— Но кто же вы и что вам надо? Как вы смогли…
Из всех вопросов она выбрала последний, незаконченный, и ответила, будто угадав его мысли:
— Я обращаюсь к вам через неразрывную нить, протянувшуюся меж нами… отец. Столько эпох минуло, но все-таки — отец. Эта нить проходит сквозь поколения, разделяющие нас, но и связующие воедино. Благодаря усилиям всех этих людей вокруг, поддерживающих меня при помощи концентрации ментальной энергии, я наконец-то смогла установить с вами контакт — после стольких неудач, поисков вслепую среди неизвестности, которая и мне едва поддается, хотя в моей семье издавна постигали тайны наследственности и телепатии.
— Но зачем?..
— Разве этот успех не говорит сам за себя? Установление двустороннего контакта с прошлым, беседа с предком — чего еще желать? Для меня это огромная радость! Вам непонятно, почему выбрали именно вас, так ведь? Потому что вы — последний прямой предок по отцовской линии, родившийся до благословенного происшествия, спасшего весь мир. Я загадала вам загадку!
Из куба донесся заливистый смех — или это смеялись в голове у Билла?
— Нет, вы не спите! Вам трудно поверить, что можно передвигаться по цепи воспоминаний против течения времени, от моего разума к вашему?
— Но кто вы? Ваше лицо… напоминает мне…
— Я похожа на дочь, которую родила вам Салли Кори целое тысячелетие назад. Это сходство — загадка, чудо, выходящее за рамки объяснимого. Тайны наследственности куда удивительнее, чем даже факт нашего общения. Мы все здесь сразу подумали о бессмертии… впрочем, довольно, я вас уже замучила!
Удивительно родное лицо, несшее на себе таинственный отпечаток многих поколений, снова оживилось мимолетным смехом, и, услышав ее, заметив, как похож излом ее бровей на его собственный, а изгиб нежных губ в точности повторяет улыбку Салли, Билл более не боролся с сердечным расположением, покорявшим его все глубже и сильнее. Он глядел сам на себя из хрустального куба карими глазами Салли, сияя от радости долгожданного успеха. Она назвала его отцом. Значит, вот какова отцовская любовь — бескорыстная, неизмеримая привязанность к своей симпатичной, дорогой дочурке!
— Не мучайте себя загадками, — снова раздался смех где-то рядом. — Вот прошлое — оно пролегло между нами. Я хочу, чтобы вы увидели, что разделяет два наших мира.
Миртовая поляна и милое улыбчивое личико, похожее разом на Билла и на Салли, растворились в тумане, возникшем внутри куба. Все пропало на мгновение; затем в дымке что-то заволновалось, будто раздвинулась некая завеса. Билл оказался внутри трехмерного изображения…
Он увидел свадебную процессию, направлявшуюся от церкви ему навстречу. Салли-невеста таинственно улыбалась сквозь серебристую фату. Посмотрев на нее, Билл понял, что, несмотря на случайность сделанного выбора, он будет любить Салли Карлайл Кори до самозабвения.
Время пронеслось со скоростью мысли; события, не смешиваясь, вытекали одно из другого, сменяясь подобно череде воспоминаний — отчетливых, но мгновенных. Билл рассмотрел свое будущее, где вся жизнь вращалась вокруг Салли, словно она была центром мироздания. Вот она то влетает в его лабораторию, то выпархивает из нее; стоит ей появиться, все озаряется светом, а когда она уходит, Билл начинает так тосковать, что не может толком работать.
Он увидел, как впервые повздорил с ней. Салли, кружась в блестящем платье из цветного стеклянного шелка, улыбалась ему — Биллу Кори, в этом живом видении более реальному, чем он сам, наблюдавший со стороны.
— Гляди, милый, правда, божественно?
Он услышал и свой ответ:
— Сойдет, дорогая. Кстати, сколько оно стоит?
Салли прощебетала:
— Всего полторы тысячи кредитов. Для Скиапарелли это, считай, за бесценок.
Билл разинул рот:
— Салли, мы столько не тратим за целый месяц! Я не понимаю…
— Ладно, попрошу у папы, раз ты такой скупердяй. Просто мне хотелось…
— Я сам покупаю одежду своей жене, — Билл был неумолим, — но парижские модели мне не по карману.
Нижняя губка Салли угрожающе задрожала. Она подняла на него милые карие глаза, полные слез, и его сердце тут же растаяло в мучительном порыве.
— Не плачь, любимая! Ладно, так и быть, оставь это платье. Однако в следующем месяце нам придется экономить. Но больше — ни-ни, договорились?
Она беспечно кивнула, от радости тут же обо всем позабыв.
Но экономить не получилось. Салли любила вечеринки, а Билл любил Салли, и отныне в биологическом колледже, за дверью с табличкой «Доктор Уильям Винсент Кори», больше веселились, чем работали. Телеканалы были настроены на трансляцию не лекций и демонстраций биологических опытов, как прежде, а концертов с энергичной музыкой.
Никому не дано хорошо выполнять два дела одновременно. В работе над половой идентификацией — где, казалось, уже был расчищен путь к успеху, — наметились непредвиденные затруднения, а у Билла постоянно не хватало времени, чтобы вплотную ими заняться. Его мыслями всецело завладела Салли — нежная, улыбчивая, желанная.
Рожать она захотела в доме родителей, живописном белокаменном строении, стоящем среди зеленых холмов на побережье Тихого океана. Салли там нравилось. Даже когда малышка Сью окрепла для переезда, жена этому воспротивилась. К тому же, там такой чудесный климат для новорожденной…
К этому времени в Совете стали неодобрительно посматривать на Билла и результаты его работы. Что ж, наверное, он и вправду не создан для науки — счастье Салли превыше карьеры, а жизнь в Городе Ученых явно не для нее.
Родилась еще одна дочка. В то время девочки рождались чаще мальчиков. Телерепортеры шутили, мол, хороший знак. Если перевес на стороне мальчиков, значит, войны не миновать. А девочки символизируют мир, то есть недостатка в потомках не предвидится.
Мир и благополучие стали для Билла и Салли основным в этой жизни — да еще две их чудесных дочурки, да дом на побережье, среди зеленых холмов. Маленькая Сьюзан выросла в очаровательную девушку, и Билл при мысли о ней всякий раз переполнялся гордостью и нежностью. Она была мила и белокура, как мать, но вместе с тем решительна, как некогда отец. В мечтах он видел, что она когда-нибудь доведет до конца начатое, но заброшенное им на полпути дело.
Время летело, годы, лишенные событий, накладывались друг на друга. Вот дочки Билла уже выросли, вышли замуж, родили детей. Пошли внучки — и ни одного внука. Когда дедушка Билл вслед за женой упокоился на тихом кладбище за их домом, на зеленом склоне холма, обращенном к морю, фамилия Кори исчезла вместе с ним. Правда, у его дочери остались те же глаза и та же спокойная уверенность во взгляде — более подлинная, чем может выразить имя. Имя умрет, а человек, носивший его, будет жить в своих потомках.
Поколение сменяло поколение, и численность новорожденных девочек существенно опережала количество появлявшихся на свет мальчиков. Так происходило во всем мире, и никто не мог найти этому объяснение. Впрочем, повода для тревог не наблюдалось: женщины прекрасно проявляли себя на общественной работе и в управлении старались избегать раздоров. Первая женщина-президент победила на выборах благодаря программе отказа от войн — по крайней мере, пока в Белом доме снова не появится правитель-мужчина.
Разумеется, матриархат не на всех областях сказался положительно. Ученый, изобретатель, механик, инженер и архитектор — профессии мужские по определению. Чтобы не загубить их, туда по традиции шли представители сильного пола; для нужд нового времени их вполне хватало. Но всюду назревали перемены. К примеру, Город Ученых — он, конечно, нужен и важен, но не настолько, чтобы обескровливать всю страну. Можно прекрасно прожить и при меньшем количестве технологий…
Общество охватила децентрализация. Города росли вширь, а не вверх. Небоскребы стали анахронизмом. Среди садов и парков попадались лишь одноэтажные домики, кругом играла детвора. Война превратилась в давно забытый кошмар, в воспоминание о тех варварских временах, когда судьбы мира решали мужчины.
Старичок доктор Филипс, глава никому не нужного, утратившего былую славу Города Ученых, вызвал настоящую бурю гнева у президентши Уилистон, осмелившись критиковать современную тенденцию развития цивилизации по аграрно-антитехническому пути. Их беседу транслировали в теленовостях на полмира.
— Госпожа президент, — говорил доктор, — неужели вы не понимаете, куда мы движемся? К регрессу! Сколько можно поручать лучшим мировым умам биться над улучшением условий жизни? Какое небрежение талантами! Вчера ваша администрация на корню зарубила блестящий проект одного из самых даровитых молодых специалистов!
— Да! — Плохо скрываемая досада в голосе Алисы Уилистон была слышна половине земного шара. — Этот, с позволения сказать, блестящий проект — изобретение прибора, ведущего прямо к войне! К чему он нам? Помните ли вы, доктор Филипс, что обещала миру первая женщина-президент? Пока в Белом доме не будет заседать мужчина, никто не вспомнит о войне!
В Лондоне эти слова одобрила Елизавета Английская; их же, улыбаясь с телеэкрана, повторила в интервью амстердамским репортерам Юлиана VII. Пока правят женщины, война будет вне закона. Нашей цивилизации нужны мир, комфорт и достаток, культ всевозможных искусств, и тогда на земле после веков боли, страданий и кровопролития настанет эра подлинного гуманизма.
В мире, превращенном в сад, годы безмятежно складывались в века. Наука направила свой гений на стабилизацию климата, и больше никто на планете не страдал ни от холода, ни от ураганов. Продовольствия с избытком хватало на всех. Рай, утраченный Адамом и Евой на заре зарождения человечества, был заново обретен их отдаленными потомками, и земля сравнилась с Эдемом. В мире, где любые физические усилия стали лишними, человечество занялось духовным развитием, В своих белых одноэтажных домиках, рассеянных среди всеобъемлющего парка, люди самозабвенно погружались в нематериальные сферы бытия, исследуя тайны духа.
Билл Кори, ссутулившись в рабочем кресле, давно перестал быть собой. Он превратился в отвлеченный разум, наблюдающий за потоком времени. Надгробный камень с его именем на одном из калифорнийских кладбищ давно затянуло дерном, но Билл, словно и вправду обретший бессмертие, двигался все дальше сквозь века, вдоль длинной разматывающейся вереницы своих потомков. То тут, то там он неожиданно натыкался на какого-нибудь праправнука с точь-в-точь таким же лицом, как у него или у Салли. Здесь и там мелькал, словно отраженный во многих зеркалах, милый облик Сью — иногда едва узнаваемый и неполный: то ее живые карие глаза озарят лицо далекой праправнучки, то тень улыбки или форма носа покажутся Биллу смутно знакомыми. Но порой в отдаленном будущем он встречал настоящую Сью, похожую на себя до мельчайших подробностей, и всякий раз при виде этого родного лица его сердце мучительно сжималось — от нежности к дочери, которой могло и не быть.