Дядя Ульфина выглядел слегка встревоженным, но сказал, что, по его мнению, нет ничего плохого в том, чтобы навестить профессора.
И вот они отправились в дорогу. Она оказалась долгой для тех, кто не родились тюленями, но были вынуждены передвигаться на манер этих очаровательных и умных животных. Только принцесса Морелэнда чувствовала себя непринужденно. Но когда они тащились мимо строения такой длины, как путь отсюда до конца Майл-Энд-Роуд (Ульфин сказал, что это кавалерийские казармы), из окна высунулся молодой человек и окликнул:
– Приветик, Ульф!
– И тебе приветик, – отозвался Ульфин и, подойдя к окну, начал о чем-то шептаться с юношей.
Через две минуты высунувшийся из окна молодой кавалерийский офицер отдал приказ, и почти тотчас из-под арки ворот вынырнуло несколько великолепных морских коньков в богатой сбруе. Трое детей сели верхом, и собравшуюся на улице толпу позабавил вид людей в хвостах-оковах, скачущих верхом на боевых конях морских пехотинцев. Но смех этот не был злорадным. А езда на коньках действительно имела преимущества для усталых хвостов тюленей-любителей.
Путешествие по дну моря было чудесным, но вскоре открытая местность осталась позади, и они начали подниматься по тропам, вырубленным в самом сердце скалы, длинным и крутым, озаренным, как и весь этот огромный подземный мир, фосфоресцирующим светом.
После нескольких часов езды дети начали подумывать, что, пожалуй, бывает многовато даже таких прекрасных упражнений, как выгуливание морских коньков, но тут фосфоресцирующие огни внезапно погасли, и все же море не стало темным. Впереди показался свет, который разгорался тем ярче, чем дальше они продвигались, и вскоре обрушился на всех с мелководья над головами.
– Мы оставим морских коньков здесь, – сказал Ульфин, – они не могут жить на воздухе. Пошли.
Все спешились и поплыли вверх. По крайней мере, Ульфин и принцесса плыли и тянули за собой остальных, державшихся за руки. Почти сразу головы высунулись из воды, и компания оказалась на краю скалистого берега. Они вылезли на сушу и перешли – если прогулку тюленей можно назвать ходьбой – через невысокий вал, а потом нырнули в лежащее за ним озеро, не имеющее выхода к морю.
– Это Островод, – сказал Ульфин, когда они коснулись дна, – а вон и король.
Действительно, к ним направился кто-то величественный, в длинном одеянии.
– Но ведь это, – сказала принцесса, дрожа, – в точности похоже на наш сад дома, только поменьше.
– Здесь все устроено так, как велел пленный король, – ответил Ульфин. – Величество есть величество, с этим ничего не поделаешь.
Пленник подошел совсем близко и приветствовал гостей с королевской учтивостью.
– Мы хотели узнать, ваше величество, не могли бы вы давать нам уроки? – спросила Мавис.
Король что-то ответил, но что именно – принцесса не расслышала. Она в стороне разговаривала с Ульфином.
– Ульфин, этот пленный король – мой отец.
– Да, принцесса.
– И он меня не узнаёт…
– Все будет хорошо, – твердо сказал Ульфин.
– Ты знал?
– Да.
– Но люди твоей страны накажут тебя за то, что ты нас сюда привел. Если они поймут, что пленник – мой отец, и ты свел нас вместе, тебя убьют. Зачем ты это сделал, Ульфин?
– Потому что таково было твое желание, принцесса, – ответил он. – И я лучше умру за тебя, чем буду без тебя жить.
Глава одиннадцатая. Миротворец
Детям подумалось, что они никогда не видели лица добрее и осанки благородней, чем у профессора конхиологии, но морская принцесса не могла на него смотреть. Теперь она чувствовала то же, что чувствовала Мавис, когда Кэти ее не узнала, – страдание, когда знакомые любимые глаза глядят на тебя, как на чужую. Принцесса отвернулась и притворилась, что рассматривает листья живой изгороди из морских водорослей, пока Мавис и Фрэнсис договаривались о том, чтобы брать уроки конхиологии три дня в неделю, с двух до четырех.
– Вам лучше присоединиться к моему классу, – сказал профессор, – иначе учеба будет продвигаться хуже.
– Но мы хотим учиться, – сказала Мавис.
Профессор очень внимательно на нее посмотрел.
– В самом деле?
– Да. По крайней мере…
– Понятно, – перебил король. – Я все прекрасно понял. Я лишь профессор в изгнании, преподающий конхиологию юным чужестранцам, но сохранивший остатки многолетней мудрости. Я знаю, что я не тот, кем кажусь, и вы не те, кем кажетесь, а ваше желание изучить мой узкий предмет – неискреннее. Это лишь предлог, частично или полностью маскирующий другие цели. Разве не так, дитя мое?
Ответа не последовало. Вопрос был явно адресован принцессе. И она, должно быть, это почувствовала, потому что повернулась и сказала:
– Да, о мудрейший король.
– Я не король, – возразил профессор, – а скорее слабый ребенок, собирающий камешки на берегу бесконечного моря знаний.
– Ты король… – порывисто начала принцесса, но Ульфин перебил:
– Госпожа, госпожа! Ты все погубишь! Неужели ты не можешь держать себя в руках? Если ты и дальше будешь вести себя так неблагоразумно, я, несомненно, заплачу за это головой. Не то чтобы я хоть на минуту сожалел об оказанной тебе ничтожной услуге, но, если мне отрубят голову, ты останешься в чужой стране без друга, а я умру с печальным осознанием того, что больше не смогу тебе служить.
Все это Ульфин прошептал на ухо принцессе, пока профессор конхиологии смотрел на него с легким удивлением.
– Твой слуга, – заметил он, – явно красноречив, но говорит неразборчиво.
– Как и было задумано. – Ульфин внезапно переменил тон. – Послушайте, господин, мне кажется, вам все равно, что с вами станется.
– Абсолютно все равно, – ответил профессор.
– Но, полагаю, вам будет жаль, если с вашими новыми учениками случится беда?
– Да, – согласился профессор, и его взгляд остановился на Фрейе.
– Тогда, пожалуйста, направьте мощь своего ума на то, чтобы оставаться профессором. Не думайте ни о чем другом. От этого зависит гораздо больше, поверьте.
– Верить легко, – сказал профессор. – Значит, завтра в два?
И, молча поклонившись, он повернулся ко всем спиной и пошел через свой сад.
Задумчивая компания ехала домой на одолженных у морских пехотинцев скакунах. Никто не разговаривал, размышляя о странных словах Ульфина. Даже мальчик, меньше всего склоненный фантазировать, то есть, Бернард, невольно думал, что в странной с виду голове их нового друга сложился план, как помочь пленникам, к одному из которых он явно неравнодушен. Ульфин тоже молчал, и остальные невольно начали надеяться, что он вынашивает какие-то замыслы.
Они добрались до тюрьмы со множеством окон, отдали свои пропуска из листьев и снова вошли внутрь. Только когда узники оказались в кают-компании (вечер уже подходил к концу) Бернард заговорил о том, о чем думали все.
– Знаете, похоже, Ульфин хочет помочь нам бежать.
– Думаешь? – спросила Мавис. – Даже если он решил нам помочь, это будет не так-то просто.
– Совсем непросто, – коротко ответил Фрэнсис.
– Но все мы хотим только одного: сбежать, верно? – продолжал Бернард.
– Я хочу не только этого, – возразила Мавис, доедая последнюю кисточку великолепного морского винограда. – Я хочу, чтобы король Морелэнда вернулся к своим горюющим родственникам.
Морская принцесса нежно пожала ей руку.
– Мне хочется того же, – сказал Фрэнсис, – но и еще большего. Мне хочется остановить эту войну. Навсегда. Чтобы никто никогда больше не воевал.
– Но как? – спросила морская принцесса, облокотившись о стол. – Война всегда была и всегда будет!
– Почему? – отозвался Фрэнсис.
– Не знаю. Наверное, такова природа водного народа.
– Не верю, – горячо возразил Фрэнсис. – И ни на минутку не поверю! Разве ты не видишь, что все, с кем вы воюете, – хорошие. Посмотри, как добра королева к Кэти, как добр Ульфин к нам… Вспомни хранителя архива и солдат, одолживших нам коньков. Все они порядочные люди, все жители Морелэнда тоже хорошие… А потом вдруг отправляются убивать друг друга, в том числе храбрые веселые рыбы-солдаты, просто без причин. Да это же чушь!
– Но война была всегда, говорю же тебе, – не сдавалась морская принцесса. – Люди стали бы вялыми, глупыми и трусливыми, если б не было войн.
– Будь я королем, – возразил окончательно распалившийся Фрэнсис, – войн бы не стало. Есть много дел, в которых можно проявить храбрость, не причиняя вреда другим храбрецам – исследовать, освобождать, спасать своих товарищей в шахтах, на пожарах, при наводнениях и тому подобное, и…
Его страстное красноречие внезапно сменилось смущением.
– Да ладно. Кой толк в болтовне, вы же понимаете, что я имею в виду.
– Да уж, и я думаю, ты прав, Фрэнс, – согласилась Мавис. – Но что мы тут можем поделать?
– Я попрошу разрешения повидаться с королевой Глубинного Народа и постараюсь достучаться до ее благоразумия. Она не выглядела полной дурой.
Все ахнули от великолепной и простой дерзости этого замысла. Но морская принцесса сказала:
– Я знаю, ты сделаешь все, что сможешь, но очень трудно разговаривать с королями тем, кто к этому не привык. В Пещере Знаний есть книги «Откровенные разговоры с монархами» и «Короли, с которыми я разговаривал» – они бы тебе помогли. Но, к сожалению, мы не можем их раздобыть. Видишь ли, подданные королям не ровня: короли знают гораздо больше. Что там, даже я…
– Тогда почему бы тебе самой не поговорить с королевой?
– Я не осмелюсь, – призналась Фрейя. – Я всего лишь девушка-принцесса. О, если бы мой дорогой отец мог с ней побеседовать! Если бы он поверил, что войну можно прекратить… Он способен убедить кого угодно в чем угодно. И, конечно, они начали бы переговоры на равных – как монарх с монархом, понимаете.
– Понятно: все равно как два члена одного и того же клуба, – предположил Фрэнсис.
– Но мой царственный отец не думает ни о чем, кроме ракушек. Если бы мы могли вернуть ему память…