[30]. На обороте рукой Констанс написано: Папа, я в порядке, не беспокойся и не ищи меня. Я с друзьями. И ещё одна строка, тщательно зачёркнутая. Потом её подпись. Он прошёлся по зачёркнутой строке стирателем пасты. Результат с трудом поддавался дешифровке, но, просидев над открыткой долгие часы, он уверился, что первоначально там значилось: Пожалуйста, позаботься о моей собачке. Это был код, разработанный ими, когда дочке исполнилось двенадцать, когда у неё сняли отпечатки пальцев, когда он побеседовал с ней о том, как избегать похитителей детей. У неё не было собаки. Она их вообще терпеть не могла. Кто бы её ни похитил, он что-то заподозрил и заставил её вымарать эту строку.
Разумеется, Гарнер показал открытку полицейским, обратив особое внимание на вымаранное кодовое сообщение.
Оклендский детектив пренебрежительно сощурился и махнул рукой.
— Может, так, а может, и нет. Трудно говорить. Вы думаете, что там написано именно это, а мне кажется, что скорее Пожалуйста, позаботься о себе, папа.
— А с чего бы вдруг она стала это зачёркивать?
— Кто знает? Может, подумала, что вы возьмёте себе в голову, будто она к вам пренебрежительно относится. Открытка, я так думаю, послана по доброй воле.
— Тогда почему меня ударили по голове? Моя девочка ни за что не бросила бы меня валяться там по доброй воле.
— А если её там не было в тот момент? Вероятно — вполне возможно, — что вы перепутали номера. И кто бы там ни был, у него нашлось оружие. В таких мотелях это случается, знаете ли. У многих там крэк-паранойя, ничего странного, что с вами так обошлись, когда вы вломились... У нас пока нет достаточных оснований предполагать, что она похищена.
Он обошёл полицию Аламеды, полицию Окленда, ФБР, и никого не убедил, что речь тут о похищении, а не о бегстве из дому. Но ему пообещали, что «займутся этим».
Сукины дети.
Он заглянул в парочку добровольных организаций, где помогали родителям похищенных детей. Её фото появится на упаковках молока и йогуртов. Его будут держать в курсе. Колоссальное достижение.
Теперь он собирался взять дело в свои руки и уж на этот раз не тупить так, как тогда, когда не успел записать номера «Порше». Кажется вероятным, что они едут дальше на юг. И была ещё одна подсказка на открытке. Такая трудноразличимая, что, не исключено, это всего лишь игра его воображения. Но ему почудилось, что кто-то сделал на картинке, с лицевой стороны открытки, две засечки ногтем. Трудно было их заметить, не поднося открытку вплотную к свезу. Он различил там две буквы. L и A. Возможно, она пытается сказать Лос-Анджелес.
Или нет? Может, просто какая-то случайная царапина. Трудно быть уверенным.
Гарнер оглядел свой дом. Он попросил пацана из своей группы терапии приглядывать за хозяйством, пока они не вернутся. То был один из самых отчаянных актов веры в его жизни. Ещё он заплатил за три месяца вперёд из своих сбережений, а остальное перевёл в дорожные чеки.
Возможно, она вернётся, пока его не будет. Ей потребуется помощь, а папы нет. Он будет себе носиться по фривеям, как угорелая кошка.
Джеймс её встретит. Гарнер собирался ежедневно названивать домой. Он возложил на пацана некоторую ответственность и взял с него клятвенное обещание стеречь дом.
Джеймс. Гарнеру оставалось надеяться, что маленький гадёныш не вздумает изнасиловать Констанс, случись ей вернуться.
Он хлопнул боковой дверцей грузовичка 77-го года выпуска. Дверца не прихлопнулась и снова отошла в сторону. На этот раз он так разбежался и так ею хлопнул, что весь грузовичок сотрясся, и дверца встала на место. Завелась колымага, однако ж, с первой попытки, и он втиснулся в тянучку на фривее. Ему нужно было на автостраду 880, на юг. Небо затянули низкие серые облака. Время от времени по дороге сыпала тонкая морось: мембранные завесы грязной воды. Осадки замедлили бы и без того неторопливое движение, но Гарнер почти молил о дожде.
Он пытался слушать радио, но каждая грёбаная песенка напоминала ему о Констанс, исполняясь в его воображении зловещего тайного смысла. Он вспомнил прочитанную пару лет назад историю о двух нелюдях, которые похищали девочек двенадцати-тринадцати лет и подвергали их медленной смерти, перемежая пытки насилием и записывая всё на плёнку. Один из них радостно рассказывал копам на допросе, как воткнул девочке в ухо электродрель, и та дёргалась, суча ногами и руками, как рыба на крючке, пока он погружал орудие пытки всё глубже и глубже...
Из глаз у Гарнера хлынули тяжёлые слёзы, такие крупные, что ему стало больно.
Проклятый ублюдок может сотворить с дочкой что угодно.
Молитесь, советовал Гарнер уличным наркоманам и алкоголикам. Даже если не верите, молитесь. Это называется — притворяться, покуда не поверишь, говорил он им.
Просто молитесь, верите вы в Бога или нет. Вы достучитесь до Кого-нибудь. Он поможет.
Но ведь эти девочки, попав в лапы к монстрам, чудовищам в человечьих шкурах... они ведь тоже молились, он знал это наверняка. Помог ли им Господь? Нет.
Слёз у него больше не осталось. Те, что уже пролились, высохли, оставив липкие дорожки на разгорячённом лице. Он продолжал вести грузовичок. Просто чтобы сохранять ощущение, что предпринимает какие-то усилия для освобождения Констанс.
Он подумал об Алевтии и её ребёнке. О том, как они лежали мёртвые на том столе. Ещё две жертвы в бесконечном мартирологе. Ещё два удара по кнопкам статистического калькулятора.
Тянучка была серьёзная. Вдоль фривея, за иззубренным заборчиком, тянулись кварталы кондо и ранчевых домиков. Некоторые из них были недостроены, и эти участки от ревущего шоссе отделяла лишь тонкая изгородь да тридцать футов грязи. Гарнер застрял за двойным трейлером полугрузового типа со сверкающей эмблемой Чудес мерчандайзинга. Он узнал её: он что-то такое слышал в утреннем шоу. Фирма, которая специализируется на ночной доставке товаров через телемагазины. Здесь были куклы. Он часто видел Барта Симпсона и его кукольную семью, а ещё раньше — кота Гарфилда. Мультяшный кот, казалось, заглядывал тогда в автомобили, ставшие его товарищами по несчастью в пробке, и тянул к ним когтистые лапы, стараясь выцарапать стёкла. Очень смешно. Теперь надвигался новый мультяшный персонаж, пёс по имени Чомпер.
Трейлер, перегородивший дорогу Гарнеру, не иначе, забит куклами Чомпера, брелками с изображением Чомпера, постерами Чомпера, жевательной резинкой, которую благословляет к употреблению Чомпер.
А Гарнеру приходится разыскивать свою дочурку в бескрайнем океане равнодушия и безвкусицы, в людском море промеж изъеденных безразличием берегов. Я с ума сойду, это просто безнадёжно...
Гарнер оборвал себя: не обязательно. Он сам прожил на улицах двенадцать лет. Он сидел на крэнке[31], потом на даунере[32], стал алкоголиком. Людей всегда можно разыскать, даже так глубоко внизу. Если тот ублюдок держит Констанс как пленницу или заложницу, вполне вероятно, что он решит укрываться как раз в тех районах города, где их появление не вызовет особых подозрений. И если Гарнер понял правильно, то чёртова тварь везёт девушку в Лос-Анджелес. В город, где несовершеннолетнюю без труда можно снять в подпольном порно, потому что законность этих съёмок никого не ебёт.
Выстрой эти если, как игрушечных солдатиков, перемести их так, как тебе нравится, чтоб тебе стало легче. И всё равно это останется игрой с если.
Это лучше, чем бездействие.
Ему захотелось выпить. Никогда в жизни у него не было повода важнее. Как долго? Сколько лет?
Он должен сам себе порцию.
Он горько рассмеялся собственным мыслям, покачал головой и подумал о другом.
Предположим, что Констанс ушла сама, по собственной воле. Кто может знать наверняка, что у девочки в голове творится? У неё там куда больше, чем может показаться при первом взгляде на калифорнийскую девчонку со всклокоченными волосами, браслетами на щиколотках, пристрастием к Династии (её она могла смотреть по нескольку раз) и прохладным отношением к чтению. Там, в глубине, может таиться намного большее. Возможно, Гарнер, пытаясь предоставить Констанс «личное пространство», окончательно потерял контакт с дочкой. Они болтали, они проводили время вместе, но в последнее время выглядело это как-то натужно. Словно ей не о чем было с ним говорить. Девочка казалась тихоней, но подросткам это иногда свойственно: все страсти и страдания они таят в глубине личности.
Сам Гарнер в старших классах считался нонконформистом и старательно работал над тем, чтоб его не любили. Возможно, он перегнул палку с этими лекциями по анатомии противоположного пола... Допустим, Констанс мечтала кому-то принадлежать, по-настоящему, и в её глазах эти проповеди выглядели недопустимым, мещанским конформизмом... Ну и что такого? говорил он себе теперь. Это всего лишь часть здоровой человеческой натуры... по правде сказать, с этим Гарнеру всегда было сложновато примириться. Ему стало больно от таких мыслей. Он её потерял. Легко возненавидеть ублюдка, который её забрал, но... не обманывает ли он себя, валя всю вину на мерзавца в «Порше»?
Нет.
Не могла она отправиться с ним добровольно. Она не сбежала бы. Он просто не мог в это поверить. Он был уверен. Он знал, что её похитили.
Отчего-то он вспомнил, как в первый раз погрузил дочку — ещё ползунком — в пластиковый бассейн, маленький пластиковый бассейн, разрисованный фигурами пещерных людей-Флинстоунов, и синяя вода подступила ей по бёдра. Девочка тогда испугалась. Ничего удивительного. Ползунок может утонуть в чайной ложке воды, если перепугается и упадёт лицом вниз.
Если бы папа за ней всё время не присматривал...
Ублюдок, наверное, прямо сейчас её лапает.