— С добрым утром!
Джордж выглядит довольным. Она смотрит на меня.
— Анни, Джордж рассказал мне, что ты хочешь в Мемфис?
Я киваю. Интересно, что там Джордж еще разболтал?
— Мы с подругами собираемся поехать в Цинциннати, в колледж, на день открытых дверей. Хочешь с нами?
Я киваю.
— О’кей. — Блондинка вскакивает. — Тогда увидимся ровно в десять на парковке.
Когда она уходит, Нелли зло глядит на меня и тыкает пальцем себе в грудь.
— А как же я? Я думала, мы едем вместе!
— Но мы доберемся до Цинциннати, это же здорово!
— А если я вовсе не хочу ехать с этой дрянью в Цинциннати?
— Ну так тогда я хочу ехать с этой дрянью в Цинциннати!
Я скатываю спальник и засовываю его в рюкзак. Потом смотрю на часы. Полдесятого. Нелли все еще стоит у матов, скрестив руки на груди. Тогда я скатываю и ее спальник. И протягиваю Джорджу руку.
— Пока и спасибо тебе.
Джордж кивает.
— Никаких проблем. Берегите себя!
Пит густо краснеет, когда я подаю ему руку.
— Пока.
— До свидания.
Он крепко держит мою руку. Я осторожно пытаюсь ее вытащить. Он вдруг отпускает руку и достает из кармана бумажку.
— Это текст «Иммиграции». Ну, если тебе однажды захочется ее спеть.
Я благодарю Пита:
— Спасибо.
Потом закидываю за спину рюкзак, вперед навешиваю рюкзак Нелли, беру гитару и иду.
Не оглядываясь.
Надеюсь, Нелли идет за мной.
Или хотя бы за своим рюкзаком.
Когда я выхожу на улицу и оборачиваюсь, Нелли нигде не видно. А издалека мне машет новая знакомая. Она с двумя другими девочками стоит у большой синей машины.
— Анни!
Я иду к ним.
— Это Анни, — говорит блондинка подругам, когда я подхожу, — та самая, которая оставила на лице у типа из Эри красную полоску, и у которой отец по правде совсем ей не отец.
Подруги, словно признавая меня за свою, кивают.
— Привет, Анни!
— Это Джоел, — блондинка указывает на длинноволосую брюнетку. — А это Макс, — представляет коротко стриженную девочку. — А я Мэдди.
— Привет, — говорю я.
Мэдди шарахает ладонью по крыше машины.
— Ну, вперед!
— Моя подружка еще не подошла.
— А, точно, — Мэдди, кажется, до этого и дела нет.
Мы закидываем вещи в машину и садимся — Мэдди за рулем, Джоэл и Макс усаживаются сзади. Мэдди непременно хочет, чтобы я села рядом с ней. Нелли не появляется и через десять минут — и Мэдди заводит мотор.
— Жаль, что твоя подруга так и не подошла — но нам уже надо ехать.
Я раскрываю дверь.
— Тогда я не смогу с вами поехать. Как я брошу ее тут одну?
Мэдди пожимает плечами.
— Ладно. Тогда бери свои вещи.
Только-только я открываю багажник, прибегает Нелли.
— Оставь, — просит она. Не проронив больше ни слова, садится на заднее сиденье. Я снова закрываю багажник, обхожу машину и сажусь.
— Отлично! — говорит Мэдди, когда я оказываюсь внутри, включает радио и газует. — И как он целуется? — спрашивает она, как только мы выезжаем на шоссе.
— Кхм-м, — я даже не знаю, как это сказать по-английски, моего словарного запаса недостаточно. Да и мне что-то жалко Пита.
— Очень неплохо, — нахожусь я.
Мэдди качает головой.
— Так как же, кхм-м или очень неплохо?
— Больше похоже на кхм-м.
Мэдди, Макс и Джоэл смеются.
— И почему они все целуются скорее как кхм-м? — недоумевает Джоэл с заднего сиденья.
— Джордж целуется не как кхм-м, скорее уж как м-м-м-м-м, — Мэдди подмигивает мне.
В зеркале заднего вида я замечаю, как Нелли сердито глядит перед собой. Потом Макс спрашивает меня, что же теперь делать с моими обоими отцами, а я объясняю ей, что я все пятнадцать лет думала, что папа — именно мой папа, а теперь узнала, что на самом-то деле мой отец Тони.
А потом я рассказываю им, какой классный тип этот Тони и как здорово, что у меня такой отец.
— Прикольно! — говорит Мэдди. — Я ужасно за тебя рада!
Вдруг сзади доносятся тихие всхлипывания. Это Нелли спрятала голову в ладонях и ревет.
— Что с тобой? — Макс гладит ее по рукам.
Даже Мэдди оборачивается, и машина чуть виляет вправо, а водитель рядом сигналит.
— Я не могу сказать! — всхлипывает Нелли.
Макс продолжает гладить ее руки, а Джоэл перегибается через Макс так, чтоб погладить Нелли по спине.
— Ты всё нам можешь рассказать, мы твои друзья!
Нелли не может успокоиться.
— Мне стыдно!
— Нет в жизни ничего стыдного! — Макс говорит это как моя мама, когда та обращается к своим пациентам.
Нелли громко всхлипывает.
— Я беременна!
Что? Нелли — беременна? Беременна?
— У-у-у, — Макс обнимает ее. Нелли плачет навзрыд — и как-то еще умудряется рассказывать при этом: как познакомилась с этим парнем, который на два класса ее старше, как он играл в футбольной команде, как влюбился в нее и переспал с ней, и как она две недели назад поняла, что беременна, как рассказала все матери, а та хочет заставить ее сделать аборт. Макс, Джоэл и Мэдди говорят «Ой» и «Бедняжка», а еще — что никогда не стоит связываться с футболистами, будь они даже чертовски сексапильны.
— Эти свиньи не могут заставить тебя убить своего ребенка! — Мэдди хлопает ладонью по рулю. — Ты хочешь оставить его?
Макс снова гладит Нелли по руке. Нелли кивает.
— Да. Я рожу его.
Я оборачиваюсь к ней.
— Тогда тебе, наверное, не стоило так напиваться вчера, — говорю я ей по-немецки, — это может повредить ребенку.
Нелли яростно смотрит на меня и молчит.
Следующие четыре часа Мэдди, Макс, Джоэл и Нелли только и обсуждают, как Нелли оставить ребенка и одновременно не бросать школу, а заодно подать в суд на футболиста, чтобы он платил алименты.
А потом Мэдди говорит: «Ну вот мы и в Цинциннати. Где вас высадить?»
Я осматриваюсь. Недалеко от нас промышленная зона с ресторанами фаст-фуда и «Уолмарт».
— Высади нас тут, — просит Нелли с заднего сиденья.
Мэдди кивает, поворачивает на следующую улицу и останавливает машину на парковке у «Уолмарта». Мэдди, Макс и Джоэл желают Нелли удачи и дают ей свои телефонные номера.
— Пока, Анни, — говорят они мне.
— Пока.
Секунду спустя мы с Нелли стоим с рюкзаками на парковке и смотрим вслед их машине. Потом я поворачиваюсь к Нелли.
— Почему ты мне ничего не сказала?
— Чего? — Нелли делает вид, что не понимает.
— Ну, что ты беременна!
Потом она улыбается.
— Теперь ты это знаешь.
— Ага, — больше ничего ей в голову не приходит.
Нелли не выглядит несчастной, требующей утешения, наоборот, она вовсю радуется жизни. Закидывает рюкзак за спину и трогается в путь. Я беру свои вещи и догоняю ее. Конечно, Нелли направляется прямиком к «Уолмарту». Когда мы проходим через раздвижные двери, я останавливаюсь.
— Что еще? — Нелли оборачивается и нетерпеливо машет рукой.
— Обещай мне, — шепчу я, — что ты ничего не украдешь. Хорошо?
Нелли кивает.
— Хорошо, обещаю.
Все оказалось легче, чем я думала.
Нелли идет вдоль полок, останавливается у отдела для туристов и целую вечность рассматривает походную плитку. Я тяну ее за свитер.
— Она слишком дорогая. Пошли!
Если мы купим себе походную плитку, у нас не останется денег, чтоб хоть что-то на ней приготовить, Нелли не может этого не понимать! Но она не уходит.
— Я просто хочу посмотреть.
— Хорошо, тогда я схожу в другие отделы.
Я хочу взять свой рюкзак, но Нелли говорит: «Оставь его тут, зачем таскать его на себе». «Ладно». И я ухожу.
Иду вдоль полок с тряпками, картонной посудой всевозможных цветов, рабочими инструментами и электрическими приборами и останавливаюсь в отделе игрушек у полки с куклами Барби и вещами для них: Барби в розовых платьях, розовые машинки, розовые собачки, розовые кораблики и розовые домики мечты любой Барби. Розовый цвет пульсирует перед глазами. Я вспоминаю двух единственных Барби, которые у меня были, — Барби, занимающихся аэробикой. Папа принес их с барахолки. Я ужасно хотела куклу Барби, а мама не разрешала.
— Они слишком овеществленные! — считала она.
— Но у них такие красивые светлые волосы и розовые платья! — возражала я.
— Вот именно! — отрезала мама и не купила мне куклу.
У обеих кукол, купленных папой, волосы уже свалялись, и они были одеты в розовые гимнастические костюмы, на ногах лиловые гетры, а в волосах розовые ленты. Не знаю, зачем папа принес двух сразу, наверное, он решил, что это однояйцевые близнецы и их нельзя разлучать.
Купив мне Барби, папа нарушил сразу два маминых запрета: запрет-на-барби и запрет-на-игрушки-с-барахолки. Маме они кажутся мерзкими. Наверное, именно поэтому папа то и дело приносит игрушки со старых развалов или блошиных рынков, когда ищет там свои допотопные железнодорожные справочники.
Когда я думаю про это, меня вдруг словно поражает молнией. Розовый. Плюшевый. Барахолка. Кларина розовая собака лежит в Кливленде, в спортивном зале, в углу.
Она мне этого никогда не простит.
Я гляжу на розовые вещи для Барби, и слезы выступают на глазах. Клара доверила мне своего любимца, единственное, что она взяла в путешествие, а я его потеряла. Вчера ночью мне было наплевать на то, что Джордж пинком отправил его в угол.
Я осматриваю полку. В самом низу и вправду лежат розовые плюшевые игрушки. Но собаки тут нет, есть только заяц, которого, наверное, можно выдать за собаку. Я держу его в руках и думаю о том, как несколько лет назад забыла в поезде любимую куклу и три дня оплакивала ее. На четвертый день папа пришел с куклой, которая чем-то напоминала старую, и говорил, что нашел ее в бюро находок на вокзале. Я была оскорблена до глубины души — неужели папа может считать меня такой дурой. «Нет, так не пойдет», — сообщаю я розовому собако-зайцу и кладу его обратно на полку. И иду к Нелли.