Джордж Гамильтон умер в Вашингтоне накануне окончания первой Великой войны. Его последними словами, едва слышными за грохотом бомбежки, были: «Не отступайте, объединяйте мир!» Вице-президент и правая рука генерала, Филип Сполдинг, был уже готов подхватить угасающий факел и заново возжечь в мире стремление к единению.
К концу Великой войны половина Соединенных Штатов представляла собой дымящиеся руины. Но недаром генерал Гамильтон выбрал для строительства самый надежный из фундаментов — людскую преданность. Его сторонники, сами того не ведая, претворяли в жизнь заповедь «плодитесь и размножайтесь». У Сполдинга не было недостатка в человеческих ресурсах, а на их послушание он всегда мог положиться. Прославленный генерал с радостью отдал жизнь за идею, и его смерть не была напрасной. За десятилетие, прошедшее после его кончины, полмира объединились под звездно-полосатым знаменем. Еще через полвека Соединенный Свет из его мечты стал реальностью.
Мир, лояльность и всеобщее процветание обеспечили развитие Городу Ученых. Аппетиты руководителей, вкусивших власти, росли день ото дня, а глаза его обитателей все чаще обращались вверх, к звездному небу. Первый успешный космический полет был осуществлен при четвертом (после генерала Гамильтона) правителе. Человек ступил на пористую поверхность Луны и тем самым проложил дорогу в космос остальному человечеству.
Еще через три поколения был покорен Марс. Его вымирающее население уступило после краткой, но кровопролитной войны, и седьмой правитель стал сладостно и дерзновенно помышлять о Соединенной Солнечной Системе.
Время стремительно неслось мимо, на Земле поколения сменяли поколения, похожие друг на друга как две капли воды из-за неизменной голубой униформы вековой давности. В какой-то степени все люди действительно были «как Джордж». Человечество формировалось по единому шаблону военного образца, вполне пригодному для жизни в СС — Соединенном Свете. Система Кори давным-давно была возведена в абсолют, и все дети появлялись на свет в строгом соответствии с решением правителей. Примечательно, однако, что руководящая верхушка по-прежнему производила потомков на свет по принципу случайности, как было еще до изобретения знаменитой системы.
Фамилия Кори по-прежнему гремела. По давней традиции это прославленное семейство не использовало научные изыскания своего родоначальника. Оно снискало славу на посту Главенства, дав стране нескольких правителей с легендарной фамилией, хотя, разумеется, сама должность не переходила по наследству. В нее вступали, лишь пройдя специальный курс обучения и выдержав серьезный конкурс среди лучших представителей кандидатской группы, когда срок прежнего правителя переваливал за середину.
Род Кори славился также фамильным сходством. Конечно, от поколения к поколению оно постепенно ослабевало, но через годы неизменно возвращалось, проявляясь то в светло-русых волосах, заимствованных у Билла-старшего, то в темно-синих глазах, завещанных сыну Мартой, то в поразительной схожести кого-либо из потомков с Биллом-младшим, чьи дорогие черты некогда переполняли отцовское сердце гордостью и нежностью.
Теперь перед глазами Билла Кори предстал мир, унифицированный до мельчайших подробностей. Человечество с гордостью подавляло само себя — свои слабости и сентиментальную, эгоистическую потребность в личном счастье, — противопоставляя им великую идею общего блага. Некоторые не выдержали и погибли от малодушной тоски, а все, кто выжил, стали доносчиками на ближних — столь же непримиримыми, как и сами правители, в борьбе с происками против мощи СС. Настоятельной и священной обязанностью каждого индивида должно было стать принесение себя на алтарь интересов правителя и СС, а правитель и Соединенный Свет видели единственную задачу в том, чтобы контролировать эту жертвенность.
Прогресс шел вперед семимильными шагами. Стихии подчинились человеку, некогда непокорный атом отдал свою энергию механизмам, и даже космос превратился в скоростное шоссе для транспорта СС. Под иссиня-черными небесами Марса на красной горячей земле раскинулась гигантская шахматная доска человеческой цивилизации; тот же унылый разграфленный узор скрывали густые серые тучи в атмосфере Венеры: среди обжигающих испарений местных джунглей разбегались от центра придавленные доносами городишки. Ненасытные глаза правителей с высоты небоскребов из стекла и бетона были теперь устремлены к Юпитеру и его многочисленным спутникам.
Во всех трех образцовых мирах на лицах сторонников правителя читалось только одно — решимость и непримиримость, их черты тоже были созданы по единому образцу, исключающему счастье. Там мало смеялись; серьезность нарушали помимо отраженной экзальтации, излучаемой обликом правителя, только косые, вороватые взгляды, украдкой бросаемые на окружающих. Билл понял их причину: каждый был обязан не только жертвовать делу свои устремления и счастье в целом, но также и личную честь. Каждый должен был своевременно сигнализировать о преступных слабостях друзей, коллег, родных.
Но вот грядущие века смешались, подернулись дымкой и растаяли, снова уступив место облику синеокого юноши в стальном шлеме. Он улыбался, смотря прямо в глаза Биллу — напряженно, выжидательно и доверчиво.
Билл откинулся на спинку кресла и вздохнул полной грудью, чтобы на мгновение забыть о гордой улыбке своего сына. «А ведь там — я! — подумал он. — Снова и снова рождаюсь, чтобы изо всех сил бороться за человеческое счастье… Но то же самое было и со Сью, и со всеми дальнейшими ее воплощениями — то есть моими… То же искреннее стремление к противоположной цели — к миру без войн. В любом случае, я проигрываю: Если я не закончу работу, перекос рождаемости приведет мир к матриархату; если закончу, человечество превратится в бездушный механизм. Плохо. Так и эдак плохо…»
— Доктор, разумеется, ошеломлен размахом, который принял его великий проект, — донесся из окна будущности голос Данна.
Биллу даже почудилась извинительная нотка в его тоне, и он выпрямился, с трудом заставив себя посмотреть в исполненные достоинства глаза юноши, который однажды мог бы стать его сыном. На лице молодого человека читалось ожидание похвалы, но Данн, вероятно, заметил колебания Билла и веско добавил, еще более усилив его замешательство:
— Мы, все до единого, идем к великой цели, не тратя сил на мелочные устремления, — к покорению всей Солнечной системы и процветанию человеческой расы! Этой великой цели следуете и вы, доктор Кори, только в другую эпоху.
— Как вам известно, самое главное — это человеческие ресурсы, сэр, — подхватил его слова юный Билли. — У нас уже накоплен громадный потенциал, и мы продолжаем его наращивать. На Марсе полно свободного пространства, Венера очень мало освоена. А когда мы научимся адаптировать людей к гравитации Юпитера, тогда… тогда нашей власти не будет границ, сэр! Мы пойдем еще дальше — в неизведанную даль! Придет день, когда мы увидим соединенной всю Вселенную!
Поначалу, прислушиваясь к радостной дрожи в голосе юноши, Билл пытался прогнать сомнения. Процветание человеческой расы! А он сам — частичка этой расы, принадлежащая тому далекому будущему, воплощенная в потомка с каменным лицом и пылким сердцем! На мгновение он совсем забыл о том удивительном, невероятном факте, что из двадцать третьего века он видит в окно тридцатое столетие и беседует с еще не рожденным отпрыском собственного сына, которого пока нет даже в планах. Для Билла эта встреча стала реальностью, чудесным, будоражащим кровь событием, подарком, сделанным самому себе.
— Отец! Отец! — раздался нежный звонкий голосок у него в голове.
Его память мгновенно обратилась вспять, и в сердце не осталось ничего, кроме всепоглощающей любви к милой дочурке.
— Да, Сьюзан… да, радость моя… — громко прошептал он, тотчас повернувшись к кубику, вместившему альтернативное будущее.
Среди миртовых зарослей он увидел скорченную на траве фигурку Сью; ее карие глаза в испуге взирали на него. Меж взметнувшихся бровей залегла морщинка — такая же, как в этот момент у самого Билла. Некоторое время они смотрели друг на друга, словно в зеркало, настолько были схожи их черты — до мельчайших подробностей. Затем на щеках отдаленной правнучки Салли заиграли те же ямочки: Сью робко, неловко улыбнулась.
— Отец, что-то не так? Что происходит?
Он уже открыл рот, но не нашелся что сказать. Чем можно утешить ту, кто даже не подозревает о своей эфемерности? Как объяснить живому человеку, этой трепетной девушке, что ее на самом деле нет, что ее существование под вопросом?
Билл в замешательстве глядел на Сью, подыскивая слова для ответа и не находя их, но тут послышалось: «Доктор Кори! Сэр, что там случилось?» — и, обернувшись, он увидел на лбу молодого Билли точно такую же складочку.
Билл ошалело переводил взгляд с одного лица на другое. Как помочь им услышать друг друга? Билли, смотря из будущего в нынешний момент, видел перед собой только куб с застывшей улыбкой Салли, а перед Сью, выглядывавшей из своего окна, стоял хрустальный брусок со снимком Марты. Биллу казалось, что его молодые потомки говорят почти одинаковыми голосами, используют одни и те же слова, но совершенно не подозревают друг о друге. Да и как иначе? Не могут же они одновременно существовать в одном и том же мире! У него будет кто-то один из этих горячо любимых потомков — но никак не оба сразу. Да, он одинаково любит их обоих, но придется выбирать. Но как тут выберешь?
— Отец! — в голосе Сью нарастала тревога. — В чем дело? Что-то нехорошо? О чем ты думаешь?
Билл молча сидел, по очереди вглядываясь во взаимоисключающие лица. Вот они, а за ними — их миры; у обоих на лбу меж бровей — морщинка беспокойства. Говоря с любым из них, он неминуемо покажется другому безумцем, беседующим с пустотой. Билла разбирал дикий хохот: из этого положения нет и не может быть выхода. И тем не менее придется дать ответ… Придется выбрать.
Пока Билл тщетно искал, что ответить, в его мозгу постепенно сложилось некое новое осознание ситуации. Странно, что именно эти двое смогли установить с ним контакт, хотя многие поколения до них безуспешно пытались проникнуть в прошлое. И почему они сошлись в одной временной точке, хотя в их распоряжении было не одно десятилетие его жизни? Тем более что они руководствовались совершенно разными мотивами и использовали разные способы достижения цели… Если это не сон, значит, случайность исключается.