есть главный зачинщик чудовищных злодеяний.
У Сталина были предшественники — древние и средневековые властелины, опьяневшие от всевластия сатрапы, диктаторы позднего и позднейшего времени. Участь у них одна — все стали или мишенью народного проклятия, или посмешищем. Сталин, конечно, знал историю, но какое дело было ему до своих неудачливых предшественников? Он им не чета. Он всё. Государство — это он. Народ — это он. Партия? Он всегда клялся в верности партии Ленина. Но почему партия только одного Ленина? Правильно будет сказать: партия Ленина-Сталина. Это новое название впервые прозвучало в его собственном публичном выступлении.
Народ понимал: что-то неладно наверху. Но молчал, ждал перемен. И вот развязка.
Первым секретарем компартии Карело-Финской ССР был тогда Александр Николаевич Егоров, избранный на эту должность в сентябре 1950 года. Он заменил на посту А. А. Кондакова, который пришел на место освобожденного от работы Г. Н. Куприянова. Безнадежно больной Кондаков был секретарем всего 8 месяцев.
Егорова пригласили в Москву на похороны. Перед отъездом он собрал членов бюро, чтобы посоветоваться, как увековечить память Сталина. Кто-то, нетерпеливый, желающий быть первым, немедленно предложил переименовать Петрозаводск в Сталинск. Вслед за этим были другие, более умеренные, заслуживающие внимания предложения. А. Н. Егоров увез их в Москву, где они навсегда и исчезли. Не иначе как кто-то, безусловно, на высоком уровне, тихо отложил их в сторонку. Любопытно, что Петрозаводск относится к числу тех редчайших советских городов, в которых нет ни улицы, ни завода — ничего, что носило бы имя Сталина.
Вся страна жила похоронами целую неделю.
Теперь известно, что в Москве не обошлось без чудовищной давки, которая принесла многочисленные человеческие жертвы.
Но вот траур кончился. Жизнь постепенно стала входить в обычную колею. Один номер газеты следовал за другим, как всегда. И вдруг сюрприз: 26 марта «Правда» напечатала заметку из последней почты под заголовком «Короткая память». В заметке говорилось, что карело-финская республиканская газета «Ленинское знамя» справедливо подвергла критике республиканское радио за неудачную передачу о трелевке леса: диктор бесстрастно прочитал никому не нужную скучную инструкцию. Но «Кто же создал эту инструкцию? Оказывается, сама же республиканская газета „Ленинское знамя“». Раскритикованная радиопередача есть не что иное, как прочитанная по радио статья из 39-го номера республиканской газеты. И следовал вывод, не лишенный остроумия: «Видимо, у редактора „Ленинского знамени“ т. Трофимова слух острее зрения. Подписывая газету, он не обнаружил существенных недостатков в статье о трелевке леса. Но, услышав ее по радио, он чутким ухом сразу же уловил в ней недопустимые канцеляризмы, сухие цифры».
Мои чуткие уши горели тогда от стыда — от бесспорного факта никуда не уйдешь. Но в этой истории меня занимало и другое. Как потом выяснилось, «Правда» получила заметку «Короткая память» от своего корреспондента по Карелии еще в конце февраля. Сразу не напечатала ее. А тут пятое марта. Корреспондент был уверен: заметка погибла, откровенно признался: «Тебе повезло». Но нет! 26 марта, спустя месяц, «Правда» заметку напечатала — не захотела упустить редкий по несуразности случай. Это была находка, да такая, что не затерялась даже в хлопотах по-особому значительных, исторических дней. Это удивительно, что оказались косвенно связанными друг с другом случай — мизерная капелька из жизни — и масштабное историческое событие. Диалектика! По диалектике же: маленький случай и большое событие схожи в том, что стали прошлым тотчас же после того, как завершились. Но если капелька блеснула и навсегда исчезла (мы перенесли критику, пообещали исправиться и приступили, как говорится, к очередным будничным делам), то за смертью Сталина последовали крупные перемены, определяющие развитие общества на годы.
Газета получала из Москвы для опубликования пропагандистские статьи по теоретическим вопросам. Эти статьи, как правило, страдали обилием цитат. Можно было только удивляться, как авторы по любому вопросу находили подтверждение в трудах вождя. Люди с учеными степенями и званиями шагу не смели ступить, чтобы не сослаться на него. И вот цитатомания начала постепенно спадать. Пропагандистские статьи оставались по-прежнему сухими, слабо аргументированными, состоящими из прямолинейных категоричных утверждений. Но цитат стало меньше, а случалось, в статьи пробивалась и живая авторская мысль. Забегая вперед, скажу, что впоследствии цитаты как из рога изобилия полились из других источников.
В последние годы жизни Сталина, как я уже говорил, весь государственный аппарат работал по ночам. Нам, газетчикам, приходилось кочегарить в редакции иногда сутки напролет. Почти каждый вечер ТАСС обрушивал на наши головы молнию приблизительно такого содержания: «Приготовьтесь к приему важного правительственного материала». Очень часто мы готовились, а проще говоря, томились ожиданием до 2-3 часов утра. Наконец телетайп отстукивал «важный правительственный материал». Как правило, это было письмо Сталину от передовика или коллектива передовиков о своих непомерно высоких обязательствах или рапорт о досрочном выполнении непомерно высоких обязательств и ответ Сталина. Причем ТАСС строго-настрого предупреждал лично редактора, что этот материал должен быть набран корпусом, а то и широким корпусом, и помещен в верхнем правом углу второй полосы. Вторая полоса давно отлита, приправлена в ротационной машине. Начинается переделка. Газета опаздывает. Беспощадно критикуем ТАСС за его бессмысленные выходки. А почтенное агентство спокойно сообщает: «Мы ни при чем. Распоряжение инстанции». Что это за инстанция? Где находится? Куда обращаться? К кому? На эти вопросы никто ответить не может. Всё, что касается инстанции, покрыто мраком неизвестности, и нам остается только ждать ночных распоряжений.
Но уже в конце марта после смерти Сталина ТАСС почти совсем перестал метать в нас молнии.
Конечно, происходили и другие, куда более крупные перемены.
В конце апреля 1953 года, возможно в мае, ЦК КПСС созвал в Москве Всесоюзное совещание редакторов центральных, республиканских, краевых и областных газет. Совещание продолжалось недолго. Мне было предложено рассказать на совещании о работе газеты с авторами. Рассказывать было о чем, но ни в первый, ни во второй, ни в третий день совещания слова мне так и не дали. Конечно, это деталь, о которой можно было бы и не упоминать, но очень уж часто приходилось сталкиваться с подобными детал