— Буду возражать, — яростно ответила она.
— Какая обида! Но мне все же кажется, что ты могла бы быть снисходительнее ко мне. Мы оба хотим одного и того же, только ты боишься в этом признаться.
— Я не собираюсь признаваться в том, чего не чувствую.
Она снова повернулась к столу и принялась прорисовывать бордюр. Не обращай на него внимания, приказала она себе. Его здесь нет. Важна только работа. Его здесь нет.
Он был здесь. Молчаливый. Напряженный. Непреодолимый.
Невыносимо!
Бордюр начал дрожать и расплываться у нее перед глазами
— Ради Бога, перестань плакать, — резко проговорил он. — Я этого не выношу!
У нее по щекам бежали слезы.
— Это из-за дыма от свечей. — Она поспешно вытерла глаза ладонями. — И вы не можете мне приказывать. — Она снова макнула перо в чернильницу. — Если вам это не нравится, уходите.
— Мне это не нравится. — Он вдруг оказался на коленях перед ней. Бережно взяв у нее перо, он сунул его в чернильницу. — Но я не уйду, и я не допущу, чтобы ты… — Он заставил ее опуститься на пол, а потом встряхнул за плечи. — Прекрати!
Но слезы не останавливались, а только текли все быстрее.
— Неужели вы думаете, что я хочу… — Рыдание прервало ее слова. — Я ненавижу этот замок! Он огромный и темный, и здесь слишком много народа.
— Ах, Бога ради! — Он рывком притянул ее к себе и, обхватив ладонью затылок, прижал ее лицо к своему плечу.
— Отпустите меня!
— Молчи.
— Я хочу отсюда уехать. Они… они передо мной приседают!
— Страшный грех. Я сейчас же положу этому конец.
— Вы надо мной смеетесь.
Голос его звучал хрипло:
— Поверь, я не вижу тут ничего смешного.
Она вдруг заметила, что уцепилась за него, как цеплялся за нее Алекс, просыпаясь после страшного сна. Она попробовала оттолкнуть его, но он только сильнее сжал ее в своих объятиях.
— Перестань сопротивляться. Я не причиню тебе боли.
— Нет, причините. Вы сделаете мне так же больно, как те люди — маме.
— Это будет совсем по-другому. Тебе будет хорошо. Клянусь, тебе это понравится. — Он успокаивающе гладил ее по голове, а когда ее рыдания стихли, печально добавил: — Вернее, тебе это понравилось бы.
— Мне это не понравилось бы. Из-за вас я чувствую себя странно… мне жарко… и…
— Ш-ш, нам лучше сейчас не говорить о том, как ты себя из-за меня чувствуешь. — Он достал из рукава обшитый тонким кружевом носовой платок и утер ей щеки. — И ни в коем случае нельзя говорить о том, что чувствую я.
Она сделала глубокий судорожный вдох и отстранилась от него.
— Я не буду делать того, что мне не хочется.
— Конечно, не будешь. — Он вложил ей в руки платок. — Высморкайся.
Она взглянула на тонкое полотно и покачала головой.
— Сморкайся, — приказал он. — Господи, хоть тут я настою на своем!
Марианна высморкалась и сразу же почувствовала себя лучше.
Он поднялся с колен и снова посадил ее на стул.
— Можешь поработать еще час — но не больше. — Он повернулся к двери. — И завтра поспи подольше.
Она с изумлением поняла, что он уходит.
— Я никогда не сплю долго.
— Завтра будешь. — Он оглянулся на нее. — Или я сам отнесу тебя обратно в постель.
— Я не позволю вам… — начала было она, но, встретившись с ним взглядом, замолчала.
— Не надо, — мягко сказал он. — Не начинай все сначала. Грегор объяснил мне, что я должен тщательно балансировать, но я не думаю, чтобы это мне удалось, если ты будешь все время спорить со мной. — Он открыл дверь, и свечи замигали на сквозняке. — Нам обоим придется держать себя в руках, и — видит Бог — для меня это нелегкая задача. Грегор может тебе подтвердить — сдержанностью я никогда не отличался.
Весь вид Джордана в эту минуту подтверждал его слова: напружинившееся тело, лихорадочно блестевшие глаза, нетерпеливый взмах руки. Он застыл на пороге, готовый ринуться вон из комнаты.
— Куда… куда вы идете?
— Собираюсь нанести визит одной моей знакомой даме. Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе, чем мы будем заниматься?
Марианна знала, чем он будет заниматься. Она могла ясно представить себе, как он лежит в постели с разметавшимися длинными волосами, внимательно наблюдая за тем, как…
— Нет!
— Я все равно не рассказал бы. Это было бы недопустимым нарушением правил поведения со стороны опекуна. — Закрывая за собой дверь, он бросил: — Спокойной ночи, Марианна.
Когда Джордан въехал верхом во внутренний двор замка, Грегор поджидал его, прислонившись к каменной стене конюшни.
— Не желаю слышать от тебя ни единого слова, — отрывисто произнес Джордан. Грегор игнорировал приказ:
— Она не была готова.
— Нет. — Джордан смотрел прямо перед собой невидящими глазами. — Она заплакала, черт подери!
— Ах, а из-за тебя женщины еще никогда не плакали!
— Это заставило меня почувствовать себя… Это было ужасно. — Он возмущенно посмотрел на Грегоpa. — Если бы я точно не знал, что такое невозможно, я поклялся бы, что это ты подучил ее, как себя вести.
— Зачем? Ей достаточно просто быть самой собой. Куда ты едешь?
— Ты еще спрашиваешь?
Джордан пришпорил своего жеребца и вихрем пронесся через ворота замка.
Подняв взгляд к единственному освещенному окну на башне, Грегор облегченно вздохнул.
— Опасность была очень близко, голубка, — пробормотал он. За долгие годы, проведенные рядом с Джорданом, он еще не видел в нем такой страсти к женщине. Джордан во многом научился справляться со своей необузданной натурой, но он все равно оставался сыном Аны, а их обоих всегда неотступно манило недозволенное.
Ну что же, Джордан сам принял решение избегать этого запретного плода, так что, возможно, на какое-то время Марианна в безопасности.
Остается только ждать — и наблюдать.
Первый, кого увидела Марианна, спустившись утром вниз, был Грегор. поджидавший ее в холле.
— Ты сегодня рано встала, — ласково приветствовал он ее. — Это хорошо.
— Да? — Меньше всего она собиралась выполнять приказ Джордана поспать утром подольше. Уже через минуту после того, как он вышел из мастерской, ее охватил стыд из-за отвратительной слабости, которую она проявила. — Сейчас не так уж и рано. Обычно я встаю еще до рассвета.
— Какая ужасная привычка! Сам я предпочитаю поспать подольше, если у меня есть возможность.
— Тогда почему же ты встал? — с нарочитой небрежностью спросила она. — И где Джордан?
— Его нет. — Он помолчал, словно решая, следует ли ему ответить подробнее. — Он поехал навестить мадам Карразерс. Они давнишние друзья.
Он провел ночь в постели этой женщины, и он по-прежнему с ней. В душе Марианны шевельнулось кое-то непонятное и болезненное чувство. Но это не гнев, сказала она себе. У нее нет для этого причины.
Грегор взял ее за руку и повел в столовую.
— Я уверен, что он скоро вернется.
Может быть, это все-таки гнев, она возмущена только бесцеремонностью Джордана, пользующегося этой несчастной женщиной, чтобы утолить свою похоть.
Но, в конце концов, какое ей дело до этого человека? Пусть развлекается как хочет.
— Так почему же ты встал так рано? — снова повторила она.
— Я хотел убедиться, что тебе хорошо.
Его доброта ее глубоко тронула.
— Настолько хорошо, насколько вообще возможно в этом доме.
— Когда я только приехал, мне тоже было тут неуютно. — Грегор усадил ее за длинный стол, а сам уселся рядом. — В Кассане ничего столь величественного не было. Мы там живем очень просто. — Он вздохнул. — Как я по нему скучаю!
— Тогда зачем ты сюда приехал?
— Чтобы приглядывать за Джорданом.
— Он нанял тебя в охранники?
— Нет, меня не нанимали. Я приехал сам. — Грегор заметил ее любопытное лицо и усмехнулся: — Все очень просто. Джордан — один из нас, кассанцев. А нам не нравится, когда наши юноши начинают вести праздную и порочную жизнь, и становятся хуже, чем могли бы быть. Вот почему я приехал за ним приглядывать.
Марианна опустила глаза в тарелку.
— Мне кажется, он сам может прекрасно о себе заботиться.
Грегор рассмеялся:
— Ах, и тогда было так же. У этого девятнадцатилетнего парнишки цинизма хватило бы на нескольких взрослых мужчин. И неудивительно — ведь все обращались с ним так, словно наш мир и все, что в нем, созданы для его развлечения. Я никогда не видел настолько избалованного мальчишку. — Он поморщился. — И настолько вспыльчивого. Мы не раз с ним схлестывались, пока не пришли к согласию.
— На его условиях или на твоих?
— Конечно, на моих, — ответил он, удивившись. — По-другому и быть не могло. Его надо было приучить к дисциплине, попытаться обуздать этот бешеный темперамент, иначе с ним просто невозможно было бы иметь дело.
— Наверное, нелегко тебе пришлось. Меня удивляет, что ты остался.
— Не все было так уж плохо. Трудно противиться обаянию Джордана: он может приманить любую птицу, если пожелает.
— И это искупало неприятные моменты?
Грегор кивнул.
— Когда он был самим собой, а не тем, в кого его превратили, рядом с ним сердцу было тепло. — Он кивком указал на стоящую перед ней чашку: — Я не хочу, чтобы ты сегодня плотно завтракала, но подкрепиться тебе обязательно нужно. Пей. Это шоколад.
— Шоколад? — Марианна взялась за чашку. — Я его никогда не пробовала. Папа говорил, что он чудесный.
— Райский напиток.
Марианна осторожно сделала маленький глоток, потом отхлебнула побольше.
— Он мне нравится.
— И мне тоже. — Грегор осушил свою чашку и сделал слуге знак, чтобы тот снова ее наполнил. — У Меня вкус ко всему темному и необычному.
— Тогда я не удивляюсь, что тебе нравится Джордан, — сухо отозвалась она. — В нем есть оба эти качества.
— Ты все еще на него сердишься? На самом деле он ведет себя по отношению к тебе с редкой порядочностью. — Грегор поднес чашку к губам. — По крайней мере для Джордана. Но ты должна ему помочь.