Но даже без преувеличений случай Андрея Лаврова потрясал. Спустя неделю после введения нанокрови пациент, которого врачи уже списали со счетов, не просто выжил — он демонстрировал почти полное восстановление. Переломы срослись, повреждения внутренних органов зажили, легкие функционировали практически нормально. Его состояние улучшалось с каждым днем, бросая вызов всем медицинским прогнозам.
— Это невозможно, — говорил доктор Михайлов, заведующий хирургическим отделением, изучая новые снимки легких Лаврова. — Такие повреждения не могут зажить за неделю. Это противоречит всем известным процессам регенерации тканей.
— И тем не менее, факты говорят сами за себя, — ответила Елена, указывая на снимки. — Ткани восстанавливаются с беспрецедентной скоростью.
— Какой препарат вы использовали? — напрямую спросил Михайлов. — Это что-то экспериментальное из Центральной Клиники?
— Специальный регенеративный комплекс, — уклончиво ответила Елена. — Часть исследовательской программы. К сожалению, я не могу раскрывать детали из-за соглашений о конфиденциальности.
Это был ответ, который она повторяла десятки раз за последние дни. Коллеги не прекращали расспросы, а некоторые даже предлагали взятки за информацию о «чудо-лекарстве».
Интерес к Лаврову проявляли не только медики. Палата № 13 постоянно находилась под наблюдением агентов ГКМБ, которые фиксировали каждое слово, каждый показатель, каждую процедуру. Строгов лично навещал пациента ежедневно, задавая вопросы и внимательно наблюдая за его состоянием.
А состояние Андрея становилось всё более необычным. Он быстро восстанавливал физическую форму — настолько, что через неделю после пробуждения из комы уже мог самостоятельно ходить по палате. Но гораздо более тревожными были изменения в его восприятии и поведении.
— Я слышу разговоры в соседних палатах, — сказал он Елене во время планового осмотра. — Все разговоры. Одновременно. Я могу сфокусироваться на любом и слышать его так, будто человек стоит рядом со мной.
— Повышенная слуховая чувствительность, — Елена старалась звучать профессионально, особенно в присутствии агента ГКМБ. — Это бывает после травмы и длительной комы. Мозг компенсирует период отключения.
— Это нечто большее, — тихо настаивал Андрей. — Я не просто слышу лучше. Я… понимаю людей. Знаю, о чем они думают. Знаю вещи, которых не должен знать.
— Мы поговорим об этом позже, — Елена бросила предупреждающий взгляд на агента ГКМБ, который делал вид, что изучает планшет, но явно прислушивался к разговору. — Сейчас нам нужно сосредоточиться на вашем физическом восстановлении.
Позже, когда ей удалось остаться с Андреем наедине под предлогом сложных медицинских процедур, требующих конфиденциальности, она смогла поговорить с ним более откровенно.
— Вы должны быть осторожнее с тем, что говорите при агентах, — сказала она, проверяя его пульс. — Они ищут любой повод для более… инвазивного исследования вашего состояния.
— Я знаю, — кивнул Андрей, и было что-то тревожное в уверенности, с которой он это произнес. — Я вижу их планы. Особенно этого, Строгова. Он мечтает вскрыть меня, как лабораторную крысу.
Елена напряглась.
— Что именно вы видите?
— Трудно объяснить, — Андрей потер виски. — Это не телепатия, не в том смысле, как показывают в фильмах. Я не слышу мысли. Но я… чувствую намерения. Вижу паттерны поведения. Могу предсказать, что человек скажет или сделает, основываясь на… не знаю, микросигналах? Это как если бы я внезапно стал экспертом по языку тела, только в тысячу раз точнее.
— И это началось после того, как вы очнулись от комы?
— Да, — Андрей кивнул. — Сначала было хаотично — слишком много информации, слишком много сигналов. Но теперь я учусь фильтровать, фокусироваться на том, что важно.
Елена внимательно наблюдала за ним. Его зрачки были немного расширены, но реагировали нормально. Пульс ускоренный, но стабильный. Никаких внешних признаков психоза или галлюцинаций.
— А наномашины? — осторожно спросила она. — Вы всё еще чувствуете их?
— Постоянно, — он провел рукой по груди. — Они работают. Я ощущаю их движение, особенно когда концентрируюсь. И иногда… — он замялся. — Иногда мне кажется, что я могу направлять их. Не полностью контролировать, но… влиять.
— Как именно?
— Если я сосредотачиваюсь на определенной части тела, они… реагируют. Перемещаются туда. Усиливают регенерацию именно в том месте, — он показал на небольшой синяк на руке, оставшийся от внутривенной инъекции. — Смотрите.
Он закрыл глаза и глубоко сосредоточился. Елена с изумлением наблюдала, как кровоподтек буквально исчезает на глазах — сначала побледнел, затем изменил цвет от сине-фиолетового к желтоватому, и наконец полностью исчез, оставив чистую кожу.
— Господи, — прошептала она. — Это…
— Невозможно? — Андрей слабо улыбнулся. — Я начинаю думать, что это слово больше не имеет значения.
— Вы не говорили об этом агентам? — встревоженно спросила Елена.
— Конечно, нет, — он посмотрел на нее так, словно она задала глупый вопрос. — Я же не хочу провести остаток жизни в секретной лаборатории под микроскопом.
— Хорошо, — она с облегчением выдохнула. — Продолжайте скрывать эти способности. Мы… работаем над тем, чтобы перевести вас в более безопасное место, как только ваше состояние позволит выписку.
— Подпольная клиника? — спросил он, и его тон был таким обыденным, словно он спрашивал о погоде.
Елена замерла.
— Откуда вы…?
— Я не читал ваши мысли, — быстро успокоил ее Андрей. — Это логический вывод. Экспериментальное лечение, которое эффективно, но не одобрено официально. Интерес ГКМБ. Исчезновение доктора Харистова. Ваши секретные разговоры с «доктором Верниковым». Всё указывает на подпольную операцию.
Елена не знала, что сказать. Логика Андрея была безупречна, но от этого не менее тревожна.
— Мы поговорим об этом позже, — наконец сказала она. — Когда будет… безопаснее.
Андрей кивнул, понимая. Его взгляд был ясным, спокойным, слишком проницательным для человека, который неделю назад был на грани смерти.
— Я буду ждать, — сказал он. — И доктор Воронина… не беспокойтесь слишком сильно. Я на вашей стороне.
В то время как Елена справлялась с возрастающими вопросами и вниманием к Лаврову, остальная команда «Нового Сердца» активно обустраивала подземный комплекс под заброшенным Фармзаводом № 6.
Саян и Марат, с помощью Дмитрия, провели первичную оценку оборудования и систем. Результаты превзошли ожидания — около 70 % лабораторного оборудования оказалось в рабочем состоянии или требовало минимального ремонта. Автономные генераторы функционировали, система вентиляции нуждалась в чистке, но была исправна, а водоснабжение легко восстановили, подключив фильтрационную систему.
— Это почти готовая клиника, — сказал Саян, когда Альберт, всё еще в образе доктора Верникова, прибыл для осмотра комплекса. — Три операционные, десять палат, четыре лаборатории, радиологическое отделение с защищенными камерами. Даже система мониторинга пациентов сохранилась.
— А это что? — Альберт указал на странную комнату с металлическими стенами и множеством датчиков.
— Изоляционная камера, — объяснил Дмитрий. — Судя по документам, которые я нашел, здесь проводили эксперименты с высокозаразными агентами. Полная биологическая изоляция, собственная система жизнеобеспечения.
— Может пригодиться, — задумчиво произнес Альберт. — Особенно если эффекты нанокрови окажутся… непредсказуемыми.
Он подумал о необычных способностях Лаврова. Если каждый пациент, получивший нанокровь, будет развивать подобные таланты, им понадобится безопасное место для наблюдения и исследования.
— Как продвигается подготовка? — спросил он.
— Мы подключили основные системы, — ответил Марат. — Электричество, вода, вентиляция — всё работает. Лаборатории почти готовы к использованию. Нам нужно еще несколько дней для калибровки оборудования и загрузки данных.
— А безопасность?
— Я установил новейшие системы, — Дмитрий выглядел довольным. — Двойная биометрическая аутентификация на всех входах, системы раннего предупреждения по периметру, протоколы экстренной эвакуации. И что самое важное — полная изоляция внутренних коммуникаций. Никакой связи с внешними сетями, через которую можно было бы нас отследить.
— Даже если предатель всё еще среди нас, — добавил Саян, — он не сможет передать координаты этого места без нашего ведома.
Альберт кивнул, удовлетворенный предпринятыми мерами. Он медленно шел по коридорам будущей клиники, изучая каждую деталь, представляя, как всё будет работать, когда они начнут принимать пациентов.
— Когда мы сможем перевезти сюда Лаврова? — спросил он.
— Технически, уже сейчас, — ответил Дмитрий. — Палаты готовы, базовое медицинское оборудование функционирует. Но вопрос в том, как это сделать. За ним наблюдают агенты ГКМБ круглосуточно.
— Нам нужен план его официальной выписки, — Альберт задумался. — На следующей неделе, если его состояние продолжит улучшаться с той же скоростью, больница больше не сможет удерживать его. Даже с учетом интереса ГКМБ.
— И что тогда?
— Тогда нам нужно будет перехватить его по дороге домой, — Альберт потер переносицу, непривычную к очкам его альтер-эго. — Дмитрий, сможешь организовать безопасный транспорт?
— Уже работаю над этим, — кивнул журналист. — У меня есть медицинский фургон с полным оборудованием. Легальный, с правильными документами. Его не остановят для проверки.
— Хорошо, — Альберт продолжил осмотр. — А что с образцами нанокрови? Они в безопасности?
— Мы перевезли их вчера, — ответил Саян. — Все контейнеры в охлаждаемом хранилище, под постоянным мониторингом. Я уже подготовил лабораторию для продолжения исследований.
— Отлично, — Альберт остановился перед большой палатой с панорамным окном. — А это что?
— Это будет главная палата интенсивной терапии, — объяснил Марат. — Окно — односторонний обзор, можно наблюдать за пациентом, не входя внутрь. Полный мониторинг всех жизненных показателей, автоматизированные системы поддержки.