сать гены, отвечающие за половую принадлежность, бесчисленных неудач и громадного терпения. Если щенки вырастут во взрослых собак, это событие значительно приблизит день, когда, благодаря заслугам Билла, можно будет изменять соотношение числа мужчин и женщин в зависимости от потребностей человечества.
Мисс Браун исчезла с робкой ускользающей улыбкой. Дождавшись, пока за ней закроется дверь, Эшли, все это время с изумленной гримасой разглядывавший фотографии на столе, вольготно устроился на диванчике у стены. До Билла донеслось его бормотание:
— На златом крыльце сидели… Ну, что будешь делать, Уильям?
Их отношения были столь доверительными, что притворяться не имело смысла.
— Не знаю, — подавленно признался он, в нерешительности глядя на листок со словами «Милая Салли».
Эшли снова зевнул и полез в карман за сигаретами.
— Знаешь, — безмятежно начал он, — было бы интересно прикинуть варианты твоей будущности. То есть с Мартой и с Салли. Может быть, однажды кто-нибудь найдет верный способ предвидеть появление развилок будущего и осмысленно выбирать поворотные пункты, которые приведут к нужной цели. Если бы ты сейчас мог знать, как сложится жизнь с Салли или с Мартой, ты мог бы повлиять на весь ход человеческой истории. Если, конечно, ты и вправду такая шишка, какой себя воображаешь.
— Хм, — ухмыльнулся Билл. — Предсказание — то, что уже сказано наперед и обусловлено. Получается, что выбора как такового и нет.
Эшли неторопливо чиркнул спичкой, прикурил и только потом пояснил:
— Будущее представляется мне в виде бездонной емкости, наполненной бесчисленными вариантами — каждый из них завершен, но податлив, словно глина. Понимаешь? В любой момент жизни мы оказываемся на перекрестке и вынуждены выбирать из множества возможностей, чем нам заняться в следующее мгновение. На каждом из этих перекрестков есть дорога в какое-нибудь другое будущее, тоже реальное и вполне определенное — ожидающее, пока мы им займемся. Возможно, существует нечто вроде… скажем, плоскости вероятностей, где все эти результаты наших потенциальных решений существуют одновременно — как своеобразные проекты будущих действий. Когда реальное, физическое время подхватывает один из них и наполняет его содержанием, то возможный план получает отражение в действительности. Но, пока еще нет сцепки со временем, пока мы еще на перекрестке и не сделали окончательный выбор, перед нами — бессчетное количество вариантов будущего; они все возможны, все ожидают нашего решения в немыслимой, неизмеримой бесконечности. Представь, если можно было бы просто распахнуть окно и увидеть эту плоскость вероятностей, рассмотреть события в будущем, проследить их последствия, прежде чем на что-то решиться! Мы смогли бы лепить судьбы человечества! Нам стал бы по плечу удел богов, Билл! Мы бы даже сумели их превзойти! Мы проникли бы внутрь космического разума — того, что замыслил нас, — и по своей воле вмешались бы в его планы!
— Очнись, Эш, — мягко перебил его Билл.
— Ты думаешь, это бред? На самом деле идея не нова. Старик Беркли, философ, касался этого, когда развивал свои теории субъективного идеализма — будто бы мы познаем Вселенную лишь благодаря разлитому вокруг нас сознательному началу, бесконечному разуму. Слушай, Билл, если ты представишь себе эти… наброски будущего, ты увидишь целую череду поколений, уже состоявшихся и существующих параллельно друг другу — во всей полноте внешних обстоятельств их жизней — и тем не менее еще не рожденных на свет. Возможно, они и вовсе никогда не появятся, стоит только настоящему избрать другую ветку развилки. Они же убеждены в своей реальности ничуть не меньше, чем мы — в своей. Где-то на плоскости вероятностей протянулись две расходящиеся линии твоих потомков, уже готовых родиться поколений; само их существование зависит от твоего выбора. Они — твоя проекция; их жизни и смерти сейчас висят на волоске. Советую хорошенько подумать!
Билл кисло улыбнулся и предложил:
— А не вернуться ли тебе в Трущобы, чтоб разнюхать, как мне заглянуть во вселенский замысел?
Эшли покачал головой:
— Эх, если бы! Тогда бы все позабыли это слово — Трущобы… Найди мы ключ к плоскости вероятностей, наш телепатический колледж перестали бы считать бедным сироткой. Видишь ли, мне сейчас не до тебя с твоими пустяковыми проблемами! Я забочусь о будущем Города. Сегодня это мировой центр. Завтра этот центр будет править миром. А мы ведь пристрастны — это при том, что здесь под одной крышей собраны лучшие умы, трудящиеся на ниве всех известных наук. В наших руках власть, не снившаяся ни одному из королей… — в один прекрасный день все это может обрушиться нам же на голову. Мы можем не удержать шаткое равновесие, скатиться в пропасть и… и… В общем, мне бы хотелось знать будущее, чтобы это предотвратить. Стоит только подумать, что кто-нибудь встанет на путь измены…
Он пожал плечами и встал:
— Точно не хочешь искупаться?
— Иди-иди, а мне некогда бездельничать.
— Оно и видно, — покосился Эшли на кубики с фотографиями. — А может, и хорошо, что тебе не дано угадывать наперед. Кто знает, вынес бы ты такую ответственность? Мы все-таки не боги, и посягать на их права небезопасно. Ну, до скорого!
Билл прислонился к косяку и проводил взглядом приятеля, направившегося к стоянке, где застыли хрустальные машины, готовые ринуться вдоль трубчатых магистралей, пронизывающих Город Ученых. Вдалеке, за стоянкой, виднелась центральная площадь города, расположенная на сотни и сотни этажей ниже.
Билл невидяще смотрел в пространство, гадая, Салли или Марту он увидит на этой высотной стоянке годы спустя. Отношения с Мартой больше напоминают сотрудничество. Но зачем в семье два ученых? Мужчина дома хочет расслабиться, а кто, как не хохотушка Салли, сможет его развлечь? Да, выберем Салли. Если плоскость вероятностей действительно существует и по ней протянулись многочисленные дорожки — пунктиры реальности и забвения, — то пусть все другие исчезнут.
Он хлопнул дверью, чтобы очнуться от размышлений, и улыбнулся заточенному в хрусталь снимку одной из девушек. Она совсем как живая, и словно настоящий ветер теребит ее локоны. Ресницы трепещут под припухшими веками…
Билл зажмурил глаза и помотал головой. Что-то с ним не то… Хрустальный брусок помутнел; шум в ушах нарастал, а в глазах потемнело. Из бесконечной дали до него необъяснимым образом донесся тихий плач, и детский голосок позвал: «Папа… Папа!» Ближе прозвучал девичий голос: «Отец…», а потом какая-то женщина стала повторять с нежной настойчивостью: «Доктор Кори… Доктор Уильям Кори…»
Темноту закрытых век нарушали смутные вспышки, пересекали полосы света. Ему почудились залитые солнцем башни, леса, прогуливающиеся люди в длинных одеждах — и все это стремительно унеслось, стоило Биллу открыть глаза. Из хрустального куба ему по-прежнему улыбалась Салли — вернее, кто-то, похожий на Салли.
Рассудок Билла пребывал в ступоре — как и у всякого, кто сталкивается с необъяснимым. На снимке теперь была не Салли, а некто с таким же выражением прелестного улыбчивого лица. Та же миловидность и доброта — и что-то еще. Что-то очень знакомое. Это оживленное кареглазое личико с решительной складкой у рта напомнило Биллу — неужели его самого?..
Руки у него задрожали — он даже сунул их в карманы и сел, ни на секунду не отрывая взгляда от фотографии. Лицо на снимке выражало удивление, недоверие, сменившееся затем радостью. Нежные губы, сочетающие мягкость Салли и решительность Билла, дрогнули и что-то произнесли. Голос прозвучал будто из хрусталя или где-то у Билла в голове: «Доктор Кори… Доктор Кори, вы меня слышите?»
— Я вас слышу, — отстраненно и хрипло ответил он, словно во сне. — Но…
Гибрид лица Билла и Салли благодарно вспыхнул радостью, и на нежных щечках заиграли задорные ямочки.
— Слава богу, это и вправду вы! Мне все-таки удалось дотянуться до вас. Я уже так давно и безуспешно пытаюсь…
— Но кто… что?..
От изумления Билл поперхнулся и смолк, дивясь необъяснимому приливу нежности, вдруг охватившему его при виде этого знакомого, ни разу не виденного лица. Раньше ему и в голову не приходило, что мужчине свойственны такие всеобъемлющие, покровительственные и бескорыстные переживания. Окончательно сбитый с толку, забыв поинтересоваться, не сон ли это, Билл снова принялся спрашивать:
— Кто вы? Что вы здесь делаете? Как вы…
— Но я не здесь — не в этой реальности.
Личико снова улыбнулось, и чувства так переполнили Билла, что горло у него перехватило от странной нежности и гордости.
— Я здесь — дома, в Эдеме. Нас разделяет целое тысячелетие! Смотрите…
До этого момента он ничего не видел внутри куба, кроме ее лица. Теперь Салли улыбалась ему уже из прозрачного тумана, хотя хрусталь оставался чистым как слеза. В нем открылся вид на зеленую долину — как ни странно, в натуральную величину; несмотря на то что размеры призмы ограничивали перспективу, у Билла не возникло впечатления, будто он смотрит на макет. Кубик служил лишь окном, выходящим на лесную прогалинку. У подножия белокаменных стен, обступивших сад, на склоне, поросшем зеленым миртом, расположились кружком загорелые мужчины и женщины. Они лежали на темном ковре глянцевитой листвы без движения, плотно закрыв глаза. Очевидно, что они собрались не для отдыха: всю группу пронизывало напряжение — не телесное, а, скорее, духовное; оно сосредоточилось на женщине в самом центре круга.
Светловолосая незнакомка сидела на траве, подперев рукой подбородок и устремив пристальный взгляд в пространство — прямо в глаза Биллу. Он сообразил, что его угол зрения значительно расширился: теперь он различал вдали, за стенами сада, некий пейзаж. Выходило, что куб, вмещавший беспечный облик Салли, действительно стал окном в какое-то немыслимо далекое пространство и время.
Билл понял, что спит. Он уверил себя в этом, хотя слова Эшли вертелись где-то на границе осознаваемого, осаждали его, но ускользали от хватки рассудка. Однако плотно сжатые в карманах кулаки упрямо говорили Биллу, что все происходит на самом деле.