ями. А причина их была одна — неуважение к человеку, особенно, если он не принадлежит к высшей номенклатуре.
Совещание было не совсем обычное. На нем, вопреки сложившейся за многие годы традиции, мало говорили об освещении в газетах вопросов производства. В основном речь шла о недостатках в обслуживании людей, их нравственном воспитании, хвалили «Комсомольскую правду» за то, что она смело разоблачает уродливые явления в быту, остро критикует руководителей, которые не заботятся о людях, не знают их нужд, по-бюрократически относятся к запросам трудящихся.
Совещание продолжалось почти неделю. В субботу утром мы собрались на заключительное занятие. Но его перенесли на четыре часа дня. К этому времени на Старой площади набилось столько людей, что негде было упасть яблоку.
Перед собравшимися выступил Н. С. Хрущев. Он говорил не менее четырех часов. Слушали его с жадным интересом. Всё его выступление звучало свежо, ново, призывно. Речь в нем шла о положении страны, о жгучих проблемах, которые надо было решать неотложно, о снабжении населения продуктами, которые необходимо улучшать, о сельском хозяйстве, которое нуждается во всесторонней заботе, о примитивном бытовом обслуживании, за которое стыдно и которого нельзя терпеть. Говорилось и о многом другом, от чего следует освободиться, и чем быстрее это будет сделано, тем лучше. Хрущев не раз возвращался к мысли, что засиделись мы, застоялись, встряхнуться надо, пойти вперед.
Прошло много лет, а я хорошо помню и тот день, и основное содержание хрущевской речи. Припоминаю ее детали и каждый раз говорю себе: «Многообещающее было начало».
В первой половине сентября 1953 года состоялся Пленум ЦК КПСС. Он обсудил, как сказано было в повестке дня, «Состояние и меры дальнейшего развития сельского хозяйства СССР». Понятно, почему именно этот вопрос стал предметом обсуждения на первом после смерти Сталина Пленуме ЦК КПСС. Всё более давало о себе знать отставание сельского хозяйства, что отрицательно сказывалось на благосостоянии народа.
В постановлении Пленума и докладе Н. С. Хрущева много внимания было уделено руководству сельским хозяйством. Хрущев говорил, что во многих местах деревней перестали заниматься, забывают о ней. Даже некоторые секретари компартий союзных республик, крайкомов и обкомов партии, говорил он, не знают сельского хозяйства, не интересуются им, занимаются селом поверхностно и некомпетентно. В заключительном слове докладчик продолжил эту тему и говорил уже не вообще, а предметно, подверг конкретной критике конкретных лиц. Одним из них оказался А. Н. Егоров — первый секретарь компартии нашей республики. Он выступил на Пленуме. Речь его была гладкой, не о главном, не о том. Хрущев оценил ее как яркую иллюстрацию некомпетентности партийного руководителя, который порхает по верхам.
Егоров долго переживал потом эту резкую и, возможно, не совсем заслуженную критику, но рук не опустил, еще яростнее взялся за работу. На посту первого секретаря компартии республики после памятного Пленума он находился еще более двух лет. И никто не может сказать, что не старался. Он был честен в работе, не терпел безответственности, не давал спуска бездельникам, был требователен во всём. Легкой жизни не было никому. Но с некоторых пор стал явно перебарщивать. Требовательность порой стала оборачиваться просто грубостью. Жесткий и сухой по натуре, он всё больше вступал в разлад даже с ближайшим своим окружением, в конце концов оторвался даже от аппарата ЦК компартии, и дело кончилось тем, что в августе 1955 года за негодный, бюрократический стиль работы был освобожден от обязанностей первого секретаря.
Накануне нас, членов бюро, вызвали в Москву на заседание секретариата ЦК. Его вел М. А. Суслов. Тоненьким, несильным своим голоском он сообщил, что обсуждается вопрос о работе первого секретаря ЦК компартии Карело-Финской ССР товарища Егорова.
— Мы сочли необходимым пригласить на заседание членов бюро ЦК компартии. Важно выслушать их мнение. Пожалуйста, товарищи.
И Суслов стал по очереди обращаться к каждому из нас.
Второй секретарь ЦК компартии Н. П. Вторушин и председатель Совета Министров П. С. Прокконен говорили резко, остальные выступали сдержанно, но тоже критиковали Егорова. Он присутствовал на заседании. Суслов предоставил ему слово. Егоров никому из нас не возражал и не оправдывался. Меня это удивило. Ему было что возразить, было в чём оправдываться. Впрочем, к чему это? Егоров — старый, опытный партийный работник — понимал, что возражать и оправдываться в этой обстановке бессмысленно. Дело-то уже сделано. А это обсуждение — лишь дань формальности. Сидевший за столом поблизости к Суслову солидный, одетый в костюм с иголочки Шепилов сказал, что ему всё ясно, попросил у председательствующего разрешения удалиться и удалился. Секретарь ЦК Аверкий Аристов согласился с Шепиловым. Вопрос был решен.
Смена руководства
Заменил А. Н. Егорова Л. И. Лубенников, до того работавший первым секретарем Минского обкома партии. Это был энергичный волевой человек, хорошо понимавший, что и для чего он должен делать. Быстро вошел в контакт с партийным активом. В методах укрепления этих контактов нам, членам бюро, не всё нравилось. Например, Лубенников завел правило: перед каждым пленумом ЦК оказывать материальную помощь первым секретарям райкомов партии. Раньше этого у нас не было. К чему такое поголовное «премирование»? Поговорили между собой, поворчали и этим ограничились. Открыто и решительно воспротивился сомнительному нововведению только наивный и прямой заведующий финхозсектором Мосягин. Он сказал: «Это подкуп».
Уже через несколько дней строптивый финансист и хозяйственник тихо ушел из аппарата ЦК компартии. Его место занял П. Н. Федоров, проработавший в ЦК, а затем и в обкоме партии многие годы.
Своим первым крутым шагом Лубенников хотел показать, что с ним шутки плохи. Однако впоследствии он злоупотреблял властью сдержанно, пользовался ею в меру. Можно даже сказать, что внес в жизнь партийной организации некоторый демократизм, оживление, раскованность. Разумеется, это объяснялось не столько личными его качествами, сколько той атмосферой, которая стала складываться после XX съезда КПСС, на котором был разоблачен культ личности Сталина. Съезд еще не закончился, а мы в редакции уже знали, что, кроме тех его материалов, которые печатались в газете, будет еще важный доклад Хрущева о Сталине. Приготовились напечатать его. Прошло тридцать три года, а этот доклад так и не был напечатан ни в одной газете Советского Союза. В 1989 году его опубликовали «Известия ЦК КПСС».
Вернувшись со съезда, Лубенников подробно передал нам содержание доклада о культе личности Сталина. Вскоре об этом было принято постановление ЦК. И с тех пор, с 1956 года, уже на протяжении десятков лет перед нами раскрываются всё новые и новые зверства «вождя народов» и его приспешников.
В 1956 году началась реабилитация жертв сталинского террора — живых и мертвых. Первое время эта важная работа велась активно. Но с некоторых пор стала заметно ослабевать, а потом и вовсе сошла на нет. Были тому причины, были силы, противостоящие восстановлению справедливости. Лишь с началом перестройки реабилитация невинно пострадавших в годы сталинских репрессий возобновилась. Она широко проводится до сих пор. И кажется, не будет ей конца — столько жертв.
Но вернемся к первым шагам нашего нового партийного руководителя. Он развернул бурную деятельность. Умел ставить крупные вопросы, нередко обращался с ними непосредственно к Хрущеву. Нам казалось, что не без его участия в июле 1956 года Карело-Финская ССР была преобразована в Карельскую автономную республику, то есть сделан шаг назад. Однако все делали вид, что сделан шаг вперед, что сотворено некое благо.
Преобразование союзной республики в автономную было звеном большой политики, вопросом межгосударственных отношений Советского Союза и Финляндии. Эти отношения окончательно нормализовались к 1957 году, когда состоялся официальный визит Хрущева и Булганина в Финляндию.
Лубенников недолго работал в республике, но успел сделать немало полезного. Именно благодаря его напористости и завидной пробивной силе в короткое время была проведена коренная реконструкция Онежского завода. Во время войны, находясь в Красноярске в эвакуации, завод изготовлял снаряды, но после войны был превращен, в сущности, в большую мастерскую, где изготовляли всё, начиная от топоров для лесорубов до мотовозов. Теперь на старейшем предприятии было организовано производство дизельных трелевочных тракторов. Онежцы получили настоящее, серьезное дело.
Лубенников причастен также и к тому, что у нас построен «Петрозаводскмаш».
При Лубенникове во многом изменились методы работы. В частности, он решительно выступил против командировок в районы и на предприятия уполномоченных. Любил фигурально выражаться по этому поводу: «Пусть никто не надеется на костыли. У каждого своя голова на плечах. Вари своим котелком, думай, вертись, отвечай за дело».
В те годы довольно часто проводились республиканские партийные активы. На одном из таких активов, состоявшемся, как помнится, в середине 1956 года, я собрался непременно выступить. Одним из первых записался для участия в прениях. Но собрание шло уже не один час, вот-вот пойдут из зала записки с предложением прекратить прения, а мне слова не дают. Ну, думаю, опять придется объяснять в редакции, что случайно оказался в числе не успевших выступить. Этому, понятно, никто не поверит: какая там случайность, никакой случайности, просто думают, что редактор снова, как уже бывало, начнет читать письма, поступившие в редакцию. В них ничего, кроме описания безобразий. Кому приятно слушать клевету на советскую действительность. Так считает председательствующий. Такого же мнения придерживается и сидящий с ним рядом советник. Понятно, кто этот советник — первый секретарь.
На этот раз произошло необычное: Лубенников не согласился с председательствующим, негромко, но слышно сказал: