На этот раз, однако, дело не ограничилось психотерапией: Эми выписали лекарства. Лечение помогло. Она стабилизировалась, не потеряв присущей себе живости. Прентис почувствовал себя в безопасности и даже попросил Эми выйти за него замуж. Они сыграли свадьбу летом, в узком кругу, в самой что ни на есть неформальной обстановке: на крыше его дома. Гости в футболках, попивая на соседней крыше вино, кричали и веселились: «Давай-давай!», когда Прентис поцеловал девушку. Эми засмеялась и помахала им рукой: прыгайте, мол, к нам!
Она оставалась на медикаментозной коррекции всё время их брака, кроме последних трёх месяцев. До тех пор всё шло гладко. Она получила работу на независимой нью-йоркской киностудии. Прентис вознёсся на вершины бокс-офисов с Четвёртой базой. Всё было в порядке. Эми работала над собой. Ей уже долгие часы удавалось не заговаривать о себе, да и привычку всё время соперничать с другими девушками она преодолевала. А затем, в конце эмоционального девятого иннинга, Прентис уронил мяч.
Он завёл интрижку с Ниной Сполдинг, претенциозной старлеткой-танцовщицей. Фигурка у неё была отменная, и она просто вешалась Прентису на шею. Эми узнала. Нина, может, и нарочно, оставила недвусмысленное послание на автоответчике. Хрупкая, с трудом выстроенная самооценка Эми рухнула. Она соскочила с лекарств и ударилась в другую область. Тремя месяцами позже (это время они с Прентисом почти не переставая ругались) Эми ушла от него и обменяла Нью-Йорк на Лос-Анджелес...
Балаган в телевизоре Джеффа шёл своим чередом. Было ясно, что «Доджерс» обречены. Джефф, последовательный болельщик всех лос-анджелесских команд, пришёл в ярость, показал им средний палец и стал швыряться в экран чипсами.
— Да чтоб вам пусто было, сраные уёбки! У вас такие оклады, а «Падрес» рвут вас, как обезьяна газету, о Господи! И кто? «Падрес»! Вы хоть знаете, какая у этих парней средняя зарплата? Это просто позор!
Прентис отлучился в туалет. Чёртово пиво. Оттуда он окликнул Джеффа:
— Знаешь, я думаю, тебе не стоит досматривать матч до летального исхода. Может, переключимся лучше на баскет? Ну или, не знаю, фигурное катание. Проверь программу.
— Нет, я досмотрю это шоу уродов до конца. Я понесу этот крест вместе со всеми верными фанами «Доджерс»!
Прентис вернулся в комнату и несколько раз присел на корточки, разминая ноги. Он слишком долго сидел без движения. Снаружи сумерки уступали место ночи. Шум от бассейна почти стих. Через стены смутно пробивалось ворчание других телевизоров, главным образом на новостных каналах. Потом началась очередная рекламная врезка про пиво. Джефф поднялся, прошёл к французскому балкончику и уставился на догорающий вдалеке, над противоположной крышей, закат. Крыша была черепичная, имитирующая испанские домики. Такая же, как у собственного дома Прентиса.
— Ебать-копать, — молвил Джефф. — Ещё и братан...
Прентис вздохнул. Ну ладно, а вдруг разговоры о Митче отвлекут его от мыслей об Эми?
— Когда ты в последний раз его видел?
— Шесть или семь недель назад. Ты понимаешь, можно, конечно, вызвать копов, объявить его в розыск, но он же в строгом смысле слова не пропал. Он сказал, ему есть где жить. Не сообщил, у кого. Сказал, хочет жить своей жизнью, сделать карьеру, сколотить капитал, может, заделаться рокером и подписать контракт с рекординговым лэйблом...
Он пожал плечами.
— Джефф, мне кажется, рановато ему ещё сколачивать капитал.
Силуэт Джеффа против окна стоял спиной к Прентису. Тот видел, что плечи Джеффа напряглись.
— Хочешь сказать, что я его бросил на произвол судьбы?
— Я не обладаю достаточной для таких вердиктов юридической квалификацией, — сказал Прентис, вспомнив мумию в ящике.
— И то правда. Но... не знаю. Может, и так. И знаешь что? Я был, пожалуй, рад, как мальчуган на меня смотрит. Я с ума сходил, когда думаю, что он без меня наделает. А тут он пропал... и я искренне хочу оставить ему шанс жить своей жизнью.
— Поджав хвост?
— Типа того. Глупо. Я вчера звонил, пытался его найти. Кое-кого поспрашивал. Его тоже давно не видели. Он ушёл от своей девушки, Эвридики. Как в воду канул. Не исключено, гниёт сейчас в какой-то канаве.
— Он сидел на наркотиках? — спросил Прентис, оглядываясь в поисках выключателя, потому что тьма в комнате сгущалась.
— Иногда. Но редко. Я этого не переношу. Но без меня...
— Тогда он мог угодить за решётку. Недавно устраивали облаву на наркош.
Прентис включил свет. Джефф развернулся и посмотрел ему в лицо.
Двигаясь, словно в замедленном повторе, он стряхнул крошки чипсов с аккуратно подстриженной чёрной бородки, вытер нос тыльной стороной ладони, и Прентис увидел, что глаза его блестят от слёз.
— Я должен обзвонить полицейские участки и больницы. Попробую его найти.
Он направился было к телефону рядом с футон, положил руку на трубку и застыл.
— Я только вот что думаю. Возможно... едрит вашу мать, а я и не вспомнил...
— Что?..
— ...что последним человеком, который видел Митча... последним, кого я знаю... была твоя Эми.
Придя в сознание на несколько минут, Митч решил, что это явно не тюремная клиника. Обычный госпиталь, потрёпанного вида, куда обычно свозят бедняков, и подчас они оттуда возвращаются, а иногда нет.
Он чувствовал себя более или менее нормально, пока не попытался шевельнуться. Ощущение возникло такое, словно он связан колючей проволокой. Лежи — и она тебе не слишком мешает; шевельнись — и вонзится в тело. Казалось вдобавок, что в кости ему залили свинец. Поднять их нечего было и думать.
Он скосил глаз на свою кисть, по которой тянулась чёрная полоса, а рана и кожа вокруг неё были обрызганы дезинфектантом оранжевого цвета. Его перевязали, как тряпичную куклу: по груди, ногам, рукам. Неужели он успел добраться и до таза? Успел ли совершить то, о чём думал, теряя сознание: оскопить себя?
Больше Чем Человек был бы рад...
Но его поглотило забытьё, и он утратил контакт с Больше Чем Человеком и со всем прочим. Пока не проснулся здесь, в этой кровати, в этом госпитале, в средоточии боли.
Не двигайся. Даже не шевелись. Потому что придёт такая боль, которую даже тошнота бессильна обуздать, и в конвульсиях ты задёргаешь руками и ногами, и боль нахлынет с новой силой, а потом... потом даже представить боязно.
Он лежал, плавая на течениях тошноты и медикаментозного дурмана, с пересохшей глоткой, а потом явилась медсестра и склонилась над ним, изумлённо покачивая головой.
Она спросила, как он, и Митч вымолвил:
— Болит.
На вид — полукровка, отчасти индианка, отчасти испанка. Акцент мексиканский.
— Это тошно, б’лит, — сказала она, меряя пульс.
— Болеутоляющее? — выдохнул он.
— Посмотрим, что доктор скажет.
— Воды?
— Тебе ничего нельзя принимать внутрь, но я тебе раствора глюкозы внутривенно дам, — сказала женщина, — полегчает тогда.
Она подкатила капельницу и воткнула ему в правую руку иглу, не переставая флегматично жевать резинку. Пахло от неё никотином. Глюкоза потекла по пластиковой трубке в длинную иглу, а оттуда — в центральную вену правой кисти. Подъюстировав иглу, медсестра безмолвно удалилась, надо полагать, на перекур.
Капельница отсчитывала капли, и по телу его растекалась прохлада.
Скорее всего, его теперь запихнут в психушку и станут вот так обкалывать. Ну, это рано или поздно бы произошло, чего уж там.
Он задумался, есть ли снаружи охрана и приказано ли особо стеречь его. Да ладно, о чём вообще говорить? Он слаб, истощён, и он по сути в тюрьме. Наверное, даже брату не разрешат позвонить, если руководство центра для несовершеннолетних не даст на то санкции. Раны стало колоть и жечь. Дотронуться до них он не мог.
Он держал веки сомкнутыми, жмурился так сильно, как мог.
Я буду так лежать долго, подумал он. Лежать и страдать.
Не будешь, если не захочешь.
«Я должен.»
Ступай с нами. Мы пошлём кого-нибудь тебе на выручку. Прямо сейчас тебя никто не думает охранять. Ты ведь просто пацан. Ты для них не очень важен. Да, охране велено за тобой приглядывать, но им это по барабану. Мы тебя вытащим.
«Взгляните, что вы меня принудили с собой сделать!»
Он это подумал скорей с досадой, чем с ненавистью. У него сил не было злиться на Больше Чем Человека. И чем дольше он слушал, как Больше Чем Человек говорит с ним, тем легче ему становилось.
И правильно. Если ты меня слушаешь, тебе должно становиться лучше.
Он почувствовал, как мозгосироп сочится по телу и немного утишает боль.
Большего я пока не могу для тебя сделать, пока ты там. Связь нестабильна.
«Я не могу сбежать. Я не могу пошевелиться.»
Мы тебе поможем.
Ужас и неохотное согласие. В такой последовательности.
Он сперва подумал, а не позвать ли кого-то на помощь, чтобы послали за Джеффом.
Потом подумал, что надо уйти вместе с Больше Чем Человеком.
Он знал, что позвать на помощь не сможет. Он знал, куда ему следует отправиться. У него было не больше свободы, чем у жидкости, вытекающей через слив.
«Я не...»
Попытайся же.
«Я не хочу...»
Скажи.
«Я не могу...»
— Он что, говорит во сне? — спросил тоном врача мужской голос. Казалось, что обладатель его думает вслух.
Митч открыл глаза и увидел врача. То был темнокожий коротышка в белом халате. Его привела медсестра.
— Я доктор Драндху.
Доктор говорил с индийским акцентом.
— Болеутоля...
— Я тебе не личный врач и выписать его не могу. Твой врач в реанимации, делает кому-то вырезание и вставку[19], ну ты понял. Он скоро. Я из Калвер-сити, работаю в тамошней частной клинике, потому что доктор Метцгер... это твой врач, доктор Метцгер... он сказал, что мне будет интересно на тебя взглянуть... — Он говорил отстранённо, не сводя глаз с ран Митча. — Очень, очень квалифицированная работа. Доктор Метцгер мастер своего дела. Непохоже, что ты потерял много мышечной ткани, так что, если нервы в порядке, совсем восстановишься, но останутся шрамы.