— Скорее всего нет, просто меня тревожит одно совпадение. Призрак появился вслед за русской коллекцией и говорит по-русски, — равно как и плачущая женщина из телепатического слайд-шоу, но я об этом умолчал. — У тебя адрес того парня не сохранился?
— Возможно, только не уверен, живет ли он там до сих пор.
— Ну и ладно, съезжу обстановку разведаю, Если никого нет, потеряю только свое личное время.
— Подожди минутку, гляну.
На телефоне я висел куда дольше минуты и уже собрался положить трубку, когда вновь услышал торжествующий голос.
— Нашел! — объявил Рик. — Знал, что он где-то под рукой. Почти вся переписка шла через Пила, но мне попалось первое письмо того парня. Адрес: Фолгейт-стрит, Оук-корт, дом номер четырнадцать. Это за Бишопсгейтом, у Шордитч-энд.
— Спасибо.
— Может, позвонишь потом? Расскажешь, как все прошло… Ты меня заинтриговал.
— Договорились.
Повесив трубку, я поехал на запад.
Никто не помнит священника, построившего в Средние века Бишопсгейт. Хотя он был лентяем, который в Лету канул вполне заслуженно. По сути, он лишь пробил в городской стене брешь, чтобы попасть из дома в солнечном Саутуорке прямо к церкви святой Елены, а не обходить через Олдгейт или Мургейт, ну или, возможно, для того, чтобы по пути выпить пива в пабе «Кэтрин-уилл» на Петтикот-лейн.
Сегодня праведности, покоя и благочестия в Бишопсгейте днем с огнем не сыщешь: сплошные банки и финансовые компании, тянущиеся с Чипсайда. Монопольный капитализм прошелся по району медленным асфальтовым катком, превратив здания в стандартные блоки из стекла и бетона. Однако немного терпения, и, свернув с главной дороги, вы попадете в лабиринт двориков и переулков, заставших время, когда стояла городская стена, которую по ночам закрывали, опасаясь, что нагрянут незваные гости. Хэнд-аллей, Кэтрин-уилл-аллей, Сэндис-роу, сама Петтикот-лейн… Гуляя по ним, чувствуешь на плечах тяжесть времени.
Послевоенная Оук-корт никакой тяжести на себе не несла за исключением разве что нескольких галлонов краски, потраченных на бездарные граффити. Неприметный дом из желтого кирпича: три этажа, у каждого внешние переходы, тут и там — окна, заколоченные вздувшейся от дождя фанерой. Лестниц тоже три: в начале, середине и конце дома, а между ними два квадратных газона с пожухшей травой и скамейками из кованого железа посередине. М-да, атмосфера угнетающая, не хотелось бы мне называть это место домом. Я поднялся по центральной лестнице. Запах мочи перебивал менее резкий, но более стойкий аромат плесени. У самого основания на кирпичной кладке темно-бурые пятна, будто дом страдал от плохо залеченных ран.
Квартира номер четырнадцать оказалась на последнем этаже. Позвонил — никто не ответил, начал стучать — мертвая тишина. Дверь филенчатая, под верхним стеклом толстый ковер пыли, а сквозь него видна неряшливая кипа рекламных проспектов «Пиццы-хат» и агитационных листков местного отделения консервативной партии. Вспомнив, когда состоялись последние выборы, я понял, что сюда давно никто не приходил.
Отвернувшись, я двинулся к лестнице, но, прежде чем спустился хотя бы на одну ступеньку, старая привычка заставила в последний раз обернуться. Нужно же удостовериться, что к двери никто не подошел! Все чисто, однако я почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом — верный признак того, что по затылку и по душе скользят невидимые глаза.
За мной следил кто-то из умерших. Далеко этот наблюдатель или близко, сказать сложно. На внешнем переходе, метрах в десяти над тротуаром, меня видно всей улице. Однако кто предостережен, тот вооружен, и, сбегая по ступенькам, я достал вистл и спрятал в рукав. Возле дома ни души. Я зашагал к Ливерпуль-стрит, при каждой возможности заглядывая в витрины, чтобы, не поворачивая головы, знать, что происходит за спиной. Кажется, слежки нет.
Свернув за угол, я бросился бежать, добрался до следующего поворота и снова побежал к вывеске метрах в пятидесяти от меня, которая гласила: «Закусочная Мэтью». Зал крошечный: места едва-едва хватает для прилавка и удивительно длинной для субботнего полудня очереди. Тяжело дыша, я влетел в закусочную и, повернувшись спиной к улице, пристроился в конце. За прилавком окно, позволявшее незаметно следить за перекрестком. Буквально через минуту за угол выбежал человек и беспомощно огляделся по сторонам, а секундой позже за ним — второй, налетевший на первого, словно бульдозер на детский велосипед. Первым был Гейб Маккленнан, вторым — Шрам.
Парочка огляделась по сторонам, затем посовещалась. Даже на расстоянии я видел, что Шрам злится, а Маккленнан оправдывается. Великан тыкал Гейба в грудь толстым, похожим на сосиску пальцем, а желваки так и ходили: похоже, распекал за то, что упустил меня из виду. Доказывая свою невиновность, Гейб развел руками, за что снова получил в грудь. Последовала чуть более сдержанная пантомима с тыканьем пальцами и беспокойными взглядами по сторонам, включая несколько судорожных на переулок, откуда они прибежали. Наконец сообщники расстались: Маккленнан направился к Бишопсгейту, Шрам — в обратную сторону.
Дав им секунд тридцать, чтобы отошли подальше, я двинулся за Маккленнаном. Сделать выбор оказалось несложно: Гейб, даже если заметит меня, по крайней мере руки-ноги не оторвет.
Я увидел его почти моментально: Маккленнан по-прежнему оглядывался, пытаясь снова напасть на мой след. На случай, если решит обернуться, я держался поодаль и следил, чтобы между нами было как минимум два человека. Белая шевелюра стала очень удобным бакеном, так что я вряд ли упустил бы его из виду.
То и дело сворачивая в переулки, Гейб обошел весь Бишопсгейт. Меня он, естественно, не обнаружил, вернулся по главной улице на юг, к Хаундсдитчу, там поймал такси и помчался к реке.
Выругавшись, я побежал следом, потому что ни единого такси поблизости не оказалось. Зато повезло на Корнхилле: прямо передо мной на Грейсчерч-стрит выехало такси, и в ответ на мои судорожные махания остановилось.
— Езжайте вон за тем парнем! — задыхаясь, выпалил я.
— Класс! — обрадовался таксист — коренастый парень азиатских кровей, говоривший, как самый настоящий кокни. — Всю жизнь мечтал в погоне участвовать! Не бойтесь, сэр, в момент догоним!
Азиат не подвел. Свернув прямо на Аппер-темз-стрит, мы влились в плотный поток транспорта, ползущий по набережной Виктории. Водитель перескакивал из ряда в ряд, бешено крутил руль, всеми правдами и неправдами стараясь не упустить из виду машину Гейба. В результате нам несколько раз гневно сигналили, а кто-то даже раздраженно крикнул: «Ты что, урод, нормально ехать не можешь?» В окне соседнего такси виднелась голова Маккленнана, но он, слава богу, не обернулся.
Двигаясь вдоль реки, мы проехали Вестминстер, потом Пимлико. Интересно, куда направляемся? Я ведь рванул за Гейбом, поддавшись порыву и в надежде, что он приведет к Розе. Другими словами, доверился целой серии интуитивных предположений и выводов, начиная с того, что именно Дамджон вывел Розу из обращения. Если девушка ускользнула (с учетом высоты каблуков точнее сказать, уцокала) по собственной воле, значит, я зря теряю время.
Увы, последний вариант стал казаться наиболее вероятным, особенно когда такси Маккленнана свернуло на Оукли-стрит и покатило к Кингс-роуд. Очень-очень серьезные сомнения вызывало то, что у Дамджона там бордель. Насколько я понимаю, заведения Кенсингтона и Челси — своеобразный закрытый клуб: сунься в него бывший ист-эндский уголовник, местные, забыв о хороших манерах, порежут мелкими кубиками.
У Сэндс-Энд Маккленнан наконец остановил машину, расплатился и отправился дальше пешком. Пришлось последовать его примеру.
— Ну как? — с вполне заслуженным самодовольством спросил таксист.
— Парень, тебе учебники надо писать, — похвалил я и, дав ему на чай пятерку, бросился за Гейбом, не позволяя ему оторваться.
Далеко он, однако, не ушел: остановился у следующего же поворота на Лотс-роуд возле паба с вывеской, на которой была изображена прыгающая через ручей лошадь, достал сотовый и долго с кем-то разговаривал. Затем взглянул на вывеску, что-то сказал собеседнику и кивнул, потом, наконец, спрятал сотовый и исчез за дверью паба «Вольный конь».
Я долго решал, продолжать слежку или нет. Конечно, полезно бы узнать, с кем встречается Гейб, и еще полезнее подслушать, но это, пожалуй, было бы слишком хорошо. С другой стороны, заехав в такую даль, нелепо ловить другое такси, мчаться обратно в Сити.
С предельной осторожностью я юркнул следом за Маккленнаном. На удачу в пабе оказалось людно, и я смог оглядеться. Гейба заметил не сразу, но только потому, что его бросающуюся в глаза шевелюру на миг скрыли кружки, висящие в ряд у дальнего конца барной стойки. Через пару секунд он взял пиво, повернулся ко мне спиной и вышел через черную дверь. Когда она открылась, я успел разглядеть «пивной садик» с маленькими деревянными столикими и ярко-зелеными зонтиками.
Ситуация усложнилась. Если пойти в садик, могу попасться на глаза Гейбу, а людей там нет, значит, и спрятаться не получится. Наверное, разумнее будет сначала прогуляться вокруг паба и разведать обстановку.
Я шагнул на улицу. Метрах в трех от меня из такси-малолитражки вылезал Шрам: машина так и ходила ходуном.
Назад, назад, пока не заметили! А потом-то куда? Ни другого зала, ни второго этажа… Туалет! Три широких шага — и я за дверью.
Единственный посетитель, сушивший руки под горячей струей воздуха, оглянулся и… разинул рот от удивления. К счастью, я уже знал, что фортуна повернулась ко мне спиной, поэтому, обнаружив в сортире Ласку-Арнольда, ничуть не стушевался. Улучив момент, я пнул его в самое уязвимое и болезненное место. Арнольд скрючился от боли, а я, схватив за загривок, как следует ударил его виском о раковину. Без единого звука Ласка упал как подкошенный.
Черт! Конечно, по сути дела, обществу мой акт насилия только на пользу, но связать Арнольда нечем, а как только его найдут, в пабе начнутся крупномасштабные боевые действия. Что бы здесь ни затевалось, мне вмешиваться пока не стоит.